Страница 9 из 52
– Почему? – удивился я.
– Потому что, – сказал он, – для того, чтобы до него дорасти, им следовало бы себя ослепить, а потом прозреть духовно. Я же привык смотреть на мир не рентгеновским взглядом, а своими глазами, и видеть яблоко, таким, каким оно выглядит: с красно-желтоватой кожурой и засохшим черенком, через которые в него когда-то поступал живительный сок. Я не хочу смотреть на яблоко в проекции, и видеть его изнутри со спелыми семечками. Так уж я устроен, что моё восприятие нацелено только на завершённое совершенство, на результат окончательного развития вещи, когда то, что рождается, достигает своего идеала, своего окончательного проявления. Другого я не приемлю.
– Но почему вы не хотите заглянуть внутрь яблока?» – спросил я его.
– Я боюсь обнаружить там червяка, или что-то такое, что уже начинает разрушать это дивное творение. Я не приемлю смерти и разрушения. То, что совершенно, должно оставаться бессмертным.
– Но это невозможно, – возразил я ему, – в мире всё рождается, развивается, достигает своего апогея, а затем начинает разрушаться и умирает.
– Так не должно быть, – ответил он мне вполне убеждённо, – потому что совершенство имеет способность увековечиваться, становиться неразрушимым, как золото или алмаз. Ты знаешь, почему я решил поехать в Россию и остаться здесь?
Я покачал головой.
– Так вот, я вижу и чувствую в русской нации скрытое стремление к совершенству, к вечному улучшению, и желание становиться всё лучше и лучше. Может быть, это заключено в самой православной религии? Я не знаю, но хочу это понять, поэтому мне здесь жить легко и интересно. Здесь я постоянно слышу звучание каких-то нот, которые никогда не слышал раньше. Может быть, это скрыто в вашей музыкальной речи. Итальянская речь тоже благозвучна, и в ней звучит такая же мягкость и музыкальность, но в вашей речи есть ещё нечто такое, что делает вас уже по определению совершенными. Когда я ступил на русскую землю, то в моём уме родился, как музыкальный посыл, такой стишок:
Что значит русских дух? Быть может, скрыт в нём Бог?
В душе покоя он не ведал никогда,
И красотой пленён, он преступал порог
Всего возможного, в стремленье в Некуда.
– Этот стих возник сам собой, как будто бы мне кто-то его подарил или пропел из космоса. У вас – мистическая страна, ступая на которую сразу же начинаешь творить, может быть, это происходит из-за грандиозных расстояний вашей земли, похожей на неизведанный космос. Мне кажется, что на вашей земле есть много белых пятен – земель, куда не ступала нога человека. Таких мест почти не осталось в мире, а в вашей стране их очень много. Именно в вашей стране начинаешь понимать мистическую сущность таких слов как «Путь в Никуда», «Ничто», «Нигде» и «Никто». Пустота – это скрытность неизвестного. Такова и есть ваша страна. Я подозреваю, что и вы все обладаете неким первозданным характером и такой душой, где пустота может выявить нечто такое, что потрясёт весь мир до основания. Такое уже было в истории. Вас, русских, бояться, не потому что вы представляете собой угрозу, а потому что вы непохожи на всех других людей, так как имеете в своей душе огромные пространства, ничем не заполненные, а это и есть начало творческой потенции и неиссякаемой силы. Только в вашей стране можно стать совершенным человеком. Мне здесь хорошо. Я чувствую здесь себя, как дома, и рад, что в вашем лице обрёл друга.
– И я нашёл в вас друга! – радостно воскликнул я. – И надеюсь, что вместе мы создадим что-то свершенное и построим новый мир.
Машина подъехала к общежитию. Мы вышли из неё полупьяные и довольные проведённым вечером. Поднимаясь по лестнице в свои комнаты, мы крепко пожали друг другу руки и расстались, условившись продолжить наши встречи после занятий в институте.
Так я впервые познакомился с Человеком-птицей, который собирался изменить наш мир.
