Страница 8 из 8
К счастью, родители любили друг друга, и эта любовь распространялась на меня. Среди моих лучших, самых ярких воспоминаний – летние месяцы, когда мы каждый год по две-три недели проводили в Добржише, в восточной Богемии. Там жила большая часть семейства моей матери, члены крупной и влиятельной еврейской общины. Мама была младшей среди братьев и сестер, потому что ее брат Йозеф, или Пепа, родившийся позже нее, покончил с собой после Первой мировой войны. Он изучал химию в Праге вместе с друзьями – Максимилианом Факторовичем (польским косметологом Максом Фактором) и будущим дирижером Вальтером Зюскиндом. Вернувшись с войны, он не сумел свыкнуться с мирной жизнью после окопов, не перенес разрыва любовных отношений и убил себя. Об этом редко говорили в семье.
Мой дед Леопольд был совладельцем компании «Шварц и Ледерер». В ней работали жены шахтеров и металлургов: они шили перчатки из привозной кожи, которые продавались в магазине деда. В Добржиче его держали чуть ли не за местного аристократа, мою бабушку Зденку Флейшманову все весьма уважали. Она и ее многочисленные братья и сестры осиротели во время эпидемии, кажется, испанского гриппа, и она заботилась о младших, как мать. Их спасли три их дяди, которые были музыкальным трио, певшим в синагогах по всему миру. Эти три дяди, светловолосые и голубоглазые, популярные и богатые, посылали деньги домой племянницам и племянникам, и бабушка никогда не забывала об их доброте. Даже повзрослев и растя собственных детей, она, случалось, отправляла врача к больному деревенскому ребенку или отдавала корзинки с едой беднякам, не спрашивая у них, кто они такие.
В четырнадцать лет Зденка была очень красивой юной девушкой. Она часто показывалась в лавке зеленщика. Там мой будущий дед работал приказчиком, и она обворожила его – не только локонами, но и теми заботами, которые она расточала близким. Он обещал ей, судя по рассказам, что дождется, когда она повзрослеет, и дождался: они поженились, когда Зденечке исполнилось восемнадцать.
Дед и бабушка отмечали все еврейские праздники, в субботу у них всегда накрывался чудесный стол, покрытый белой скатертью, с серебряными канделябрами. Бабушка готовила вкусный хлеб-халу. Запах теплого теста, свекольного супа и жареных цыплят переносит меня прямиком в те дни. Но что я больше всего любила в их доме, так это уставленный книгами кабинет деда, настоящую пещеру Аладдина с сокровищами, в которой он сидел и курил трубку. Эту трубку он позволял мне разжечь для него.
Добржич был моим вторым домом, потому что там жили многие наши родственники. Тетя Ружена владела там большим городским домом и проводила спиритические сеансы вместе с тамошними интеллектуалами. Другая тетя, Гермина, и ее муж Эмиль жили рядом, с двумя сыновьями – Ганушем и Иржи. Гануш был на четыре года старше меня и стал моей первой любовью, хотя явно предпочитал мне игрушечных солдатиков. Меня очень огорчило, когда мама объяснила мне, что нельзя выходить замуж за двоюродного брата.
Гордостью Добржича был дворец в стиле рококо, принадлежавший австрийскому графу из рода Коллоредо-Мансфельд. Благодаря семейным связям с управляющим дворца мы с кузенами и друзьями заполучили ключ от калитки в задней стене усадьбы и могли гулять там. Я была единственной девочкой среди них. Мы наслаждались играми в этом сказочном царстве. Графиня, прежде парижская модель, разбила парк как маленький Версаль, с цветочными клумбами и розовыми кустами. Еще она была огородницей и пыталась убедить местных жителей есть больше свежих овощей. Нас, детей, пускали только в английский сад, похожий на лес, с лужайками диких цветов, но мне, выросшей в городе, блуждания в этом саду, где я могла срывать плоды с деревьев, казались волшебным сном.
Я была совершенно счастлива тогда.
ЛЕТНИЕ ДНИ на свежем воздухе казались фантастическими, но они стали еще и просто необходимыми для моего здоровья. В шесть лет у меня начались проблемы с грудной клеткой, мне грозила инвалидность. Больше всего омрачалось мое детство именно этим, с шести до двенадцати лет я постоянно болела то бронхитом, то гриппом. Потом мне удалили гланды, от чего стало только хуже, я совсем ослабела.
Мои родители, работавшие целый день, наняли няню по имени Карла, деревенскую девушку, прекрасно мне подходившую, так как она была очень музыкальна. Мы с ней пели народные песни и арии, и я все сильнее хотела изучать музыку. Но у Карлы начался туберкулез, и ее послали в санаторий. Затем начала кашлять я и вслед за мной Дагмар. К тому же я была худышкой, а по тогдашним модам девочкам полагалось быть полноватыми. Люди часто отпускали замечания на мой счет и не стеснялись вслух спрашивать, не больна ли я чахоткой, той болезнью, что тогда пугала больше других, потому что приводила к смерти.
Мать, которая сама всегда хотела быть врачом, тоже опасалась худшего и, не мешкая, отвезла меня в Прагу. Все в семье называли ее сумасшедшей, убеждая, что мы кашляем нарочно. Они напоминали, что Дагмар выглядит здоровой, пухленькая и розовая, поэтому не может быть, чтобы она страдала туберкулезом. Но в Праге мне сделали рентген, и выяснилось, что я больна. Легкие Дагмар так никогда и не проверили.
После одного особенно острого приступа в 1935 году маме посоветовали свозить меня на полгода в санаторий в Брайтенштайне в Австрийских Альпах у перевала Земмеринг. Ужасно худую, меня закутывали в одеяла и заставляли целыми днями лежать в постели между сеансами лечения паром, от которых у меня краснело лицо и морщинилась кожа. Моя тарелка всегда была полна зеленых овощей, которые я не выносила. Однако пребывание в санатории спасло мне жизнь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.