Княжья Печать

– Ах ты, тварь!– проревел повелитель Агеи, когда острый обломок просвистел у него прямо над ухом.

– Умри!– острое лезвие его меча чиркнула еле заметно по шее утопленника, но езидская сталь была великолепна. Голова с коралловой щекой с легким чмоканьем покатилась по гальке. Рыбьи глаза безжизненно уставились в одну точку.

– Что теперь будет…– прошептала Тамара, молясь Светлейшему, прижимая детей к себе.

– Мы едем в Стибор!– заметив ведущего на поводу лошадей Глеба, сообщил Корней, принявший решение попросить помощи у своего сюзерена.– Другого выхода нет…

8

В детинце было шумно. Казалось бы, девять дней не прошло еще с момента похорон Великого Князя, а о нем уже все позабыли, вернувшись к своим повседневным делам. И не было печали в глазах жителей Стибора, не было грусти по усопшему, лишь сосредоточенность и надежда на будущее, которое они, безусловно, связывали с новым наследником княжества. «Король умер, да здравствует король!» Давным давно читал Прохор об этом обычае, распространенном у народов, живущих на том краю Агейского моря. Никто не скорбел, никто не жалел, все надеялись на лучшее. Вот и жители Стибора старались не унывать.

На широком дворе, истоптанном десятками ног, так, что теперь эта площадка напоминала твердый камень, друг напротив друга кружили двое воинов из дружины Великого Князя. Вокруг бойцов собралась внушительная толпа болельщиков, которые поддерживали то одного, то другого. Раздавались молодецкое уханье и свист, но соперники не обращали на происходящее вокруг никакого внимания, были сосредоточены и собраны.

Прохору уступили место впереди всех. Он скрестил руки на груди и стал наблюдать за тренировочным боем, подмечая опытным взглядом ошибки бойцов.

Вот один из них, сделав ложный выпад, бросился в атаку, размахивая булатным клинком так, словно намериваясь снести противнику голову одним ударом. Более легкий и юркий его соперник мгновенно ушел в сторону, поднырнув под меч. Откуда-то из-за голенища сапога у него появились два коротких ножа, которыми он тут же полосонул по голенищам врага. Будь, это реальный бой, то воин с мечом уже давно бы валялся на земле с подрезанными сухожилиями, готовясь принять смерть. Зрители одобрительно загудели, отмечая удачное действие воина, а тот обернулся назад, поймал взгляд Прохора и тут же убрал ножи в голенища сапог.

– Куда?– разозлился его противник, зарычав медведем, бросаясь ему вдогонку, но юркий боец даже не взглянул в его сторону. Вместо этого он гордо зашагал прочь, лишь раз встретившись глазами с Прохором.

– Трусливый шакал!– прокричал ему в след обиженный богатырь, но все было впустую, ловкий боец исчез со двора детинца, а минуты через три, усмехаясь в свою окладистую бороду, за ним последовал и ближник Великого Князя.

Дружинника он нашел в самом дальнем углу крепости, где тот сидел на невысоком крыльце княжеских кладовых, выстругивая своими ножами детскую свистульку. Это был небольшого роста крепкий молодой парень с тонкой щегольской полоской темных усиков. Кудрявые волосы его никак не хотели нормально укладываться и лихо торчали в разные стороны. Длинный нос с горбинкой делал лицо воина малоприветливым и даже суровым. Одет он был в простую удобную рубаху-косоворотку, мягкие сапоги из воловьей кожи и холщовые шаровары. Ни кольчуги, ни шлема на нем не было, и только эти два смертоносных ножа, да суровый взгляд говорили о том, что молодой парень принадлежит к элитной касте воинов-дружинников.

– Помнится, – промолвил недовольно Прохор,– я запрещал вступать в схватки ближникам с гриднями. Пусть и в тренировочные…

– Брось, отец!– отмахнулся от укора парень, продолжая строгать свистульку.– Это-то и боем назвать нельзя, так же как воинам этого чурбана с мечом!

– Это был боярин Влад!– укоризненно покачал головой Прохор, присаживаясь рядом.– Один из лучших в дружине гридней.

– Он слишком полагается на свою силу! Махает мечом, как коромыслом…– улыбнулся парень, убрав ножи и закончив работу.

