Лебедь Белая

Раб протянул мне кожаный кошель, вполне подходящий для сорока солидов. Я положил его на ладонь, подкинул, прислушался к звону золота. Не врёт ромей, и вправду все сорок. Открывать кошель и пересчитывать не стал. Я такие вещи по звону и весу определяю. Ни разу не было, чтоб ошибся.

– Что ж, ромей, – заговорил я поднимаясь. – Не скажу, что приятно было с тобой дело иметь, но купец ты, вижу, честный…

Меня повело. Тело вдруг качнулось, ноги ослабли, и я упал на колени. Что такое?.. В голове зашумело, закружилось, в глазах вспыхнули яркие круги – вспыхнули и погасли, оставив после себя сумрак. Неужто вино такое крепкое? Я закашлял, попробовал встать, но голова закружилась сильнее. Где-то запел петух… потолок перевернулся, закружился в водовороте. Мягко… Я почувствовал, как голова ударилась об пол, но совсем не больно…

Ромей смотрел на меня спокойно и холодно. Он даже не встал со скамьи, просто смотрел и всё.

Опоил, пёс! – мелькнуло сквозь меркнущее сознание.

Ко мне нагнулся Павлиний, взял с раскрытой ладони кошель и приложил палец к живчику на шее.

– Жив ещё… Добить, господин? Сейчас я крикну Руфа…

Голос долетел будто издалека – глухой, расплывчатый…

– Оставь. Сам подохнет, – отмахнулся Фурий. – После такой порции никому не выжить. Оттащите его к реке и бросьте. К утру остынет.

Он склонился надо мной.

– Ты уж прости, Гореславушка, ничего личного. Бизнес, будь он не ладен…

И я уснул.

3

Мы долго ждали возвращения воеводы. Малюта велел мне не высовыться из-за борта, иначе пригрозил упрятать в трюм к крысам. К крысам я не хотела и потому обещала сидеть тихо и скромно. Я даже цепью обещала не греметь, во как сильно боюсь крыс, хотя сама по себе очень даже смелая девка, я бы сказала – чересчур смелая. Впрочем, о смелости своей я уже говорила.

Но всё же было интересно узнать, куда это Макошь меня привела. В борту я отыскала щель и приникла к ней глазами. Обзор оказался слабенький; я видела только кусочек берега, костёр, над которым висел огромный котёл, и вдалеке – сплошь холмы. Пару раз появлялся долговязый разбойник по имени Метелица и ворочал в котле ложкой. Этот разбойник был самый молчаливый из всех разбойников. Иногда он украдкой поглядывал на меня, но тут же смущённо отворачивался, заливаясь краской по самые уши. Пару раз я с ним заговаривала. Он отвечал что-то невпопад, трясся в ознобе и снова заливался краской, из чего я сделала вывод, что он в меня влюблён. Ну что ж, голубчик, вот ты и попался. Я сразу составила коварный план обольщения этого Метелицы, дабы с его помощью бежать из разбойничьего плена. Я начала подмигивать ему и ласково улыбаться и, кажется, он повёлся на мою уловку. Жаль, времени совсем не осталось… Эх, мне бы всего один день!

В котле варилось что-то вкусное. Запаха я не чуяла, потому как ветер дул от реки, но по лицам вертевшихся у костра разбойников не трудно было догадаться, что им очень хочется отведать этого варева. Мне тоже хотелось, однако по трёхдневному опыту жизни с этими головорезами я уже знала, что меня кормить будут в последнюю очередь. Не потому что я полонянка и не потому что я девка, а потому что по возрасту я самая младшая. А в дружинах водится, что самые младшие к общему котлу последними тянутся. Поэтому я закатила губёнку обратно и принялась разглядывать окрестности.

Впрочем, смотреть по-прежнему было не на что, и я принялась изучать замок, который скреплял державшую меня цепь. Замок был каверзный, сразу не поймешь, как открывается. Весил он не мене трёх гривен; если бы они только один этот замок на меня навесили, я и то б не убежала – тяжелущий, гадина. Я поискала глазами какую-нибудь щепочку, но всё, что могло сгодиться для открывания, находилось вне досягаемости моих способностей. Ладно, нет, так нет, будем искать альтернативные способы избавления от замков.

Самым подходящим способом был, конечно же, ключ, но оный предмет моего вожделения висел на поясе дядьки Малюты, и добраться до него я не могла. Можно было ещё перегрызть цепь либо ногу, а лучше – глотки этим негодяям, чтоб никого боле не могли похитить… Я опять начала злиться. Спокойно, Милослава, спокойно, держи себя в руках… События последних дней добавили мне изрядную толику жизненного опыта, и я уже понимала, что злость мешает разумной мысли мыслить по-разумному. Поэтому я чуток успокоилась и принялась обдумывать, как же, бесы вас побери, мне отсюда выбраться!

