Страница 36 из 60
К Звенигоре подоспели свежие силы: Метелица, Спыхальский, Секач, Товкач, братья Пивненки. Прыгал, как воробей, старый, но шустрый дед Шевчик, и его сабля не зря свистела в воздухе.
Весь гарнизон крепости был уже на ногах. Турки и татары сопротивлялись отчаянно. Янычары-пушкари торопливо разворачивали на стенах пушки, чтобы ударить по казакам, что прорвались в крепость. Но к ним уже подбирались чубатые запорожцы и меткими ударами сбрасывали вниз.
Натиск нападающих был таким неожиданным и мощным, что турки с воплями откатились от ворот к стенам внутренней цитадели. Там завязался жестокий рукопашный бой. Постепенно он распался на отдельные очаги, пылавшие повсюду: на площади, в тесных переходах, во дворах.
Арсен схватился с янычарским агою. Ага, видно, был лихой рубака и успешно отбивал все выпады казака.
А Хорь тем временем, не ввязываясь в бой, крался следом за Арсеном. Вокруг раздавались крики, стоны раненых смешивались с хрипом умирающих, казацкое "слава" и турецкое "алла" слились в одно страшное, протяжное "а-а-а!".
Во всем этом аду Хорь не спускал глаз с мощной фигуры запорожца... Перепрыгнув глинобитную стену, из-за которой, по его мнению, можно было безопасно наблюдать за боем, Хорь неожиданно столкнулся со старым татарином, выскочившим из низких дверей сакли с луком и сагайдаком в руках. Хорь выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил старику в грудь. Тот упал. Хорь схватил лук, выдернул из сагайдака стрелу с белым оперением, воровато выглянул из-за стены. Звенигора оттеснил агу к самой цитадели и старался точным ударом прикончить его или обезоружить.
Хорь прикинул расстояние, поднял лук. Тетива забренчала, как струна, и стрела молнией метнулась через площадь...
Но Хорь не увидел, попал ли в свою жертву. В тот миг позади него раздался пронзительный крик. Он опасливо оглянулся - склонившись над убитым стариком, кричала тоненькая, как тростинка, татарочка с развевающимися по плечам тонкими косичками.
Хорь сообразил, что отсюда опасность ему не грозит, и снова выглянул из-за стены. Он надеялся увидеть Звенигору на земле со стрелою в спине. Но вместо этого заметил Секача, летящего к нему через площадь с высоко поднятой саблей. А Звенигора держал на руках какого-то запорожца, пытающегося вырвать из своей груди окровавленную стрелу.
- Проклятье! - выругался Хорь и кинулся к девушке.
Татарочка вскрикнула, протянула вверх руки, будто защищаясь от удара или умоляя о пощаде. Но Хорь не сдержал руки - и сабля заалела от девичьей крови.
- Что ты делаешь? Зачем дивчину убил? - послышался голос Секача.
Хорь не спеша вытер саблю об одежду татарина, сплюнул.
- Змея! Стреляла из лука в наших... Пришлось сначала отца, а потом ее...
- А-а, вот как!.. Молодец! Это она, стерва, целилась в Арсена... Хорошо, что Когут вовремя заметил и заслонил собой товарища... Теперь у него кровь струей бьет из раны. Жаль будет, если помрет, добрый был казачина!.. Пошли, брат, еще много работы!
Секач побежал к запорожцам, которые уже повсюду теснили охваченных отчаянием защитников крепости. А Хорь, еще не оправившись от страха и мысленно кляня Чернобая, который послал его в этот ад, а сам удрал в Крым к Али, шмыгнул в саклю, чтоб поживиться татарским добром.
Возле Арсена и раненого Когута собрались ближайшие друзья. Арсен осторожно вытащил из груди товарища стрелу. Метелица достал из глубокого кармана штанов плоскую бутылочку с горилкой, насыпал в нее из пороховницы пороха, взболтал и вылил эту жгучую смесь на рану. Потом перевязал чистой тряпицей.
- Хлопцы, отнесите его на лодку, - приказал Звенигора.
Старший Пивненко поднял брата на руки и вместе с Товкачом понес к Днепру. А запорожцы снова ринулись в гущу сражения.
Когда пала и цитадель, кызы-керменский бей заперся с группой воинов в мечети. Из окон, с крыш, с минарета отстреливались они от наседающих казаков.
