Страница 12 из 15
Сейчас я живу на берегу тихой реки среди уже совсем не бескрайних лесов Северо-Запада, и услужливая Память выносит эти воспоминания из своих глубин. Воспоминания распахиваются передо мной всеми красками, словно звёздчатое северное сияние, когда оно разбегается над головой быстрыми разноцветными лучами, в совершенном безмолвии производя лёгкое шуршание, как, наверное, шуршало бальное платье Пушкинской Натали…
Началом этих воспоминаний часто служит внезапно проявившееся событие, мгновенно устанавливающее связь с подобным событием, произошедшим много лет назад. Это может быть песенка серой мухоловки у крыльца дома, а может – красиво падающее пёрышко от пролетевшей в высоте птицы, шум листвы или скрип лыж по снегу. Всё это встряхивает мою память и заставляет меня «распахнуться» внутрь себя. И я снова путешествую, проходя заново все свои охотничьи тропы, и снова рядом бежит мой ушастый друг, и страстные наши души снова сливаются в едином охотничьем порыве…
Примечательно, что сейчас, когда я вспоминаю наших собак, они представляются мне единым существом, и совершенно неважно, что между некоторыми из них лежит временное пространство в несколько десятилетий. Стоит только задуматься, и… вот они, наши собачки: носятся в стильном поиске, безошибочно находят дичь, совершают изумительные, разнообразные стойки, прекрасно подают, уверенно разыскивают сбитую птицу, ну, а если ты мажешь, то обижаются совсем по-человечески…
А музыка леса? Литавры и барабаны грозы, перкуссия весеннего стука дятла, легкие скрипичные звуки шелестящей листвы берёз, саксофоны ручьёв и виолончельные взвизги крушащихся ледоходом льдин, слаженное звучание потрясающего хора весенних птиц… Неужто это хуже поп-музыки, надоедливо звучащей по радио и телевидению, когда расслабленные шоу-недомужики, с трудом выговаривая нескладные слова, сетуют на свою пропащую жизнь и уход любимых – таких же порнографических женщин, измазанных в помаде, непрерывно курящих и пьющих?… И всё чаще приходит чудовищная мысль, что Живая Земля, которой наконец надоест безумная «деятельность» этих людишек, просто – одним щелчком – сбросит их со своей поверхности, как человек сбивает с рукава соринку…
…
з
Эта буковка «з», та, что сверху, не опечатка. Мой ноутбук стоял на столе во дворе, и я распрекрасно на нём клацал пальчиками, вкладывая в слова потрясающе умные мысли, как мне казалось. Вдруг сверху, с высокой сосны, упала шишка и ударила по клавише с буковкой «з». И буква «з» напечаталась. А в кроне сосны сидела рыжая, уже седеющая к зиме белка, она и уронила шишку. А может быть, и швырнула в меня, чтобы я совсем-то не отвлекался в своих воспоминаниях от происходящих в настоящее время событий!
Что по беличьи может означать эта буква «з»? Может: «Закругляйся!?» Ну, хорошо, закругляюсь.
…
Что же написать в концовке моего такого эмоционального повествования? Можно, конечно, сказать – как вывод – что охота – исторически сложившееся популярное социальное явление; что нерасторжима связь человека с природой; сообщить про её благотворное влияние на духовный мир человека, на формирование характера, мироощущения; что охота возвращает жизнерадостность, ясность ума и физическое здоровье после этих ужасных городских условий.
Однако как сухи и неинтересны эти строки, и вряд ли будут страстные охотники в них вчитываться.
Скажу-ка я другими словами.
