Страница 24 из 28
Снова ощутимый тычок в затылок. Обстановка в голове незадачливого воителя с «образованными» усугубилась, в глазах потемнело, ему жутко захотелось блевать.
– Что происходит? – сбоку вынырнули двое полицейских.
– Да ничего особенного, – ответил инспектор, нехотя отпуская скулящего «рабочего человека». – Гражданин берега попутал, пришлось нужный курс разъяснять.
Служители закона профессионально оценили ситуацию, бегло осмотрели собирающего своё барахло мужичка, сразу зафиксировав взгляды на пальцах его рук.
– Ага, – почти торжественно произнёс один из людей в форме. – Сиделец, значит. А документики имеются?
Ответом правоохранителю стало шебуршание в пакетах, а потом донельзя замызганный, засаленный паспорт, протянутый мужичком. Полицейский брезгливо, кривя от отвращения лицо, взял документ, кончиками пальцев открыл, бегло пролистал.
– Почему прописки нет? И что в нашей области делаешь? – начал гвоздить он стандартным набором вопросов присмиревшего незнакомца, успевшего к этому времени в сотый раз проклясть себя за свой длинный и невоздержанный язык.
– Так… я… это… – замямлил «рабочий человек», даже слегка присев от такого напора. – К корешу еду. В Чижовку. Он подтвердит, – палец указал на Швеца. – Я ещё у него дорогу спрашивал.
Полицейские посмотрели на Антона, однако тот равнодушно пожал плечами, а после уточнил:
– Документы предъявить?
И было в его лице что-то такое, насквозь знакомое, что служители закона только рукой махнули, при этом уточнив:
– Да не надо… Вы из командировки домой?
– Угу.
– Гражданин лишнее исполняет? Или обокрасть хотел?
Отрицательный кивок.
– Нет, просто борзый не по масти. Никакого уважения к окружающим.
– Ясно. Разберёмся. И это… тут ничего не покупайте. Вон, за углом, там пирожковая нормальная, не отравят. Только кофе не берите – помои, – один из патрульных счёл необходимым поделиться знанием вокзальных тонкостей с незнакомым коллегой (и как сразу не признали? С их то опытом! Наверное, чудаковатый внешний вид с толку сбил) – А ну пройдём! – это уже мужичку.
Решивший ни к месту повыделываться дурак с кряхтением, постоянно всё роняя, под грозными взглядами полицейских кое-как собрал свой многочисленный груз, и патрульные вместе с задержанным растворились в шумной толпе.
Антон проводил их взглядом человека, достойно выполнившего свою работу.
– Ты бы хоть стрижку свою осовременил. Такие зачёсы теперь почти никто и не носит. Оригинальничаешь… – наконец соизволил заговорить Сергей, до этого с интересом наблюдавший за конфликтом приятеля с мужичком. – Тот дебил реально прав – слишком прилично ты, Тоха, смотришься; прямо вот ходячий вызов всякой гопоте и прочим недоразвитым идиотам. Не знал бы тебя – подумал, что вижу ботаника-заучку в пятом поколении.
Швец щегольски пригладил пиджак, смахнул с плеча несуществующую пылинку и тщательно, будто впервые, сам себя осмотрел. Результат произвёл на него очень благоприятное впечатление.
– Знаешь, Серёга, когда я ещё живым был – к нам в РОВД лектор от горкома приезжал и полтора часа трындел, без бумажки, о «тлетворном влиянии буржуазной культуры и низкопоклонстве перед заграницей». Личный состав, даже тех, кто с дежурства, в актовом зале собрали, начальство по форме пришло… Дядя, как сейчас помню, соловьём разливался, ручкой размахивал, через слово коммунизм, «подвиг отцов» и «светлые идеи марксизма» поминал. Это как раз при очередном обострении борьбы с хиппующей молодёжью происходило.
– В смысле? – удивился Иванов.
