Страница 3 из 8
Звучат лишь письмена.
Пробежав еще раз взглядом по корешкам книг, Ким подумал, что, коль скоро старик уже ничего не скажет, пусть звучат письмена.
Логвинов несколько раз прошелся от двери парадного к квартире старика и обратно, внимательно глядя себе под ноги. Поговорил с пожилой женщиной, живущей в квартире напротив, откуда он уловил шорох, опросил других соседей. Никто ничего не видел, не слышал, не знал и вроде бы и знать не хотел. Люди выслушивали его с нескрываемой неприязнью. Чувствовалось, что помогать милиции у них нет никакого желания. Трудно сказать, чего здесь было больше: страха или неверия в справедливость, в саму возможность того, что преступление будет раскрыто и виновные наказаны. Люди все больше и больше убеждались, в том числе и на собственных примерах: не закон и справедливость правят миром, а деньги и наличие властных полномочий. Когда то и дело становится известно о заказных убийствах и ни слова не говорится, как они раскрываются и раскрываются ли вообще, каждая непонятная смерть грозит невольным свидетелям терзаниями на допросах, постоянным ожиданием мести со стороны той самой мафии, которую никто не видел, но у которой, как всем хорошо известно, очень длинные руки. Мог ли Ким обижаться на своих застращанных телевизионными бандитскими сериалами сограждан? Не объяснишь же каждому, что делаются они исключительно на потребу живущим инстинктами и потому жадным до кровавых зрелищ дебилам, в которых пытаются, и не безуспешно, превратить все общество бандиты от телевидения.
Через два часа, заехав по дороге в прокуратуру и получив задание от следователя, вынесшего постановление о возбуждении уголовного дела, он был в управлении, в кабинете Смолянинова. Под глазами полковника набрякли мешки. Светлые блестящие глаза его, казалось, смотрели зло и подозрительно. Многие, кто близко не знал Дмитрия Григорьевича, недолюбливали Смолянинова. Человек он был замкнутый, неразговорчивый да к тому же еще и требовательный. Кое-кто считал, что за долгие годы сложной и опасной работы он очерствел душой и не видит за уголовными делами ни людей, ни жизни, бурлящей вокруг него. Смолянинова мало кто заставал в хорошем настроении. Постоянная смена руководства, новые веяния в кадровой политике органов внутренних дел, день ото дня возрастающие требования, постоянные усиления то в связи с выборами, то – митингами, то приездом какого-нибудь очередного краснобая из областной Думы – все эти события, к которым уголовный розыск не имел и не мог иметь никакого отношения, но тем не менее задействовался для обеспечения безопасности высокопоставленных особ, заставляли начальника отдела все дольше и дольше задерживаться по вечерам в кабинете. Его редко встречали в коридорах, хотя он и не был чисто кабинетным работником. Дмитрий Григорьевич с удовольствием размялся бы, выехав в район, чтобы на месте помочь местным сыщикам, но к нему постоянно кто-нибудь приходил. Не выносивший долгих совещаний, Смолянинов любил говорить со своими подчиненными с глазу на глаз: до шести – о делах, после – о чем угодно. Впрочем, это «о чем угодно» все равно было о делах.
Начальник встретил Кима гримасой, которая заменяла ему извиняющуюся улыбку. Мало кому из оперативников доводилось замечать ее на лице своего руководителя. Но сейчас случай был исключительный: Смолянинов чувствовал себя виноватым перед Кимом, вызвав его с поминок. Он был на голову ниже Логвинова, но куда крепче и гораздо шире в плечах. Ким, по давно заведенному правилу, без приглашения сел за столик, приставленный к большому тяжелому столу, по старинке покрытому зеленым сукном. Все знали, что полковник не любит разговаривать с возвышающимся над ним посетителем. Во время несколько затянувшейся паузы Ким обратил внимание, насколько обстановка кабинета начальника отдела не соответствовала представлениям об интерьере офиса современного руководителя. Все здесь, вся обстановка, включая громоздкие стулья и шкафы, напоминало комнату погибшего старика, в которой Ким был только что. Исключение составлял разве только компьютер, монитор которого нелепо громоздился на зеленом покрытии стола. На зависть своим молодым сотрудникам полковник быстро его освоил и теперь, избавившись от многочисленных картотек и блокнотов, не представлял, как обходился без него предыдущие тридцать лет.
