Приказано - спасти...

Обратный путь дался труднее, пришлось двигаться против течения, выгребая руками. Но Чекунов справился, хотя и вылез на берег тяжело дыша. Углубившись в кусты, тихонько свистнул. Спустя какое-то время послышался шорох, и из-за деревьев показалась красноармеец Дольская. При виде того, как она перебегает между кустами, низко пригнувшись и держа наперевес карабин, Семена разобрал смех. Который он, однако, успешно замаскировал под кашель.

— Ты что так долго? — первые слова Фиры явно отражали степень ее обеспокоенности.

— Нормально все. — успокаивающе махнул Семен. — Замерз только. Сейчас выжму одежу и пойдем. Только ты отвернись.

Отжимая поочередно гимнастерку, штаны, а затем и белье Семен пытался сообразить, что делать дальше. Тяжелым грузом неуверенности давило на сердце. Неужели всего его опыта войны и последующей мирной жизни не хватит, чтобы найти выход?

"Не пройти мне брод на ЗиСе. Не пройти. Закинуть трос на тот берег, петлей вокруг дерева? И потянуть другой машиной? Тоже не получится — берега крутые, а по броду двигаться нужно вдоль реки. И даже если и смогу пройти брод, остается грунтовая дорога по лесу. На тех колеях, что я видел, ЗиС сразу сядет на мосты. А лебедки на нем нет. Не придумали еще. Не пойдет так. Нужно другое решение"

Должно быть, он произнес последние слова вслух, так как из-за кустов отозвалась Фира:

— Что тут думать. Увезешь меня к раненым, и уходи. А я останусь с ранеными.

И тут Семен сорвался: бросив сырую гимнастерку, он выскочил в одних штанах и нательной рубахе. Схватил глупую девчонку руками за плечи, крепко сжал и раздельно произнес, глядя в испуганно расширившиеся глаза:

— Никто. Не. Останется. Здесь. Уйдем все. Или — никто. Поняла?

Сильно встряхнул:

— Поняла, я тебя спрашиваю?

Фира боязливо кивнула. Она явно испугалась чокнутого красноармейца. Чекунов выдохнул и медленно отпустил зажатую в кулаках ткань Фириного бушлата. Повернулся и пошел обратно в кусты. Сухая трава неприятно колола босые ноги.

— Малахольный — донеслось ему в спину. Но он не стал оборачиваться.

"Трусом, наверное, считает. Пусть. Она еще не понимает, что мало героически умереть. Главное выполнить свое задание. А это гораздо труднее, чем просто погибнуть. Потому что пока не выполнен приказ — умереть не имеешь права. Иначе — ты не справился, и из-за тебя погибнут те, кого ты должен был защитить… И пусть мне никто не отдавал такого приказа. Я отдал его себе сам. Приказано — спасти…"

Чекунов застегивал ремень с подсумками, когда на его рукав неуверенно легла узкая ладонь.

— Семен, прости. Я, наверное, глупость сказала. Неужели ты и вправду хочешь вывезти раненых?

Он молча кивнул и двинулся вперед.

Шагая вперед красноармеец продолжал размышлять:

"И все же, откуда они брались, такие девушки? Вытаскивавшие раненых под обстрелом, сутками стоявшие у операционных столов, готовые остаться на верную гибель. И куда они исчезли потом? Или не исчезли? Просто, растворились в толпе, когда доблестью стало добыть, урвать любой ценой? Наверное, такие люди стали не нужны. Что там, они стали мешать жить другим. Мешать тем, кто не хотел вспоминать что такое "честь" и "правда". А "справедливость" понимавшие только по отношению к себе, любимым".

Споткнувшись о сучок, красноармеец чертыхнулся и поймал себя на том, что уже спорит сам с собой:

— Однако, что-то ты Семен совсем умными словами заговорил. Прямо хвилософ, да и только. Или и тогда, на войне, ты также лозунгами разговаривал?

— Нет, тогда мы об этом и не думали. Мы верили, что нужно победить — а дальше будет лучшая жизнь.

— И что помешало?

— Не знаю. Наверно, потом мы слишком быстро забыли цену Победы. Разменяли ее на пустое славословие. И для следующего поколения эта война стала страницей в учебнике истории. А теперь, говорят, и страница исчезла… Наверное в этом есть и наша вина. Мы слишком хотели, чтобы наши дети жили лучше нас. А наши внуки принимали это уже как должное".

