Страница 5 из 12
В два часа пополудни повозка с полицаями из Лозы въехала в село Ясино.
– Заезжать к нашим будем? – спросил Шмаров.
– А что у них делать? У всех свои дела.
– А в селе, смотри, народ работает.
– Тут людей много, да и главную усадьбу колхоза немцы не тронули. Оставили все, как было, только расстреляли председателя да парторга. Виктор Вешин, агроном прежний, в партизаны, говорят, подался.
– Черт бы побрал этих партизан. И чего мужикам в селах и в деревнях не сиделось. Работали бы как прежде, жили нормально. Немцы только партийцев, активистов, евреев да цыган стреляют, остальных не трогают. Нет, надо в лес, чтобы гадить новой власти.
– Немцы им разгуляться не дадут. Отловят всех и перевешают.
– Угу, только как бы эти партизаны к нам в деревню не заявились. Тогда, Евдоким Нилыч, болтаться на виселице нам придется.
– Сплюнь, идиот! Еще накличешь беду. Но у нас-то им вроде делать нечего. Из деревни в партизаны немногие подались, шесть человек. Мы их всех знаем.
– Они наверняка заходят к родным. Жрать-то надо.
– Пусть заходят. Они нас не трогают, мы их не замечаем. В нашем положении надо вести себя аккуратно.
За селом Шмаров повернулся к Буганову и спросил:
– А как тряханем еврея-дантиста, немцы не придут разбираться с нами?
– Кто их знает.
– Слушай, Евдоким Нилыч, а может, нам с добром евреев свалить из района?
– Куда?
– Да в тот же Минск. У Фомы наверняка есть там дружки. Новые документы справим, устроимся в артель какую-нибудь. Потом свою откроем. Туда уж точно партизаны не сунутся.
– Партизаны не сунутся, а немцы найдут.
– Но и на деревне оставаться опасно.
– Ты правь лошадью, а то налетим на валун, отлетит колесо. Что делать-то будем?
– Я правлю.
– И помолчи. Сначала дело сделать надо, потом посмотрим.
– Лады.
В деревне Шмаров передал повозку пацаненку, крутившемуся у управы. Это было здание бывшего сельсовета, где ранее размещались управляющий отделением колхоза и парторг, имелся кабинет участкового милиционера. Теперь тут сидели староста с помощником, писарь и полицаи. Из помещения участкового они сделали небольшую тюрьму на две камеры.
– Ступай за Фомой. Я буду в кабинете, – сказал Буганов Шмарову.
Тот усмехнулся и заявил:
– Нашел тоже кабинет. Так, каморка.
– Какой ни есть, а кабинет. Зубы мне не заговаривай, ступай за Фомой, но до того пройди к соседу Кузьмича, проведай, все ли у Тимофеева в прядке. Я имею в виду евреев. Не приведи бог они уехали. Тогда с нас Калач головы вмиг поснимает.
– Нет, не уехали. Не дали бы Фома и Иваныч, который глядит за подворьем Кузьмича. Да и куда им ехать?
– В лес. Но ладно брехать, пошел!
– Ты бы повежливей, Евдоким Нилыч. Я же тебе не батрак. Тоже на должности.
– Ладно, извини.
Шмаров ушел.
Буганов отправился в контору.
Дверь, ведущая в кабинет старосты, была открыта. Василий Акимович Косарев сидел за столом, морщил лоб, что-то писал и постоянно протирал перо ручки.
Старший полицай зашел к нему.
– Приветствую, Василь!
– Это ты, Евдоким. Как съездил в район?
– Как обычно. Ничего хорошего, когда вызывает начальство, ожидать не приходится.
– Это да, особенно если начальник такой, как Мирон Калач, редкой жестокости человек. А ведь раньше порядочным был, другим.
– Все мы раньше другими были. Вот ты кем числился? Агентом по снабжению, мотался по району по указу Кузьмича, а сейчас? Староста. Самый большой начальник в деревне. У тебя и помощник, и писарь. Кстати, где он?
– Отправился в город к родне.
– То-то гляжу, сам чего-то пишешь. Докладную, что ли?
– Отчет, черт бы его побрал. Немцы строгий порядок ввели, вот и отчитывайся, куда ведро с пожарного щита делось. Спер его кто-то. Обычное дело, а целую бумагу писать надо. Что ухмыляешься? Тебе тоже придется отчитываться. Ведро само собой исчезнуть не могло, значит, стащили его, а это уже по твоей должности дело. Кража, понимаешь?
