Точка Зеро

Мы стояли у окна и смотрели на эту небесную фантасмагорию. Воздух сгустился до предела, и мне казалось, что между нами проскакивают искры. Раздался первый далекий раскат грома, похожий на глухое ворчание.

— Вообще-то я не очень люблю грозы, — сказала я, наблюдая, как собаки, забеспокоившись, выбираются из-под кустов. — Но сейчас у меня такое ощущение, что мы две тучи, между которыми проскакивают молнии.

— Молнии проскакивают между тучами и землей, — снисходительно поправил Тони, целуя меня в шею. — Согласен быть тучей.

Раскаты грома приближались, сверкнула первая молния. Наши ласки становились все опаснее и жарче, но мы, словно сговорившись, не уходили от окна — ждали, когда начнется ливень. Наконец потемнело так, как будто начался вечер. Вспышка показалась такой яркой, словно молния действительно пробежала между нами. Почти тут же ударил гром. Ветер скользнул по неподвижной листве, которая зашумела, облегченно вздыхая.

Тони закрыл дверь на задвижку. Я даже не заметила, как мы избавились от одежды, сдернули с кровати покрывало. Все померкло в лихорадочном желании: скорее! Это был настоящий экстаз, и каждый раскат грома заставлял нас еще сильнее сжимать друг друга в объятьях, чтобы стать ближе, еще ближе, слиться воедино.

Ядерный взрыв совпал с особо яркой вспышкой молнии, и мои то ли слова, то ли стон «я люблю тебя!» заглушил гром…

А потом… Тони ушел в ванную, херувимы корчили мне рожи, а я блаженно потягивалась и пыталась понять, услышал ли он мои неосторожно вырвавшиеся слова. А еще — почудилось мне или нет короткое «те too».

И мне снова показалось, что все это уже однажды было…

Никто не знал, что я приехала, и к чаю меня не ждали. Ближе к обеду я отправила смски Люське и Тони о «безумно болящей голове» и осталась у себя. Проплакала полночи, а утром вышла к завтраку, надев маску у-меня-все-хорошо.

Никто ни о чем не узнает. И наши последние ночи действительно будут последними.

29. На круги своя

— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — снова сказал Тони. — У тебя виза на полгода. И нет ограничений по срокам пребывания.

Мы не спали и часа. Наверно, нет ничего более горького, чем последние часы любви перед разлукой. Запомнить навсегда, унести с собой эти прикосновения, взгляды, слова…

Мои вещи были сложены, оставалось только позавтракать, собрать последние мелочи. С Питером я попрощалась еще накануне — он уехал к матери в Девон. В аэропорт меня должна была везти Люська. Мне не хотелось растягивать пытку прощания с Тони еще на несколько часов — дорога, ожидание в аэропорту. Лучше сразу.

Я сидела на краю кровати, пережидая, когда уляжется очередной приступ дурноты. Тони подобрался сзади, обнял, положил голову мне на плечо. Я обернулась, мы смотрели друг друга в глаза.

Скажи, умоляла я мысленно, скажи, почему я не должна уезжать. И тогда я плюну на все, обо всем забуду, расскажу тебе о нашем ребенке и останусь с тобой.

Но Тони молчал. Только смотрел так, словно ждал каких-то слов от меня.

— У меня приглашение на три месяца, — сказала я, тяжело вздохнув. — Если останусь дольше, могут не дать визу в следующий раз.

Он только головой покачал, зажмурившись так, словно пытался перетерпеть острую боль.

В нарушение регламента завтрак из-за моего отъезда подали на час раньше, и Люська впервые завтракала в столовой вместе со мной. Она сидела грустная, молчаливая, почти ничего не ела. Меня всю последнюю неделю по утрам мутило, и оставалось только надеяться, что не будет полоскать так, как бедную Маргарет.

— Я пойду за машиной, — сказала она, когда мы закончили. — А ты забери все из комнаты и спускайся. Слугам чаевые раздала?

— Еще вчера.

Проверив все ящики и тумбочки, я поставила сумку на кровать и прилегла поверх покрывала. Показала язык ехидным ангелочкам. Положила руку на живот.

— Ну вот и все, мышка-малышка. Попрощайся с местом, где тебя состряпали бестолковые родители.

Я не сомневалась, что у меня родится девочка с темными волосами и синими глазами, похожая на Тони. Мэгги. Маргарита. Маргарита Захоржевская — вот ведь ужас!