– Аким…

– Отец, ну подрезал я ему сапоги, ну указал на его место, уж больно заносчив был! А как иначе тренироваться? Дела-то никакого давно нет, и Очистительные Походы забросили!

– Он затаит обиду…– заметил Прохор.

– Пусть таит! На обиженных…

– Хватит, Аким!– оборвал его резко ближник Великого Князя.– По делу я, государственному…

Глаза парня загорелись от ожидания чего-то интересного. Он придвинулся ближе к отцу, забыв о смастеренной свистульке.

– Говори!– попросил он, жадно ловя каждое слово.

– Княжья Печать пропала!– как обухом топора врезал Прохор, рубанув с плеча.– Приказано нам ее отыскать, во что бы то ни стало…Борисом приказано, князем нашим…

– А…– начал было Аким, но был прерван отцом.

– Жрец светлейшего Рогвольд похитил ее, когда соборовал усопшего государя нашего. Похитил и скрылся! Отыщем его, отыщем Печать, так что некогда нам тут свистульки мастерить, да бояр в детских игрищах побеждать! Дело надо делать!

– Я готов! Отец, да я…– Аким от избытка чувств, даже вскочил со своего места. Он очень долго мечтал об именно таких приключениях, чтобы непременно в государственных интересах, да с опасностями, да с приключениями.

– Остынь! Для начала надо определить, где искать паршивца. И лишь потом идти по следу…– остудил пыл сына Прохор. –Для этого надо собрать небольшой отряд верных нам людей. Сможешь?– уточнил отец, нахмурившись.

– Любой почтет за честь…

– Сможешь? – насупил брови Прохор.

– Конечно!

– Десяток через пару часов должен быть готов к походу!– заявил старший ближник, почесывая бороду.

– Они будут готовы! А куда отправимся? Где прячется этот предатель?– Акиму идея поисков пропавшего жреца понравилась, захватила его. И он горел желанием немедленно действовать.

– Есть у меня она идея,– уклончиво ответил отец. Отпуская сына собирать отряд, а сам отправился к Храму Светлейшего, чтобы побеседовать со жрецами об их бежавшем руководителе.

В храме шла служба. Ее пришлось выстоять почти всю, преклонив колено по стиборскому обычаю, внимая нравоучительные речи одетого в позолоту певчего. Тот рассказывал о всепрощении, воспевал доброту и милосердие, а сам то и дело косился на чан для пожертвований, в который прихожане бросали монеты от медяков до полновесных грошей. Прохор жрецов, где-то на самом глубоком уровне подсознания, презирал, именно за эту жадность, алчность и восприятие веры, как нудную однообразную работу. В его скудном понимании воина, вера каждого человека должна была храниться где-то в душе, иметь свой вид, а не обрекаться в определенные жесткие формы обрядов и жертвоприношений. Каждый человек, приходя в храм Светлейшего, должен был иметь право молиться так, как ему велит сердце, и каждого из этих людей должны были принять, обогреть, где-то помочь, где-то выслушать, не взимая за это платы.

Наконец, певчий слез с трибуны, окурив ближние ряды терпким запахом какой-то травы, от которой каждый раз Прохора начинало тошнить. Прошел величественно к выходу, поминутно благословляя прихожан своей крепкой рукой, и скрылся в каком-то незаметном проходе. Ближник Великого князя огляделся по сторонам и скользнул за ним.

За неприметной дверью его встретил узкий коридор, освещенный развешенными лампадками на стенах. Каменные ступени вели куда-то вниз, где проживали жрицы. Прохор быстро спустился вниз и оказался перед двумя одинаковыми дверями. За одной из них слышались громкие мужские голоса. Именно туда и скрылся певчий. Решил для себя княжеский ближник. Толкнул створку и огляделся.

Полный мужчина с благообразной бородой и почти что святым, полным смирения взглядом снимал с себя тяжелую позолоченную рясу. Ему помогал молодой служка из учеников. Кадило валялось на столе, тлея еще неостывшими углями. Оба священнослужители испуганно обернулись на дверной стук, будто их застали за чем-то неприличным.

– Вы кто?– спросил жрец, нахмурив брови и быстро придя в себя.