— Семен, постой! Да погоди же! — голос Фиры заставил Чекунова умерить шаг. Запыхавшаяся девушка догнала его уже возле первых машин на просеке.

— Я тебе кричу, а ты летишь, будто не слышишь!

— Извини, задумался.

— Все обижаешься?

— Нет. Просто думал.

— Семен, если бы можно было вывезти всех… Но как? Ты не сможешь это сделать в одиночку.

— А я не один. Есть ты, Сиваков, Анастасия Ивановна. Мы должны что-то придумать.

— Эх, Семен, какой же ты все-таки еще мальчишка. Все наше командование ничего не придумало. А что можешь ты? Как пройти через реку, чтобы не заметили патрули? Ведь твой ЗиС — не подводная лодка, нырять не умеет.

Семен остановился так резко, что Фира налетела на него.

— Что ты сказала? Повтори.

— Твой ЗиС — не подводная лодка, нырять не умеет. — послушно повторила Фира, на всякий случай отступая назад.

— Пойдем — Семен быстро зашагал вперед. Одной рукой он время от времени хлопал по кузовам стоящих машин. Чекунов знал за собой такую особенность: если в колхозном гараже не удавалось решить проблему с ремонтом очередной машины, то он принимался бродить вдоль навесов с техникой, разглядывая узлы и механизмы. И ответ рано или поздно находился. Так и сейчас, проходя мимо машин, он решал техническую задачу: какая машина сможет преодолеть брод и выбраться на берег. Слова Фиры про подводную лодку, заставили его вспомнить многочисленные армейские репортажи, на которых танки пересекали реку по дну, используя трубы воздухопитания. Здесь задача была одновременно и проще и сложнее. С одной стороны — глубина брода только метр. С другой стороны — машина должна быть гусеничной и достаточно вместительной, чтобы увезти всех. А таких машин здесь еще не существовало. Значит, это должен быть тягач с прицепом. Взять в качестве тягача танк? Но остались ли здесь исправные машины, и удастся ли найти к ним в нужном количестве топливо? Поискать гусеничный трактор? Те, которые видел Семен, были слишком тихоходны, для дальнейшего прорыва.

"Вот только бы не показалось, только бы был исправен…" — Чекунов искренне надеялся, что он не ошибся и то, что случайно заметил за пушечным бронеавтомобилем, по дороге к реке, является нужным ему типом тягача.

Красноармеец дошагал до БА-10, стоявшего с открытыми дверцами и развернутой башней, и заглянул за корму машины. "Есть!"

Санитарка Эсфирь Дольская

Из-под поднятых диванов железного ящика на гусеницах торчат ноги в солдатских ботинках с обмотками и доносятся неразборчивые проклятия. Фира сидит на стволе упавшего дерева, отдуваясь, и растирает саднящие ладони. Ручки сделанные из веревки оставили глубокие борозды на коже. Этот аккумулятор, который пришлось тащить от грузовика Семена, оказался на удивление неудобным грузом. Тяжеленная коробка раскачивалась на ходу, норовя ударить по ногам. Да еще и сказывалась разница в росте между Семеном и ней. Хоть он и старался взять на себя большую часть веса, получалось плохо. Да еще и канистра, которую красноармеец нес в правой руке. Так что шли они, покачиваясь в такт болтающемуся между ними аккумулятору.

"Странный он все же. Сначала накричал на нее. Потом побежал куда-то. Затем нашел эту танкетку, обрадовался. Видно же было что рад очень. Заставил ее помогать нести батарею. Теперь вот зарылся вглубь этого железного ящика и лязгает гаечными ключами. Неужели он и вправду надеется что-то придумать?"

Фира откинулась назад и прикрыла глаза. Свежий ветерок приятно холодил разгоряченное лицо. Не хотелось возвращаться назад. После нескольких дней проведенных в душном бараке, возможность отдохнуть от запахов гноя и крови казалась поистине великолепным подарком. Чистое небо над головой, шорох опадающей листвы в осеннем лесу, шум ветра в кронах деревьев — можно на минутку представить, что нет никакой войны. Что она снова студентка медицинского института, отдыхающая на скамейке в городском парке. Теплый сентябрьский день, воскресный полдень и откуда-то из глубины аллей доносятся звуки духового оркестра. И можно побежать туда, навстречу этой красивой мелодии, взметывая туфельками сухие кленовые листья, устилающие асфальт красно-желтым ковром…