Страница 13 из 114
В продымленном воздухе посверкивали машины; тысячи светлячков крутились над головами толпящихся между рядами людей. Шум стоял невероятный. Мычание скотины, болтовня тысячи глоток бесконечным эхом отражались от толстых стен. В одном конце рынка на дымящихся глыбах льда лежали целые груды рыбы, стояли бурлящие кислородом чаны с мидиями, устрицами, прозрачными креветками; в другом были загоны с привязанными овцами и козами, которые безмятежно жевали солому, ожидая ножа. Тут были ряды, где продавали писчую бумагу, красители, благовония, специи, любые фрукты и овощи, сигареты, съедобный пластик, сладости, кору чайного дерева и массу других вещей. Кругом кричали зазывалы, восхваляя качество и дешевизну своего товара. В воздухе плавали диски, на которых стояли солдаты Департамента Внутренней Гармонии, наблюдая за толпой, кипящей у их ног.
Большинство из пришедших на рынок были мелкими клерками, администраторами нижнего звена, счетоводами, одетыми в белые крахмальные рубахи со стоячими воротничками и черные мешковатые брюки. На их лицах, куда бы ни падал его взгляд, Йама видел отражение той судьбы, которую выбрал для него эдил, его приемный отец. Пока он шел следом за Брабантом сквозь запруженные ряды, народ перед ним в основном расступался, а некоторые даже сводили кончики перепачканных чернилами пальцев; Йама догадался, что они проявляют почтение к нему, ведь его единственный ярко горящий огонек создает иллюзию высокого положения своего хозяина и вводит их в заблуждение.
Все это галдящее столпотворение, освещенное только беспокойными искрами светлячков и клином солнечного света, в котором плавали густые клубы дыма, напомнило Йаме муравейник, за которым Тельмон когда-то вел наблюдения, поместив его между двумя прозрачными пластинами. Внезапно Йаме почудилось, что на него давит вся невероятная громада Дворца Человеческой Памяти, бесконечная путаница его коридоров, бесчисленная масса контор, палат, покоев, принадлежащих сотне различных департаментов, тысячи его храмов, часовен, святилищ, и все это овеяно десятками тысячелетий истории. Тут и там проповедовали странствующие монахи, но лишь единицы останавливались послушать. В одном из проходов танцевала цепочка почти обнаженных мужчин, ритмично бичуя себя кожаными плетками; на перекрестке группа людей в оранжевых мантиях кружилась под бешеный перезвон бубнов. От этого верчения утяжеленные подолы их мантий стояли, как колокольчики, лица блестели от пота, глаза закатились так, что виднелись только белки. Они будут кружиться, пока не рухнут на землю, полагая, что в них вселились аватары Хранителей.
Меж рядов попадались оракулы и алтари. Прохожие останавливались, чтобы поставить на лбу пятнышко порошком охры, пробормотать молитву или крутануть молитвенное колесо. Брабант задержался у одного святилища - блестящего черного круга, укрытого куполом переплетенных бумажных венков, и зажег свечку, взмахами направляя ее ароматный дым к своему склоненному лицу. Наверное, он молился об успехе предстоящего замысла... а может, просто остановился, чтобы сосредоточиться и подумать, вырвавшись на мгновение из суеты повседневных дел.
Когда Брабант двинулся дальше, Йама тоже остановился у оракула и коснулся висящей на шее монеты, но оракул не засветился. Дворец Человеческой Памяти был просто усеян оракулами - в пещере Департамента Прорицаний Йама их насчитал больше сотни, - но он не нашел ни одного, который показал бы ему тот прекрасный сад, где его ждала женщина в белом. Может, это и к лучшему. Он еще не готов снова встретить врага лицом к лицу.
Йама пошел дальше и снова нашел глазами косички Брабанта, то и дело мелькающие в толпе клерков и счетоводов. Казалось, что раб знаком на рынке почти со всеми, он без конца останавливался, чтобы пожать руку купцу, переброситься с кем-нибудь парой слов или попробовать товар. Вот он присел на душистый мешок рядом с продавцом благовоний и добродушно с ним болтает, потягивая чай из медной пиалы. Йама наблюдал за ним с другой стороны широкого прохода, жуя сладкий, прозрачный от жира жареный миндаль, и размышлял, не связан ли предполагаемый заговор с убийством посредством отравления, а может, Брабант просто заключает сделку, торгуясь из-за цены на мускатный орех и хурму.
Брабант пожал руку продавцу пряностей и двинулся по рынку дальше, приветствуя торговцев, пробуя товары на вкус, обильными восклицаниями одобряя их свежесть, громко здороваясь с прохожими. Если у него правда имелось тайное поручение, то он, казалось, специально всем демонстрировал свое местопребывание. Сомнения Йамы, прежде совсем незначительные, становились все сильнее.
Наконец Брабант, добравшись до самого отдаленного уголка громадного рынка, вошел в какой-то коридор, напоминающий обычную улицу с бетонным перекрытием вместо неба, по обе его стороны располагались трех- и четырехэтажные дома. Здесь было светлее, так как в дальнем конце в потолке имелось большое вогнутое окно, там росли пальмы и стая попугаев с хриплым клекотом перелетала с ветки на ветку.
В окне второго этажа одного из домов виднелась женщина. Она медленно расчесывала свои длинные черные волосы. Ниже, у двери сидел на высокой табуретке человек в полотняном бурнусе. Брабант остановился, о чем-то с ним перемолвился, пожал ему руку и вошел внутрь.
Чувствуя себя полным идиотом, Йама прошел мимо. Он не знал, куда себя деть. Абсолютно ясно, что Брабант, переделав свои дела на рынке, отправился отдыхать в бордель. Наверное, рабы в его Департаменте принадлежали к расе, которая может совокупляться, когда хочет, а не в определенный день цикла или сезона. Но что-то Йаму удерживало, уходить не хотелось. Он чувствовал, надо досмотреть до конца.
Он не спеша отодвинулся к толпе, собравшейся в конце улицы под пальмами, где наперсточник беспрестанно передвигал на маленьком столике три половинки раковин. Мужчины в белых рубашках бросали на столик монеты и тыкали пальцем в одну из раковин; когда все ставки оказались сделаны, наперсточник поднял одну за другой все три раковины. Черная жемчужина обнаружилась под средней. Хозяин быстро подобрал монеты, пару из них сунул в протянутые руки, а остальные высыпал в карман, затем накрыл жемчужину и снова принялся тасовать раковины.