Страница 11 из 62
- Я вспоминаю комнатки в одно окно, в которых я жила в Венеции. На мраморной раме низкой двери была изображена я сама, на эмали, в греческой одежде с цитрой в руке... Это было немного более гордо, чем все это здесь... Но что в том?.. Позвоните, пожалуйста!
Тотчас же примчалась вся толпа, точно бежала одновременно на руках и ногах, - во главе ее ухмыляющийся, скользкий, как угорь, проворный старик с серыми бакенбардами и черными бровями. Она сказала:
- К обеду сделайте заячий паштет. Подайте также бананов и - ну, я вспомню потом. Марш!.. Вы, вероятно, не знаете Саверио, там я питалась только полентой и жесткими курами... Альфонсо, еще одно! Дайте мне знать, когда будет готова ванна. Пусть ее надушат пармскими фиалками.
- Все будет исполнено, ваша светлость, - кричали они всей толпой после каждого ее слова, прыгая и кривляясь.
- Я сам буду, иметь честь проводить вашу светлость в ванную, - заявил мажордом, кланяясь, как финансист. При этом он не отрывал взгляда от глаз принца.
Больше он не приходил. Она позвонила; обед был готов. Не было ни бананов, ни заячьего паштета, и причины, на которые ей сослались, показались ей недостаточными, но все поданное было превосходно. Ванна, которую ей приготовили позднее, была сильно надушена, но не пармскими фиалками; она находилась тут же в спальне, за несколькими ступеньками. Герцогиня вошла в нее; зашумела портьера; из-за нее выступил дон Саверио, весь точно из мрамора.
* * *
Утром она высунулась из окна, между огромными каменными фантазиями фасада: улитками, детскими головами, мордами и хвостами драконов. Рядом, на причудливо выпуклом церковном портале, восседали на конях ангелы с трубами. Голуби подлетали и садились, точно в волшебном лесу, полном каменных растений и чудовищ.
Улица сверкала и жужжала на утреннем солнце. Вверх посмотрела молодая девушка; на руке у нее была большая корзина с бельем. Она была смуглая, маленькая и гибкая. Черные волосы были высоко подняты и связаны узлом; глаза были теплые, кроткие, как у газели.
"Мне хочется поцеловать ее в приплюснутый африканский носик, - подумала герцогиня. - К тому же она может быть моей прачкой".
Она сделала знак девушке; та радостно кивнула головой и впорхнула в ворота. Герцогиня ждала; наконец, она потеряла терпение и спросила своего камердинера, статного, полного достоинства человека. Он ничего не видел; лакеи в передней и на лестнице то же самое. Быть может, девушки на галереях, в запутанных коридорах? Они со смехом и пением носились по ним; они были так любопытны и перегибались через перила при каждом шаге на лестницах. "Нет!.." А величественный швейцар с бритым тройным подбородком? Он ничего не знал. Герцогиня была озадачена. Как мог человек, на ее глазах перешагнувший через порог ее дома, бесследно исчезнуть? Проспер, ее егерь, делал многозначительное лицо и молчал. Она заметила отсутствие своей камеристки.
- Где же Нана? Она еще не вернулась?
- Вернется ли она когда-нибудь? - сказал Проспер.
- Сегодня утром мне прислуживала другая, очень ловкая девушка. Она сказала мне, что Нана попросила отпустить ее посмотреть Неаполь, что меня очень удивило; Нана поступает обыкновенно иначе, когда хочет уйти. Где она может быть?
- Кто знает? - возразил Проспер. - Кто знает, где теперь был бы я сам, если бы не носил револьвера в кармане.
- Что ты говоришь?
- Когда я вчера вечером вернулся домой, Чирилло, портье, не хотел впустить меня. Герцогине я больше не нужен, сказал он. Конечно, я засмеялся ему в лицо и сказал: "Я сопровождаю герцогиню с самой Далмации, где она была королевой; ею она и осталась, и меня она не прогонит"...
- Я и не сделаю этого.
- Но сейчас же меня окружила целая куча этих обезьян и стала размахивать руками. Я должен был показать им оружие.
- Это очень странно, - сказал она. Но прежде всего она находила забавным веселый водоворот пестрой улицы, которая, чтобы служить ей, вливалась в ее дом, высоко вздымаясь по величественным ступеням. Проворная, желто-черная толпа лакеев, камеристок и горничных, поваров, грумов, кучеров и подметальщиков возбуждала в ней любопытство своими наглыми шутками, низким смирением и тайными проделками. Это была новая разновидность народа. На все ее приказания они отвечали: "Все будет исполнено", и все делалось хорошо, но иначе. Они ползали перед ней на брюхе, а, как только она отворачивалась, показывали ей язык. Ее камеристку они украли у нее. Ни один не выдавал другого, они держались друг за друга, как держатся хвостами обезьяны в клетке. "Я попала в царство говорящих животных", - думала она.
Она наблюдала за принцем среди людей, которых он нанял для нее. Они гнули спину перед ним меньше, чем перед ней, госпожой; но они внимательно следили за его глазами. Вероятно, они и обманывали его меньше. Она давала денег, сколько он просил, и ни о чем не спрашивала. Она забавлялась, как когда-то ребенком, в своем одиноком морском замке, своей бесчисленной челядью. Один торт был особенно удачен.
- Шеф сам делал его, - заметил Амедео, камердинер.
- Я хочу поблагодарить его.
Проспер стоял в конце зала. Он исчез и вернулся с невысоким, миловидным подростком, который снял свой бумажный колпак и непринужденно поклонился.
- Это я, милостивейшая герцогиня, испек торт, - сказал он, делая при каждом слове новую гримасу. Принц тоже оживился.
- Вот так комик! Спой-ка что-нибудь!
- Этот мальчуган великолепен, я хочу сегодня опять послушать его! сказала она на следующий день. Проспер пошел за ним: маленький кондитер исчез. Герцогиня и егерь молча переглянулись. Между тем явился высокий рыжий повар и объявил, что всегда все торты делает он сам. Такого мальчика, о каком говорит герцогиня, никогда не было в доме.
- Кто знает? - спокойно сказал дон Саверио.
- Меня ждут в клубе, - прибавил он. - Проспер, мой плащ.
Проспер принес его, и принц собрался уходить. Вдруг он сунул руку в карман и остановился.
- Мой бумажник! Должно быть, он выпал в гардеробной, посмотрите-ка, Проспер... Что, нет?
- Нет, ваше сиятельство.
- Это очень странно. Я положил его в карман, входя сюда. Проспер снял с меня плащ, вы заметили это, герцогиня. Он сам отнес его в кабинет, который имеет только этот вход и в который за это время никто не входил. Так бумажника нет там на полу? Это очень странно.