– Маешься, девка? – услышала я голос дядьки Малюты. – Сбежать, поди, хошь?

Он навис надо мной вместе с миской желанного варева, над которой поднимался ароматный парок. В другой руке он держал ложку и ломоть ржаного хлебушка.

– Как вы мне надоели, – пробурчала я и кивнула на миску. – Чего там?

Малюта присел на корточки.

– Каша с салом, да мясца немного. На, поешь.

Я не стала ждать второго приглашения, схватила миску, устроила её на коленках и принялась наворачивать. Малюта смотрел на меня и легонечко покачивал головой: так, мол, девка, кушай на здоровье, набирайся сил. Всё-таки он добрый, этот Малюта, хоть и хочет казаться злым. Ну и пусть с ним, может ему так больше нравится. А вообще, мужчины странное племя. Вроде всё как у людей: голова, руки, ноги, уши даже имеются – а всё одно какие-то неправильные. Ну почто, спрашивается, им возле жён своих да детишек не сидится? Пахали бы землю, сеяли рожь, о семьях заботились. Нет, словно свербит в одном месте, в походы какие-то бегут за дурацкой никому ненужной славою. Будто дома делов нету. Вместо того чтобы в ножички играться да удалью своею друг перед другом мериться, лучше бы за водой ходили. Вот тогда и железо на мечи тратить не надо, и девок никто воровать не станет. Дети малые. Ума – что в голове, что в заднице – поровну.

С досады я чуть не подавилась. Пришлось Малюте стучать мне ладонью по хребтине, чтоб не задохлась.

– Ты не торопись, девка, – улыбнулся он. – Никто твой кусок не отымет.

Да что он заладил – девка, девка! У меня что, имени нет?!

– Меня Милославой звать, – обиженно пробурчала я набитым ртом.

Он опять улыбнулся.

– Эх ты, горе луковое… – и вдруг ударился в рассуждения. – А ведь и у меня могла дочка такая подрастать. Уж, поди, баловал бы её, внуков ждал… Тебе годков семнадцать будет? Самая невестина пора. Сундук девичий, чаю, от приданого ломится. Одних платьёв, небось, с десяток нашила. Вот оно жисть-то как… Повернись всё иначе, не здесь бы сидел…

Он замолчал, уткнувшись глазами в палубу.

– Что иначе-то, дядька Малюта?

– А-а, всё не то, не по Прави… – и встрепенулся. – Ты ешь, остынет.

У меня аж аппетит пропал. Вот ведь человек. Начал сказывать, так сказывай дале, чего на самом интересном останавливаться? Я, можно сказать, только слушаньем прониклась, а он – бац! – конец песне. Ну разве так можно?

Я собралась было растормошить его, чтобы сказ свой договорил, но на берегу вдруг забряцало железо, и Малюта вскочил во весь рост, словно ополоумевший. Я тоже вскочила, но только не во весь рост, а на немножечко, так, чтоб над бортом одна лишь макушка да глаза виднелись. Про щелку свою я подзабыла, а вот про крыс помнила, и чтоб не доводить дядьку Малюту до греха, высунулась всего на чуть-чуть.

То, что я увидела, меня насторожило. Наши разбойники стояли вокруг котла, повернувшись лицами к причалам, и кое-кто даже выдернул меч из ножен. Именно этот звук и привлёк наше с дядькой Малютой внимание. Некоторые из нашей дружины подались ближе к лодье, будто бы прикрывая сходни, но большинство оставались там, где до того сидели и кушали кашу. Любопытно. Я тоже повернула глаза к причалам, и опять едва не подавилась – от причалов в нашу сторону двигалась рать лиходеев.

Я сделала глубокий вдох и сосчитала до десяти. Я всегда так делаю, когда впадаю в ступор. Отдышавшись, я увидела, что жизнь, по сути, очень славная штука и что не так страшен бес, как его малюют. Конечно же, это была не рать. Батюшка рассказывал сколь народу должно быть в настоящей рати, у этих столько не было, но всё равно очень много воев разных мастей. Были и готы, и славяне, и угры – разношёрстная, в общем, шайка. Я обратила внимание на лица – равнодушные, будто железные личины, такие, кои некоторые гриди цепляют перед смертным боем на шеломы, чтоб страшней казаться. С такими лицами всё равно что делать: убивать аль мимо идти – как хозяин повелит.