– Да ну ее к черту, эту кражу. Я свое ведро лучше повешу на этот никому не нужный пожарный щит.
Косарев отложил ручку.
– Свое, говоришь? Тогда другое дело. Ведро на месте, чего писать-то? Только ты повесь уж его, Евдоким.
– Сказал, сделаю.
– Чего в Гороше делается?
– Живет новой жизнью районный центр. Ресторан «Парус» переименовали в «Мюнхен». Есть такой город в Германии. При нем бордель организован и игровой зал.
Косарев вздохнул и заявил:
– Немцы для себя и не то сделают!
– Не только для себя. Ресторан могут посещать работники администрации, управы, полицейского управления. Так что можешь съездить, развлечься, если захочешь.
– Ага! И половину зарплаты там за вечер оставить.
Буганов рассмеялся и заявил:
– Ты на деньгу всегда жадный был. Конечно, проще самогону выпить, жене в морду дать да на сеновал с толстозадой Дунькой завалиться. При этом никаких трат.
– Дунька мне племянница. Приютил сироту, потому как бросить не мог.
– Ага, особенно когда увидел ее задницу. Ты мне-то не бреши. Я все же начальник полиции здесь, знаю, как ты опекаешь бедную сиротку, которая спит и видит себя на месте Галины, жены твоей.
– Слушай, Евдоким, я в твою личную жизнь не лезу, вот и ты в мою не лезь.
– Ладно, Василь, проехали. Мы же теперь как близнецы. Друг без друга никуда. И править на деревне вместе будем, и отвечать за дела свои.
– Это перед кем же?
– Да перед всеми. И перед немцами, и перед партизанами.
– Тьфу на тебя, Евдоким. Какие партизаны? В районной газете новой пишут, что скоро немцы уничтожат всех лесных бандитов. А перед ними ответим, если в чем провинимся. Перед немцами не страшно.
– Ну а как насчет Калача?
– А что Калач? Над ним бургомистр. А с ним у меня отношения хорошие, приятельские.
– Да Роденко боится Калача больше чем гестапо.
– Хватит! Тебе заняться нечем? Неси ведро и вешай на щит.
– Ты не волнуйся, все, что надо, сделаю.
Пришли Шмаров с Болотовым.
– Что тебе надо, Евдоким? – спросил бывший зэк.
– Узнаешь. Посиди пока в кабинете. А ты, Николай, иди за мной на улицу.
Полицаи вышли.
Там Буганов убедился в том, что никто их не слышит, и спросил:
– Что по Тимофееву и евреям?
– Нормально все. На месте. Во двор выходят только по нужде. Иваныч сказал, долго так евреи не просидят. Они наверняка задумали куда-то дальше свалить.
– Главное, чтобы до утра не свалили.
– А чего утром будет?
– О том я и хотел поговорить с тобой, но после Фомы. Идем.
Буганов со Шмаровым вернулись в контору.
Из коридора старший полицейский позвал бывшего зэка:
– Фома, поди сюда.
– Чего еще?
– Поди, надо.
Болотов вразвалку вышел в коридор.
– И что?
– Иди за мной!
Они прошли в торец коридора. Двери камер тюрьмы держались открытыми, когда в них не было сидельцев за мелкие нарушения.
Одну из них и открыл старший полицейский.
– Заходи, тут поговорим. Так безопасней будет.
Болотов зашел в камеру, услышал, как за ним захлопнулась дверь и заскрипел замок, повернулся и закричал:
– Ты чего, Евдоким? Охренел? Какого черта?
– Ты, Фома, извиняй, – ответил Буганов. – Я не по своей воле тебя закрыл. Таков приказ начальника районной полиции. А уж что за претензии у него к тебе, с ним и выяснишь. И не кричи, а то воду с хлоркой в камеру пущу. – Буганов повернулся к Шмарову, остолбеневшему от неожиданности. – А теперь пойдем поговорим. Ты все поймешь.
Полицаи направились на улицу.
Глава вторая
За полчаса до начала совещания к коменданту явился начальник районной полиции Мирон Калач. Секретарша пропустила его без вопросов. Калач зашел в кабинет и доложил о прибытии.
Комендант указал ему на стул.
– Садись, Мирон, у нас не так много времени на разговор. В восемнадцать тридцать здесь соберутся бургомистр, командиры рот охраны и СС.