Страница 143 из 145
Развод с Йозефом давно был оформлен, необходимые документы – получены. Странно, но когда обязательства перед человеком утрачивают силу, начинаешь относиться к нему лучше. Теперь мы не сторонились друг друга, когда встречались на улицах Девятого Холма. Напротив: подолгу разговаривали, стараясь не вспоминать о былом. Я понимала, что Йозеф искренне кается и хочет меня вернуть. Но ничто не могло заставить меня наступить на одни грабли дважды.
Судебные тяжбы пролетели быстро и сухо. Мёртвых, как известно, не судят. Винченцо Морино отдал душу Покровителям, так и не выходя из лазарета. На суде его имя упоминалось лишь вскользь. А Уорт, на седьмой день жизни младшей дочери, не выходя из-под стражи, отдал жизнь во имя её Посвящения. Клянусь, это – лучшее, чем он мог загладить свою вину. Сиил плакала на Посвящении Джеси. Сильно плакала.
Сама Сиил панически боялась, что её отправят в Пропасть за запрещённую связь, а то и на четвертование[1] за использование магии. Боялась и я, что тут скрывать. Но на процессе учли, что Сиил не могла контролировать обстоятельства, а факт применения магии так и остался недоказанным. Её оправдали полностью. Элси, не прошедшую ритуал Великого Посвящения, перевели в ранг непосвящённых со дня освобождения.
Мы с Сиил и её детьми обосновались в социальной квартире, выделенной Советом. Жилище оказалось темноватым, но просторным: три комнаты, кухня и коридор, в котором можно было танцевать. Мы перевезли из нашего старого дома всё, что можно было спасти. Что-то прикупили дополнительно, чем-то помогли Йозеф и тётушка. Смущало лишь одно: квартира находилась на первом этаже того самого розового домика, где обитало семейство Реано. И теперь муж Мирит регулярно, в любое время дня и ночи, настукивал в дверь «чтобы проконсультироваться». К моему счастью, открывал ему всегда Лукас, а уж он за словом в карман не лез.
Сиил стойко перенесла смену обстановки. Она не позволяла беспокоиться за себя, и смело бросала вызов своим страхам. И даже начала в одиночку выходить на улицу, хотя я видела, как тяжело ей это даётся. Дети адаптировались быстрее, несмотря на то, что практически не знали внешнего мира. Лукас даже напросился в ученики к фонарщику и планировал начать работу, когда ему сравняется шестнадцать циклов.
Спустя половину сезона я со страхом вернулась в амбулаторию. Думала, что и здесь придётся начинать всё с нуля, но жрицы, уставшие от бесконечных походов на мой участок, встретили меня радостно и горячо. Василенко, знающая обо всём на свете, уже успела пустить приукрашенные слухи о моих приключениях. Наверное, именно поэтому Стоун больше не вспоминала о старых конфликтах.
Обсуждали в амбулатории и мой роман с Линсеном, но за спиной и полушёпотом. Острые языки даже пророчили мне второе замужество.
А вот это уже было обидно.
Я видела Линсена после той страшной ночи лишь однажды: на суде, краем глаза. Я не писала ему тайных писем, не пыталась встретить там, где он бывал. Я не знала, где и когда прощались с его отцом, и не высказала ему сочувствия в самую тяжёлую минуту. Не могла пить отвар с мелиссой: вспоминался его запах. Старалась не смотреть на торчащую в небо обзорную башню. И предусмотрительно обходила гостиницу за пару километров, когда бывала рядом по делам.
Нет, я не ненавидела Линсена. Более того: я помнила о нём только лучшее и постоянно искала ему оправдания. Разумом понимала, что Линсена подвела нерешительность, но так и не могла простить столь долгого молчания. Почему он ничего не рассказал мне, хотя знал, что его отец темнит, а мой мир рушится? Он мог бы прекратить мучения Сиил и её детей неделями раньше, но не сделал этого. Он боялся очернить память Хатцен, но не позаботился обо мне живой.
Но иногда воспоминания накатывали приятной ностальгией, и внутри поднималась тёплая волна, размывая грани реальности. И тогда я снова видела два грубых шрама на гладкой коже. Касалась их кончиками пальцев, сожалея, что не могу залечить. Переносилась на самую вершину обзорной башни, в звёздную негу, и чувствовала губы Линсена на своих. Уплывала в нашу единственную ночь, полную искренности и доверия… И понимала, что это тепло внутри – истина, а надуманные принципы – самообман.
Вот и в тот вечер воспоминания обрушились на меня, как ливень среди ясного неба. И весь мир перестал существовать, утонув в необъятной теплоте. И ветер, что гнал по улицам сухие травинки. И жёлтые лапы клёна, стучащие в стекло. И опавшие листья на карнизе и в щелях оконных рам. И даже Сиил, сидящая напротив меня за кухонным столом.
- Ты страдаешь, – произнесла Сиил, поймав мой отвлечённый взгляд.
- Я это заслужила, – отрезала я.
- Неправда, – Сиил качнула головой и отхлебнула отвар из прозрачной чашки. – Ты заслужила счастье. Каждый его заслуживает.
Чувство вины заклокотало в груди. Никогда, никогда я не прощу себе того, что совершила шестнадцать циклов назад! Не прощу себе торчащих ключиц Сиил и морщинок в уголках её глаз. Того кошмара, что она пережила перед судом Совета. Её потерянной молодости, изломанной судьбы и косых взглядов, что преследуют и будут преследовать на улицах.
- Ты желаешь мне счастья, несмотря на то, что я обрекла тебя на страдания? – пробормотала я.