Your Mistake

***

Было над чем поразмыслить.

Против своей воли я опять оказался втянут в полицейское расследование. Слайт ждал меня в Лондоне с обстоятельным отчетом, я был его агентом в доме подозреваемого, а предполагаемый убийца протягивал мне руку дружбы.

Не верьте банальным штампам! Психиатр – это не друг за деньги, кто угодно, только не друг!

Врачебная этика не позволяла мне нарушить грань, разделявшую меня и Мак-Феникса, но я снова был вынужден признать, что пациент обладает редким и непонятным мне обаянием. Я ни на миг не забывал, что Курт Мак-Феникс может оказаться маньяком, но противостоять его магнетизму было сложно хотя бы потому, что он никоим образом не афишировал свою расположенность, она проявлялась исподволь и словно украдкой от хозяина.

Его ненормальное хладнокровие произвело на меня двоякое впечатление, оно восхищало, но говорило скорее о слабой реакции мозговой миндалины. Я знал, для кого характерны такие симптомы, но с выводами старался не спешить.

К тому же, я по-прежнему не понимал, что со мной стряслось вчера вечером. Лорд смутно сослался на избыток кислорода и впечатлений, но я подозревал, что он подсыпал мне снотворное, не для того, чтобы воспользоваться моей отключкой, разумеется, но попросту избавляя себя от лишних проблем: от моей назревающей истерики, от необходимости снова садиться за руль и везти меня в Кингсайд, от объяснений и оправданий. Он вернулся домой и хотел отдохнуть, мои желания были делом десятым. Спать, доктор Патерсон!

Я допускал, что он хотел меня всего лишь успокоить и сам не ожидал такой реакции, тем отвратительнее был его поступок – напичкать гостя, о котором ничего не знаешь, опасной химией. Поступок совсем не дружеский.

Не верилось, что полчаса назад лорд тяготился одиночеством, нет, этот человек всегда жил только для себя. И вот теперь он ищет моей дружбы? Сомнительно. Скорее уж, сердечный приступ доктора Эшли сорвал планы Мак-Феникса, и меня, что говорится, поставили на замену. Я все более убеждался в этой версии и, мягко говоря, был от ситуации не в восторге. Получалось, что меня использовали сразу с двух сторон: я был агентом полиции и в то же время маленьким винтиком в планах милорда. Как он сказал? С этим можно играть?

И все же у меня не было причин совсем не верить Мак-Фениксу, я хотел ему верить, его слова не только озадачили, они мне польстили. Чрезмерная властность лорда, его замашки собственника подавляли, но в глубине души я был ему благодарен: в нарастающей панике я мог ломануться пешком через пустоши, а он удержал меня в тепле и безопасности Стоун-хауса, отнес в спальню, устроил со всеми удобствами. Для Мак-Феникса, насколько я успел его изучить, это было безусловным проявлением симпатии, его бесцеремонные методы меня возмущали, но он проявил заботу, как умел. Заботливый маньяк, ну надо же.

Я поймал себя на том, что начинаю оправдывать лорда, и улыбнулся. Странное дело: со всей своей бесцеремонностью и роскошным веером недостатков Курт Мак-Феникс мне нравился. Сегодня мне было бы жаль покинуть Стоун-хаус, сегодня мне было чертовски интересно жить.

Печально, конечно, что в доме так мало прислуги, какой толк от немого лакея? Где, черт возьми, повар, садовник, где хорошенькие горничные, которых я смог бы без проблем «разболтать»? Без этих невольных помощников мое следствие буксовало, но Слайт и так будет в полном восторге, и я решил не упускать свой шанс.

Спустившись в холл, я взял пальто и вновь отправился на поиски Мак-Феникса.

День выдался солнечный, даже жаркий, если б не стылый ветер с моря, порывистый и пробиравший до костей. Бесплодную каменистую равнину чуть оживляли потоки света, заливавшие жидким золотом прибрежные скалы и гряду, отделявшую дом от дороги. Пейзаж идеально вписывался в психологический портрет милорда, мне даже показалось, что найдя определение этому мрачному окружению, я сумею заглянуть в душу своего пациента вернее, чем проводя анализ его самых откровенных ответов. В вечной борьбе скал и моря ощущалась мистическая притягательность, я был песчинкой в водовороте стихий; взобравшись на каменный кряж, я с содроганием взглянул вниз, на беснующуюся воду, и почувствовал головокружение столь сильное, что поспешно отпрянул от края. И с пронзительной ясностью понял, что точно также чувствую себя лицом к лицу с Мак-Фениксом, стремясь то ли отпрянуть, то ли сделать гибельный шаг в пропасть.