Одиночные разрозненные янычарские отряды с боем пробивались к мечети и под прикрытием своих стрелков оказывали отчаянное сопротивление казакам.
- Бейте их, детки! Бейте неверных! - загремел среди боя голос Серко. Не давайте опомниться проклятым!
И "детки", среди которых было немало седовласых бойцов, пренебрегая смертью, неудержимой лавиной теснили врага. Один за другим падали янычары, орошая кровью каменные плиты лестниц, дико кричали турецкие аги и татарские мурзы...
Но не было у них уже силы, которая смогла бы остановить тот натиск, тот боевой порыв, который охватил казаков.
Звенигора со Спыхальским ворвались в мечеть одними из первых. Еще издали, через головы низкорослых татар, Арсен заметил скуластого бея. Его заслоняли собою телохранители. В глазах бея светился неимоверный ужас, лицо тряслось. Бей мечтал исчезнуть, провалиться сквозь землю или хотя бы превратиться в рядового воина. Однако сытое, холеное лицо, а особенно бархатный бешмет выдавали высокое его положение.
- Бей, сдавайся! - крикнул Арсен, размахивая саблей. - Имеешь честь самому Серко сдаться!
Рядом свистела тяжелая сабля Спыхальского. Татары подались назад, прижав бея к стене. В тесноте они не могли свободно орудовать оружием, мешали друг другу. Кто-то из них взвизгнул:
- Урус-Шайтан! Урус-Шайтан!
От этого крика дрогнули защитники мечети. Несколькими сильными ударами Звенигора проложил себе дорогу к бею. Спыхальский прикрывал его с тыла.
Бей выхватил из сверкающих ножен саблю. Должно быть, сегодня она еще не побывала в деле. Скрестил ее с казацкой.
Теперь Арсен уже не видел ничего, кроме лоснящегося одутловатого лица татарского мурзы. В памяти, словно упавшая звезда, мелькнуло воспоминание о невольничьем рынке в Кафе: холодное солнце, мрачное море, полураздетые невольники и свист плетей, падающих на его плечи... Ненависть утроила его силы. В полумраке мечети от ударов сабель брызнули ослепительные искры. Бею некуда было отступать, и оборонялся он неистово и яро. Его сабля ловко отбивала все удары казака. Но, видно, страх сковал сердце ханского вельможи, лоб его густо покрылся каплями пота.
Арсен отступил на шаг и всем телом отклонился назад, намеренно завлекая бея на себя. Татарин невольно подался следом и расслабил далеко вытянутую вперед руку. Арсен неожиданно и сильно ударил снизу. Сабля противника мелькнула в воздухе, перелетела через голову казака и с дребезгом ударилась о каменный пол. Бей смертельно побледнел, отпрянул назад и уперся спиной в стену. Его горла коснулось холодное острие блестящей стали. Но Звенигора в последний миг задержал руку.
- Бей, прикажи своим людям прекратить сопротивление! За это получишь жизнь! Ну!
- О правоверные! Аллах отступился от нас! - хрипло выкрикнул бей. Приказываю сложить оружие! Сдавайтесь! Сдавайтесь!.. О горе нам, сыны Магомета!..
Сначала ближние к бею сеймены и аскеры побросали сабли. Потом, когда бей повторил свой приказ громче, сдались остальные.
В мечети наступила тишина. Слышалось только тяжелое дыхание многих усталых людей да стоны раненых.
К Арсену подошел Серко. Обнял казака:
- Спасибо, сынку! Я все видел!.. Славную птаху поймал! Молодец! -и еще, раз прижал к груди.
...В полдень, тяжело нагруженная пушками, янычарками, порохом, пленными, казацкая флотилия отчалила от Таваня. На месте крепости остались груды камня, трупы. В небо вздымались черные столбы густого, смердящего дыма.
7
Подплывая к Сечи, Звенигора обдумывал то, как сквозь турецкие и татарские заслоны и разъезды пробраться в Чигирин. На сердце было тревожно. Опасался не застать Романа. Трауернихт мог за это время вывезти его или замучить. Турки могли ворваться в город и всех пленных вырезать или угнать в неволю, как они сделали три года назад в Каменце. А возможно, просто окружили город так, что и мышь не проскочит.
Десятки мыслей роились в голове Арсена, возникали десятки разнообразнейших предположений. Но все они развеялись в один миг, как только флотилия причалила к сечевой пристани.