Да и самого Кима в этом кабинете можно было принять за случайного человека. На нем превосходно сидел темно-серый бельгийский костюм-тройка. Из обшлагов рукавов тонюсенькой, не толще спички, полоской выглядывали твердые, даже на взгляд, рукава сорочки. Завершался туалет умопомрачительным галстуком, который в меру туго перехватывал ворот. Темно-красный, в слегка мерцающую крапинку, он удивительно гармонировал с серым костюмом и делал хозяина очень нарядным, не лишая его в тоже время внушительности. Даже не столько нарядным, сколько солидным. Где бы Ким ни появлялся, его принимали за одного из преуспевающих бизнесменов новой нарождающейся волны, отличающихся от быдловатых «новых русских» изящными манерами и образованностью.
Он держал в длинных крепких пальцах крошечную металлическую шариковую ручку, которой делал пометки в таком же крохотном блокноте. Тоненькую, казенного вида папочку он положил перед собой.
– Давай, Ким, коротко и конкретно. Убийство?
– Может быть.
– Что значит «может быть»? Да или нет?
– Пострадавшего могли ударить…
– Сычев считает, что не могли.
– Наш пострел и тут поспел, – усмехнулся Ким. – Он же в Костино собирался ехать.
– Чего ему там делать? Вчера вечером оттуда вернулся. Я ему только что велел позвонить в Пролетарский райотдел, чтобы участкового Карзаняна к тебе прислали. Будете вместе работать по этому делу. Так ты считаешь, что это не убийство?
– Вполне возможно. Там действительно справа стена. Если предположить, что удар был нанесен в тот момент, когда старик открывал дверь, то стена и впрямь могла помешать. Но его могли и повернуть за плечо. Развернуть.
– Стоило ли так мудрить? Куда проще: стукнул, взял что хотел и бежать.
– Вот и я так было решил. Но на лестнице у самой площадки первого этажа в одном месте сломана почти у основания одна из опор перил. На торчащем штыре пятна. Я доложил следователю. Старик мог, поднимаясь по лестнице, упасть.
– Мог, конечно, – медленно произнес, вставая со стула, Смолянинов. Он любил рассуждать, шагая по кабинету, и сотрудникам приходилось беседовать с ним, то и дело поворачиваясь.
– Ты вот что, Ким Климыч, – остановился перед Логвиновым полковник, – сегодня же выясни все подробности о личности потерпевшего. Образ жизни, знакомства, ну и так далее. Что за соседи, откуда приехали? Особое внимание тем, кто купил квартиры в доме в последнее время. Да про коммерсантов не забудь, которые помещения в том доме снимают. Чтобы время не упустить и потом не ахать, и не разводить руками. Лучше быть плохим поэтом, чем посредственным сыщиком. На графоманов прокурору не жалуются. Не тебе объяснять…
Ким с удивлением смотрел на внезапно замолчавшего начальника, редко произносящего азбучные истины. Он чувствовал, что Смолянинов не просто озабочен происшествием. Его беспокоит еще что-то, о чем он почему-то умалчивает. И потому говорит не то, о чем думает.
– Старик был одинок, – воспользовавшись паузой, сказал Логвинов. – Соседка из квартиры напротив часто к нему заходила. Убирала в комнате, иногда готовила.
– Давай-ка подробнее, – прервал его Смолянинов. – Мне начальник райотдела в двух словах доложил.
Ким пожал плечами и достал из папки копию протокола, составленного следователем Медведевой. Он уже не надеялся постичь до конца логику поступков своего начальника. Подумаешь, событие! Будто старики никогда раньше не помирали. Теща тоже, казалось, будет всегда. А вот, раз – и все: инсульт. С чего бы полковнику вызывать его с похорон, если о происшествии ему известно лишь понаслышке?
– «Около восьми часов утра, – начал читать Ким, – гражданка Сизова Мария Степановна, проживающая по адресу: Петропавловский переулок, дом 7, квартира 4, вышла из своей квартиры, чтобы пойти в магазин. За дверью квартиры номер 1 раздался громкий лай собаки, который Сизова слышала уже давно, примерно с шести часов утра, как проснулась. Но не обращала на него внимания. Вернувшись из магазина примерно в 9.10, Сизова позвонила в квартиру соседа. Примерно в это время она обычно убирает у него. На звонок никто не отозвался. Собака по-прежнему лаяла. Тогда Сизова решила воспользоваться ключом, который, по ее словам, сосед дал ей года два назад. Едва женщина открыла дверь, собака бросилась из квартиры прямо ей под ноги. На полу лежал хозяин квартиры. Сизова подумала, что сосед без сознания, хотела ему помочь, попыталась поднять. И поняла, что тот мертв. Она тут же позвонила участковому». Кстати, Дмитрий Григорьевич, этот самый старший лейтенант Карзанян в последнее время, как сообщила соседка, часто приходил по вызову пострадавшего.