Всех нас – настоящих охотников и собак – ведёт на охоту влюбленная в природу охотничья страсть! Доверьтесь ей, и она введёт вас в свои тайники, развернёт перед вами свои богатства, покажет все краски и звуки лесов и вод, недоступные ни людям с ружьями, ни «евдокиям-запретительницам»…
Для меня же отказ от охоты – это конец жизни: сначала психическое увядание, затем – физическая смерть. А совсем в старости, когда мир сузится до размеров какой-нибудь комнатушки, я очень надеюсь, что память перенесёт меня в тверские, вологодские, карельские, ленинградские леса, мурманские сопки, подмосковные луга, Карпатские горы… И снова я встречусь с моими дорогими собаками, и мы пойдём вдоль бесконечной широкой реки, рыбача и охотясь, ночуя у бесчисленных костров, изредка встречая близких людей и просто знакомых рыбаков и охотников. И так будет вечно…
…
Все это я постараюсь завтра рассказать нашей Евдокии, когда она соизволит проснуться после 12.00, а если не поймет, то не буду особенно страдать из-за этого: ведь будет ещё множество счастливых дней, когда потащит нас с моим ушастым другом неуемная охотничья страсть, одинаково бурлящая в наших жилах, в леса и болота, поля и луга…
Деревня Новая (Чагрин Камень). Статья написана в 2010 году, некоторые дополнения в 2020 году.
Часть третья. Рассказы
Три патрона и английский сеттер. Разные мысли, приходящие на охоте с легавой
Сон не хочет отступать, завораживает, уносит к чему-то смутному и расплывчатому. Бесконечно долго продираюсь сквозь его частокол и, наконец, просыпаюсь. Медленно вспоминаю, как вчера, перетащив вещи из машины в дом и наскоро перекусив, мы с Линдой – восьмилетним английским сеттером – залегли спать, не протопив печь. Ноябрь в этом году не особенно холодный, однако дом за две недели нашего отсутствия полностью растерял накопленное тепло. Уставшие, после тяжёлой дороги с автомобильными пробками, снеговыми зарядами и обледеневшим асфальтом, мы «продрыхли» до девяти часов утра, и сейчас вылезать из-под тёплого одеяла совершенно не хочется.
За окнами медленно светлеет. Отяжелевшая от влаги сосновая лапа легонько постукивает в стекло. «Смотри-ка, никак ветерок поднялся», – бормочу я собаке. Линда барабанит хвостом по полу своё полное согласие с моими словами и изображает готовность идти куда угодно. Электрочайник даёт возможность быстро позавтракать, и наступает долгожданная минута сборов. Старенький ИЖ-58М двенадцатого калибра, полный патронташ на 24 патрона, нож, спички в герметичной упаковке, рюкзачок с прокопчённым котелком, видавшая виды кружка, чай, сахар, несколько бутербродов. Одеваюсь. Резиновые сапоги, ватник (не шумит в лесу и мало заметен поздней осенью), запасные носки… всё! Линда озабоченно носится кругами вокруг дома, то подбегая и заглядывая в глаза, то отбегая к лесу и зовя за собой. «Пойдём к реке!» – говорю ей, и понятливая собачка сразу же бежит по едва заметной тропинке к речному обрыву, где у берега в кустах ивняка укрыта наша старая деревянная лодка. Она полна воды, сверху покрытой сантиметровым льдом. Проламываю сапогом лёд, опасаясь, как бы не разорвать резину. Быстро очищаю лодку от кусков расколотого льда и шарю голой рукой в воде в поисках утонувшего черпака. С трудом нахожу его и, время от времени дыша на озябшие пальцы, вычерпываю воду. Линда терпеливо стоит на берегу рядом с вещами. Наконец все приготовления закончены, оружие и снаряжение уложены, собака в позе вперёдсмотрящего застывает на носу лодки. Отправляемся!
Большая река в месте переправы довольно широкая – около ста метров. После затяжных осенних дождей она вспучилась, помутнела, по её поверхности, как весной, быстрым течением несёт всякий лесной хлам. Попадаются даже вымытые с корнем деревья, принесённые с верховьев, и подточенные бобрами осины. Особенно внимательно слежу за топляками, которые эдакими плавучими минами медленно сплавляются по реке, задрав более лёгкий конец к поверхности, а тяжелым комлем ударяясь о дно. С характерным свистом стремительно проносится табунок гоголей и скрывается за поворотом реки. Отмечаю перелинявших к зиме красиво окрашенных селезней и размышляю о том, что охотничий сезон с легавой собакой закончился, и этот наш последний выход в лес не более чем просто прогулка. Вальдшнепы отлетели, тетерева и глухари давно стойки не держат, а больше в ноябрьском лесу с английским сеттером охотиться не на кого… Сделав большой круг, прогуляемся вдоль мохового болота, попьём чайку в приметном месте на обрыве Извилистой речки и вернемся берегом Большой реки к лодке. Таков план.