На галерее я вдруг остановилась. Подошла к портрету Маргарет, посмотрела ей в глаза.

— Я уезжаю, Маргарет, — сказала я вслух, но очень тихо. — Прости, что так вышло. Я все чаще думаю, что мы ошиблись. Может, кто-то и хотел нас обмануть, но не ты. Больше я никогда сюда не вернусь. И у нас с Тони будет ребенок. Еще один твой потомок. Прощай, Маргарет!

— Прощай, милая! — услышала я тихий голос. — Я не сержусь. Я люблю тебя. И вашего малыша. Храни тебя Господь!

Томми складывал чемоданы в багажник Люськиной ауди. Корги сидели на крыльце с выражением вселенской скорби, повесив носы, уши и хвосты. Я обняла их, потрепала два рыжих загривка и подошла к Тони, который стоял поодаль.

Мы ничего не говорили, просто целовались, не думая о том, что на нас смотрят. Еще одну секунду, еще одну. Я чувствовала себя так, словно меня раздирает надвое.

Люська посигналила.

— Позвони мне, когда долетишь, — прошептал Тони, целуя меня в последний раз.

Я села в машину, откинулась на спинку, закрыла глаза.

— Ну, с Богом! — сказала Люська.

Когда мы выехали за ворота, я поняла, что больше не могу сдерживаться. Слезы полились рекой. Люська покосилась на меня раз, другой.

— Свет? Света? Ну, что ты?

Я рыдала уже в голос. Люська нахмурилась, вырулила на обочину и остановилась.

— Да что с тобой? Что за конец света? — спросила она нетерпеливо, повернувшись ко мне. — Сделаю я тебе новое приглашение, приедешь снова.

Но я только головой качала, как китайский болванчик, и продолжала рыдать.

— Ну-ка, посмотри на меня! — приказала Люська. — Черт тебя подери, посмотри на меня!

Икая и всхлипывая, я повернулась к ней.

— Твою мать… — выдохнула Люська. — Сколько?

— Третья неделя.

— Третья неделя задержка?! Тест делала?

— Да.

— И?..

— Да.

— Захоржевская, твою мать! — простонала Люська. — Как?! Вы что, не предохранялись? Или ты специально?

— Дура, что ли? — всхлипнула я. — Не знаю, как. Что-то пошло не так.

— А он что?

— Ничего.

— Ты ему не сказала?! Почему?

Я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы хоть немного успокоиться.

— Потому что, Люсь, он на мне женится. А я не хочу. Не хочу, чтобы на мне женились по производственной необходимости. Помнишь, ты сказала, что я еще никого не любила? Так вот, я его люблю. А он меня — нет. Не всегда спят с теми, кого любят, и не всегда любят тех, с кем спят.

— Откуда ты знаешь? — нахмурилась Люська. — Если он тебе не признавался, это еще не значит…

— Люсь, не надо, — попросила я. — Я просто знаю.

— Ты думаешь, он не догадался? Не заметил, что в августе ты так и не сказала ему «прости, дорогой»?

— А ты не замечала, что мужчины очень плохо считают? Если это, конечно, не деньги. Во всяком случае, в июле он был сильно удивлен: «Как, уже? Опять?». И я тебя очень прошу, не проговорись, пожалуйста. Ни ему, ни Питеру. Я бы и тебе не сказала.

— Я уже неделю подозреваю. Бледная, не жрешь ничего, нервничаешь, вино не пьешь — только бокал облизываешь. Спросить в лоб — неудобно. Думала, если что

— поделишься.

— Прости, Люсь… Мне… стыдно было, что ли? Ты ведь права оказалась — ничего хорошего не вышло.

— Ладно, Светка, поехали, — Люська завела двигатель. — А то опоздаем. А вот насчет ничего хорошего… Знаешь, я тебе все-таки завидую. Не обижайся, но — как всегда. У тебя есть то, чего нет у меня. А у меня — чего нет у тебя. У меня муж, который меня любит. А у тебя будет ребенок. Если б ты знала, как я хочу малыша! На следующей неделе Питеру ехать на повторное обследование. И почему-то я догадываюсь, каким будет результат. Не бойся, я не предлагаю усыновить твоего. Ты ведь не согласишься, так?

Я покачала головой.

— Не волнуйся, все будет хорошо. Если что — я тебе помогу. В конце концов, мы не просто подруги, ты же, как выяснилось, родственница Питера. Неважно, что дальняя. Кстати, ты кольцо забрала?