Страница 244 из 262
23
Вадим с самого начала знал, что скучать ему не придется, но этот вечер превзошел все его ожидания, даже самые смелые. Чертов бал вдруг превратился в какую-то адскую комедию, сначала погас свет, а потом началось такое, что обычно показывают в дорогих голливудских боевиках. Он попал в заложники, как и большинство, но страха не было. Ни секунды этого дерьмового вечера он не боялся… за себя. Даже когда эти клоуны начали убивать заложников, Вадима по-прежнему занимали всего два вопроса: как эти придурки, явные дилетанты на вид, смогли захватить посольство, да еще во время бала; и, самый главный и самый тревожащий его вопрос: где Стелла?
Она как раз отлучилась, должна была выследить Роби, и тут начался карнавал, правда в масках была только половина гостей, причем неприглашенная половина. И пока его заталкивали обратно в зал, где только что все было тихо, и для них пела какая-то горластая баба, мысли Вадима были об одном – где она, что с ней? Он и не заметил почти, как его усадили в центральном ряду рядом с другими мужчинами, которых он не знал, чисто автоматически он оценивал обстановку, на подсознательном уровне уже вовсю кипела работа, и плоды этой работы ему еще предстояло оценить. Но сейчас его сознание не могло думать ни о чем, кроме Стеллы. И он правда не знал, было бы ему спокойнее, если бы она сейчас сидела с ним в этом зале. Он не хотел думать о плохом, просто запретил себе, заблокировал эти мысли, а вот думать о хорошем оказалось сложно.
Но все же у него была надежда, да-да, уж он-то знал Стеллу как никто, именно он проводил с ней почти каждый день, именно он изучал ее внимательно и глубоко, досконально, как может изучать только влюбленный. И то, что он знал о ней, давало ему эту надежду, надежду на то, что сейчас она жива и прячется где-то, тихая и незаметная и такая смертельно опасная… как змея. О, я вам не завидую, парни, подумал он, стараясь подавить улыбку, если только она жива и успела спрятаться – всё, в руки она вам не дастся, и живыми вы от нее точно не уйдете.
И все же каждый раз, когда двери зала открывались, и клоуны в масках приводили новую партию заложников, выискивая их по всему зданию, Вадим поворачивал голову и искал глазами ее розовое платье. И с каждым новым приходом испуганных и плачущих людей он успокаивался, его надежда крепла, потому что ее среди них не было. И он так же не думал, что ее убили, нет, таким придуркам она не по зубам, если только ее не застали врасплох, что было практически невозможно. Тем более, думал Вадим, что она не прогуляться пошла, она была на задании, а значит, все ее инстинкты были обострены, она была готова, а уж инстинкты у этой девочки как… ну, как у жалящей змеи.
Понемногу он успокоился и стал анализировать ситуацию, в которую попал сам. Наблюдая за людьми в масках, он решил, что сделает все, чтобы пережить эту ночь и найти ответ на мучающий его вопрос номер два: как такие олухи смогли захватить такое охраняемое здание? Он видел, как они двигаются, как ведут себя, от них прямо-таки разило неопытностью и непрофессионализмом. Он видел их проколы, видел слабые места и полное отсутствие боевой подготовки, но он также видел и опасный блеск в их глазах, сверкающих в прорезях черных масок. Эти парни были фанатиками, психами и просто фантастическими везунчиками. И они были опасны, это он тоже видел своим холодным опытным взглядом, люди такого рода напоминали бешеных собак, они будут кусать всё и всех без разбора, пока кто-нибудь не пристрелит их и не положит конец этой мясорубке. У них нет требований и четкого плана, нет философии, они просто сорвались с цепи, и то, что Вадим сейчас наблюдал, было вырвавшейся на свободу злостью, чистейшей и абсолютной, не знающей ни причин, ни преград. В отличие от многих в том зале он сразу понял, что будет происходить, понял, что они не покинут этот дворец живыми… если что-нибудь не предпримут. И он так же знал, что у судьбы очень своеобразное чувство юмора, она может поднять очень высоко, чтобы потом вдруг бросить, а эти парни не производили впечатления тех, кто умеет летать. Они такие же смертники, понял Вадим, и, похоже, сами это осознают. Он видел, что у них нет плана, нет стратегии, нет надежды, они взлетели на вершину, но что делать дальше – не имели ни малейшего понятия. Возможно, они и сами не верили в свой успех, понял он, но судьба сегодня тоже решила развлечься, и вот они тут, с кучей заложников и без единой мысли в головах.
Мысли о Стелле отошли на второй план, он должен был выжить, должен был усмирить этих бешеных собак до того, как они доберутся до его жизни. Он огляделся, в зале оказались уже почти все приглашенные, почти, потому что он слышал крики и выстрелы, и тут не надо было быть гением или профессионалом, чтобы понять, что некоторые уже покинули этот адский бал, как и этот адский мир. Он высматривал Роби, но его тоже не было. Может, его убили, предположил Вадим. Или он попал в заботливые руки Стеллы?
Ему снова захотелось улыбнуться, для Роби было бы лучше оказаться здесь или уже отмучиться и лежать в каком-то из кабинетов с пулей в башке, это точно. А не из-за него ли весь этот маскарад, мелькнула мысль, но он тут же ее отмел. Нет, они бы знали, они вели Роби давно, долго и хорошо готовились к этому вечеру, но ничего подобного не ожидали. Да, Роби был крупной фигурой, многим он был нужен, но за ним не стали бы посылать целую армию, тем более сюда, никому такое не по карману, да и у тех людей, кто мог бы за такое заплатить, в голове было слишком много мозгов, чтобы делать такие глупые вещи. Это же все равно, что плюнуть в лицо всем спецслужбам мира, здесь ведь собраны агенты из каждой страны. Нет, такой дебильный поступок мог совершить только полные дурак. Да и армия эта больше походила на дворовую шпану, насмотревшуюся боевиков. Он уже достаточно увидел, нет, серьезные люди не ведут дела с такими недоделанными. Тут что-то другое. Что-то настолько невероятное, простое и глупое, что можно встретить только в реальной жизни, потому что любому автору, вздумавшему создать такую историю, быстро подрежут крылышки и утопят в таком потоке вполне заслуженной критики, что он пожалеет, что родился на свет, и проклянет тот день, когда научился писать.