– В прямом. Долбодятлы-дружинники всяких волосатых парней на улицах и в парках, где молодёжь собирается, отлавливали и насильно стригли. Скрутят втроём бедолагу и ножницами чик-чик по голове. Им за такую храбрость на работе лишний отгул полагался… Не любила наша коммунистическая партия длинноволосых и брюки-клёш почему-то. А ведь те ребята, по большому счёту, ничего не сделали. Ну ходили патлатые, на гитарах битлов всяких бренчали да портвейн пили – и всё! Зато, если судить по сводкам, от них вреда почти не было. Не безобидные, конечно, но против рабочего класса – куда им! Волосатики в день зарплаты на заводе не перепивались до чёртиков, не били жён, не устраивали поножовщин. Да они лишний раз на глаза милиции старались не попадаться! А их гоняли, понимаешь?! Словно собак шелудивых! В стенгазетах карикатурами позорили, показательные товарищеские суды устраивали… А ещё, как раз перед той памятной лекцией, обнесли дачу одного высокопоставленного комсомольца. Сам я туда не выезжал, но список похищенного видел. Техника сплошь немецкая да японская, тряпки чешские и венгерские, обувь английская. И вот сижу я с умной мордой, мне с трибуны хлыщ-краснобай нудно вещает о том, что нестриженые ребята – вселенское зло, которое нужно выжигать калёным железом, а у меня тот протокол перед глазами стоит, в подробностях и в голове диссонанс: музыка и волосы – ужас ужасный, а полный дом иностранного шмотья, насквозь дефицитного – хорошо. Абсолютная ахинея получается.
От такой грустной истории Иванову захотелось курить. Он зачем-то рассеянно повертел головой, однако выходить из здания вокзала поленился. И, просто чтобы не молчать, спросил приятеля:
– И что?
Швец вздрогнул. Видимо, воспоминания оказались слишком живыми.
– Да ничего. Это я к тому рассказал, что судить о людях по одежде, если она, конечно, в рамках приличия, как и по цвету волос или музыкальным пристрастиям – скотство. Тем более у самих судей всегда полные шкафы собственных скелетов. Вот мне нравится так – интеллигентно, в костюмчике, с начищенными туфлями ходить. Кому от этого плохо?! Или опять, подстраиваться под новоявленных дружинников, чтобы быть как все? – он грустно вздохнул. – Дело ведь не в шмотках, а в свободе выбора… Да и Розе, чего скрывать, я таким больше нравлюсь. У нас всё, – Антон задумчиво покачал головой, – не просто, но не без чувств. Потому её мнение для меня гораздо важнее пожеланий всяких скотов немытых. Для всех мил не будешь. К тому же и по морде огрести – особый повод никогда не нужен, сам знаешь. Не в тот переулок неудачно свернул – и пожалуйста! Хоть в костюме, хоть в джинсах, хоть шортах весёленькой расцветки – результат один: местные архаровцы физиономию отрихтуют и имущество на память отожмут.
Сергею стало неприятно и немного стыдно за свои необдуманные слова о внешнем виде Антона. Приятель кругом прав, да и смотрелся он в своём, полузабытом современной модой, стиле очень… импозантно. Во всяком случае, все женщины на нём гораздо дольше задерживали свои любопытные, оценивающие взгляды. Потому Иванов поспешил извиниться:
– Ты меня неправильно понял. Я не к тому… – инспектор с грустью осознал, что запутался и не может подобрать правильных слов.
– Нормально, – Швец оценил попытку товарища. – Понимаю, как лучше хотел, – и рассмеялся. – Я – покойник, а убитых не убить. Так что пусть попробуют меня отметелить…
Улыбнулся простенькой шутке и Сергей. Обоим сразу стало легче.
В кармане запиликал, трясясь от вибрации, смартфон. Иванов извлёк аппарат и удивлённо присвистнул. На дисплее, над прыгающим кружочком с изображением телефонной трубки, крупными буквами высветилось:
«Руководство»
Не говоря ни слова, он развернул экран так, чтобы товарищ видел, кто звонит. На призрака это не произвело ровным счётом никакого впечатления. Он лишь скептически хмыкнул и бросил:
– Отвечай. Чего тянуть?
Мазнув пальцем по дисплею, Сергей приложил аппарат к уху и осторожно произнёс:
– Алло…
Сразу раздался раскатистый рык Фрола Карповича:
– Иванов! Ты что, уснул?! Вы где?
– На вокзале. Автобус ждём, домой ехать собрались. Намеченный план мероприятий выполнен в полном объёме.
– Понятно. Значит так! Швецу велю переместиться самостоятельно, немедля! В город икону чудотворную привезли, людям на радость, потому пусть покрутится там, понаблюдает в качестве охраны. Мало ли… а ты пока задержись. Билет сдай да сразу поезжай к тому глупцу, что своей жизнью за воскрешение супруги заплатил. Место осмотришь со всем тщанием, в каждый угол нос сунь. Чёрное колдовство случилось, как-никак. Если обнаружишь чего – доложи. Уведомим кого надобно да блокиратор поставим. Не хватало ещё новую точку для бесовского прорыва проморгать, сраму потом не оберёмся… После свободен, можешь домой отправляться.