Сравнение мне не понравилось, и я дал себе зарок взять эмоции под жесткий контроль. Все-таки я был хорошим психиатром и в свои тридцать лет имел за плечами богатый опыт, справлюсь, и не такие задачи решал. Успокоившись, я снова посмотрел на море и почти сразу обнаружил заливчик, пространство чистой, пронзительно синей воды, защищенной от ветра скальной грядой. Я поспешил туда, не сомневаясь, что обнаружу лорда на пляже.

Мак-Феникс действительно был там; он сидел на брошенном в песок пиджаке и острым камнем, похожим на акулий зуб, чертил какие-то иероглифы, тотчас их стирая. Я сел с ним плечом к плечу и какое-то время бездумно смотрел на воду.

– Она только кажется холодной, – сказал сэр Курт. – По утрам, конечно, долго не протянешь, но после обеда море прогревается.

– Что ж, – кивнул я, – если ветер поутихнет, можем искупаться. После обеда.

Он все так же спокойно смотрел вдаль, по привычке щуря серые глаза; я кратко взглянул на него и твердо сказал:

– Я останусь. Но одной симпатии слишком мало для дружбы, милорд, попробуем пообщаться, присмотримся друг к другу.

– За этим я и пригласил вас в гости. Показать вам окрестности, Патерсон? За меловой грядой нет ветра, там больше зелени: поля и фруктовый сад. А в этой бухточке раньше был схрон контрабандистов, вот, видите, остатки пещеры? Ее засыпало во время бомбежек.

Мы встали, стряхивая отсыревший песок, осмотрели небольшой грот, а затем лорд провел для меня экскурсию по поместью. Оно оказалось велико, много больше, чем я ожидал, но милые сельские ландшафты в стороне от моря оказались милорду неинтересны и не нужны. Он раздумывал, то ли отдать их заповеднику, то ли местным фермерам, то ли самому все засеять травой и завести лошадей, но, полагаю все же, его устраивало, что еще несколько километров заросшей земли отделяют Стоун-хаус от цивилизации. Поля были доступны туристам, в отличие от скал и залива, объявленных частной территорией. Впрочем, и туристы сюда забредали нечасто, здесь не было памятников старины, зато была табличка «Осторожно, змеи!». Так много змей? – спросил я, невольно отступая назад. – Не видел ни одной, – фыркнул лорд. – Но проверять никто не хочет.

Как удалось в свое время отхватить такую красоту у сжимавших кольцо заповедников, осталось загадкой. Случайно урвал, – смеялся Мак-Феникс. – По знакомству. Приехал, увидел – и отдал все, что тогда имел на руках, еще и в долги залез.

Я боялся даже представить, во сколько обошлась эта земля вокруг, земля, не приносившая никакого дохода и служившая лишь одной цели: дать своему владельцу пожить в одиночестве.

Обратно мы возвращались, беседуя об истории Дорсета и размышляя вслух на философские темы. В истории Мак-Феникс кое-что смыслил, а вот в философии оказался профаном, впрочем, его наивные суждения оказывались порой настолько меткими, что поставили бы в тупик мэтров этой лженауки.

За обедом, приготовленным немым Тимом, мы продолжали спорить. Сэр Курт выказал немалые способности к казуистике: даже загнанный в угол безупречной цепочкой моих рассуждений, он неизменно находил лазейку и шел в атаку с великолепным апломбом, прикрывавшим полное незнание предмета. Меня восхищал и настораживал этот напор, стремление победить, оказаться правым даже в подобной мелочи, в глупом споре; стальные глаза вспыхивали от гнева, едва мне удавалось одержать верх; в конце концов, я вскинул руки и смеясь заявил, что больше не в состоянии переливать из пустого в порожнее. Должно быть, он принял мои слова за почетную капитуляцию, так как рассмеялся в ответ и резко сменил тему. При этом щеки его чуть порозовели от удовольствия.