Страница 75 из 78
-- Тихо, милая… все прошло. Ну, иди сюда.
Он прижал к себе плотнее доверчиво прильнувшую девушку и только тогда с облегчением выдохнул.
-- Уф! Все обошлось… -- но всматриваться в темноту не забывал, бдительности не терял. – И как же тебя угораздило оказаться именно в этом месте и в этот час, малыш?
-- Рас-след-ование… -- всхлипывая, отвечала ему Ника, получалось неразборчиво.
-- Что, что?
-- Д-другой д-договор.
-- Так понял, что с Машкевич. А я говорил тебе не связываться больше с этой манипуляторшей? – от его грозной интонации в голосе девушка расплакалась еще горше.
-- Она…она не виновата… ни за что!.. – через рев пыталась оправдаться.
-- Так ли уж? Но ладно. Ладно, говорю. Потом все расскажешь. А сейчас отвезу тебя домой… Да что же ты все плачешь? Не думал, что у меня будет невеста такая рева. Смотри-ка, всю рубашку слезами жениху намочила. И раньше, ты же была такой смелой девочкой, детка…
-- Наум! – из чащи показался Махов.
Он выглядел немного потрепанным, но на лице читалось удовлетворение. Наверное, потому, что тащил за собой за шкирку типа, за которым погнался в лес.
-- Жив, Тим? Все в порядке?
-- Все путем! Во! С добычей поздравь. А у вас тут как? Отчего она плачет? УУУ! Это от вот этого фингала? Да-а, пострадала девичья красота.
Услышав такое, Ника дернулась и вскинула руку к лицу. Она только легонько коснулась наливающегося кровоподтека на верхней скуле под правым глазом и зашипела от боли. Далее ее личико снова сморщилось, что предвещало новые слезы, но теперь, скорее всего, уже по другому поводу.
-- Что ты наделал, Мах! Так я ее никогда не успокою.
-- Извини. Как-то оно случайно вырвалось. Но девочка, ты же хотела поиграть в детектива, так? Вот и… с боевым крещением тебя. И это еще цветочки!..
-- Ну, все! – зарычал на друга Наумов. – Кто тебя просил лезть? Мы сами со всем разберемся. Правда, Ника? Вот поедем сейчас домой, там приведем себя в порядок…
-- А тебе-то чего себя приводить в надлежащий вид, Наум? Он у тебя и так… даже костюмчик не помял, уложив и отправив в беспамятство двоих вооруженных бугаев. Весь урон понесла рубашка… от слез невесты.
-- Заткнись, сказал. Не до тебя, Мах. Ника, обопрись на меня. Пойдем туда. Да, там стоит моя машина.
-- А капитан? А дача показаний свидетельницей, она же пострадавшая? Или, может, соучастница? Все же вертеп посещала твоя детка! А много-много часов в казенном доме? – кричал им в след веселый Махов.
-- Сам со всем разберись! И пошел к дьяволу, Тим! И еще, мне до утра не звонить! Все понял?
-- Как не понять…
А повез Наумов Нику не куда-нибудь, а в свой дом. Воспользовался ее состоянием? Разумеется. И он считал, что имел на то право. Из рук врага вырвал? Вырвал. От насилия спас? Спас. От долгих бесед с представителями правоохранительных органов оградил? Еще как. Мог рассчитывать на благодарность? Да он был абсолютно в том уверен. А чего хотел от этой женщины всю последнюю неделю? Нет, в постель уложить, это само собой. Но теперь ему этого было уже мало. Он стремился сделать Нику своей, и только своей. И заботиться о ней в обмен на женские ласки и тепло, и охранять от всех напастей. А больше всего от нее самой. Это надо, куда ее игра в детектива завела. А если бы погибла, неразумная и упрямая малышка. Но ничего! Вот он на ней женится, дома запрет, разумеется. Ни в какой-нибудь обычной панельной башне, на элитной жилплощади поселить собирался. Более сотни квадратных метров имел в собственности, на которых его женщину будет окружать уют, изыск и безопасность. Нет, своим вниманием тоже окружил бы. Это обязательно. Каждый вечер собирался теперь домой являться, как в нем станет жить Вероника. Все, конец пришел его ночевкам, где попало.
-- Это куда ты меня везешь, Наумов?
О! Пришла в себя ненаглядная. Надо было скорее усыплять ее настороженность. Смотрите-ка, в миг дорожки от слез на начавших краснеть щеках высохли. И глазами засверкала. А где же благодарность за спасение?
-- Как и сказал… домой.
Глаза Ники были широко распахнуты, и она ими обводила поднимающийся шлагбаум, охранника, въезд на личную стоянку жильцов до боли знакомого дома.
-- Это не мой дом, Наумов. А ты сказал… О! Облапошил? Как ребенка малого провел! Воспользовался моим бедственным состоянием и…
-- Вот именно! Ты так рыдала!.. Нос и веки распухли, тушь потекла...
-- Да ты что? Все так ужасно?
-- Следовало немедленно с этим что-то делать. Ну, там… умыть, дать лекарство. А где это все возможно сделать? И моя квартира оказалась под боком. А еще я терпеть не могу женских слез. Кстати, пообещай мне, детка, что больше никогда плакать не будешь. Ну?
-- Что? – она захлопала слипшимися от недавних слез ресницами. – Совсем ты мне голову задурил, Наумов.
-- Ладно. Потом обещание дашь. А сейчас выбирайся из машины, милая – мы приехали.
И надо же было такому случиться, вошли в подъезд и около лифта, нос к носу, столкнулись с Макеевым. Бывший жених только-только руку от кнопки вызова кабины убрал, но до собственного туловища ее не донес – зависла его рука. И сам Леонид тоже… завис. И еще онемел. В нем теперь жили только глаза. Они так и замерли на подошедшей к нему паре. И Ленька так и не отмер, пока Ника с Вадимом проходили мимо, вставали в лифт, в ожидании на него смотрели, не дождались никаких действий и так и уехали наверх.