2. Прогулка по площади
Утром я встал с больной головой, проснувшись очень рано. Мне нужно было привести себя в порядок и окончательно протрезветь. О вчерашнем дне я помнил смутно. Мне тут же пришли в голову слова Альберта Эйнштейна о том, где он говорил, что время есть ключ к пониманию любой относительности, где движение есть функция времени, но время, само по себе, – понятие относительное, и поэтому абсолютного времени не существует, и что всё, как и время, существует относительно чего-то. В этом я уже давно убедился, потому что моё собственное время текло необычным образом. Его течение то появлялось, то исчезало, как бурная река, уходящая в одном месте под землю, и вновь пробивающаяся на поверхность – в другом. Так и моё время, то скрывалось в моём подсознании, то ярко вырывалось наружу и текло стремительно, как бурный поток или водопад.
Я попытался вспомнить, что вчера происходило со мной, и в моей голове кое-что всплывало, подобно некому миражу, возникающему из тумана. В моих воспоминаниях время отложилось как фрагментарное проявление действительности, но была ли это действительность? Мне нужно было во всём этом разобраться. А разбираться можно было только, оставаясь наедине с самим собой, одним словом, стать «одиноким человеком с площади». Мне захотелось прогуляться по утреннему городу, проветриться. Может быть, подумал я, голова и перестанет болеть.
Было ещё темно и довольно холодно, но трамваи уже ходили. Я привёл себя в порядок, оделся и вышел на улицу. Холод меня быстро отрезвлял, и мои мысли приходили в порядок. Сев в трамвай, я постарался вспомнить все подробности вчерашнего вечера.
Трамвай направлялся в центр города по заснеженным улицам, скрежеща колёсами по рельсам на поворотах и издавая тревожные звонки. Пассажиров в вагоне было совсем немного, многие из них пребывали в полусонном состоянии. Я сидел в свете электрического освещения, который отражался от стекла окна вагона, как бы создавая двухмерность пространства отражённого внутреннего освещения и проникающих в движении лучей уличных фонарей. Эта меняющаяся двухмерность пространства немного смущала меня, как бы напоминая о моём собственном душевном разделении на два мира: на мир внутренний и мир внешний. Из этих миров состояла ни только моя душа, но также, как я полагал, допуская такую вероятность, и души других пассажиров, едущих в трамвае.
Мне нужно было вспомнить всё произошедшее накануне, дать ему оценку и разобраться в некоторых сложностях. Все эти воспоминания лежали спрессованными где-то в глубине моей души. Так что же вчера произошло? Я попытался напрячь память, и вдруг вспомнил эпизод совершенно забытый, который проявился в моём сознании, как некая возникшая перед глазами действительность.
Когда мы уже возвращались на такси в общежитие, между мной и Луиджи возник некий спор, даже не спор, а что-то, наподобие выяснения отношений, складывающихся между нами. Произошёл буквально следующий разговор:
– А мне здесь хорошо, и я рад, что встретил вас, – сказал я ему, – мы оба идём путём совершенствования.
Луиджи, услышав эти слова, рассмеялся и посмотрел на меня как-то странно, сказав:
– Наше совершенство рождается не от природы. Природа – сама по себе уже совершенна. Под совершенством вы, наверное, понимаете возвращение к своим основам.
– Но человек сам по себе уже является совершенным существом, – возразил я ему, – к тому же, все мы находимся в постоянном развитии, и это развитие ещё больше совершенствует нас.
Услышав эти слова, Луиджи опять расхохотался и сказал:
– А вы никогда не думали о том, что человек может не совершенствоваться, а деградировать, развиваясь в негативную сторону, вступая как бы на опасный путь оскудения?
– Но в чём тогда, по-вашему, заложен смысл человеческого совершенства? – спросил я Луиджи. – Я думаю, что из-за своих страстей, недостатков и пороков человеку трудно быть совершенным, но всё же он стремится к совершенству, быть может, механически, так как идёт путём прогресса.