Ненавистная пара

Сразу навалился, зажимая рот и давя рвущийся из нее вопль, что однозначно разбудил бы не только постояльцев Фелио, но и всю округу. Летэ затряслась подо мной всем телом, мыча и переживая волну боли, и вдруг, извернувшись, попыталась садануть коленом между ног и впилась со всей силой зубами в руку, зажимавшую ее рот.

– Тварь, какая же ты злющая неблагодарная тварь! – прорычал ей в лицо, дурея от ощущения хоть какой-то моей части, оказавшейся в ней. – Если так не терпится взять что-то мое в рот, то у меня есть для тебя кое-что получше.

Вжался неугомонным стояком в ее живот раз, и еще, издеваясь не столько над ней, сколько гораздо сильнее над собой, потому что зверь вцепился мне в горло намертво, требуя взять свое, наше, да так, чтобы она дрожала и глаза закатывала от удовольствия. Жалкой скотине не было дела до того, что такому не бывать. Не по доброй воле этой бабы уж точно. Но кто сказал, что никогда вообще? Нищим выбирать не пристало, если и твоя судьба, и твоя пара – те еще две жестокие сучки, то успеть бы ухватить хоть что-то и на любых условиях. И я ухвачу.

– Отвали! – практически промычала она, обжигая дыханием кожу и убивая на хрен этой затухающей телесной дрожью, которую ловил собой, как ссохшаяся земля каждую каплю годами ожидаемого дождя. – Я лучше ногтями себе глотку вскрою, чем что-то твое окажется во мне, урод!

Глаза как два костра гудящего бешенством пламени, что поджарили бы меня в секунду, имей такую силу.

– А вот тут ты не угадала, дорогая моя просительница, – ухмыльнулся гадко, заставляя, насилуя себя прямо, чтобы отступить от нее, хотя мышцы все до одной едва не каменели, протестуя против появления расстояния между нами. – Ты пришла ко мне за помощью, а я собираюсь заставить тебя за нее заплатить. И деньги со сраной славой меня не интересуют. За эту валюту я уже в свое время наработался и больше не нуждаюсь.

– Что же, значит, я завтра же двинусь дальше и найду в этих землях другого прима с сильной стаей, который имеет понятие о долге и порядочности, в отличие от тебя, – презрительно выплюнула она, обходя меня, а я повернулся следом, как приклеенный, стискивая кулаки, чтобы не вцепиться в ее мокрые волосы и не нагнуть над кроватью. Сними с себя эту никчемную тряпку, я ведь все равно вместо нее тебя голой вижу, она твоему несуществующему целомудрию не защита.

– Нет стаи сильнее моей, и нет ни одного прима, что не прислушался бы к моему мнению и откровенным угрозам, Пушистик. – Я поморщился, недоумевая, как так давно забытое прозвище, данное той, кем эта женщина по факту уже не являлась, выскочило из моего рта. – Ты будешь иметь дело или со мной и станешь покорной любвеобильной лапушкой, пока я тебе нужен, или ни с кем.

Она развернулась, сжигая меня взглядом, и прошептала одними губами «ублюдок», на что я так же ответил ей «шлюха» и широко улыбнулся, уже торжествуя неизбежную победу. Зря ты пришла ко мне Летэ, ох зря! Отведу теперь я душу.

– Да, кстати, о том, чтобы просто взять и свалить с моей территории с гордым видом, не помышляй, – пошел на добивание. – Предполагаю, что, если твой рассказ об убийстве Первого – правда, а я это проверю всенепременно, ты сейчас номер один среди опаснейших преступниц. Так что мой прямой долг упаковать тебя понадежнее в кандалы и доставить Страже и магам, чего я опять же могу не делать в обмен на щедрую ласку.

Противен ли я себе из-за этого шантажа? Если бы она была хоть немного другой, если бы между нами не было всех этих гор взаимного дерьма, смерти, то, наверное, и вывернуло бы на месте. Если бы, если бы… Да я бы боготворил ее, сделал центром своего существования, простил бы все, абсолютно. Но это Летэ, и мне ничуть не стыдно ни перед ней, ни перед собственной совестью, и срать ей на мою готовность проглотить все, а зверь пусть заткнет хлебало и довольствуется тем, что мы получим ее – по хрен, на каких условиях. Мне любовь в ее глазах и даром не нужна, пусть хоть захлебнется от ярости, кончая, так даже слаще и острее. А кончать она будет, и часто.

– Всегда знала, что ты мерзавец, но, похоже, ты все эти годы в этом еще и совершенствовался, – процедила она, снова натягивая маску ледяного пренебрежения.

– Не всегда, не криви душой, Пушистик! – На сей раз я хлестнул ее этим прозвищем нарочно, поймав проблеск бешенства в голубых ледышках. – Когда-то ты мне так складно и громко пела о любви.

Тонкие ноздри дернулись, раздуваясь, как взбрыкнувшая и готовая понести лошадь, но Летэ удалось обуздать себя и на этот раз. А зачем я тяну из могилы эти воспоминания? Меня же они полосуют не слабее, чем ее, а может, и куда сильнее. Не увидел. Не учуял. Не остановился.

– Скольким я пела то же и гораздо громче, чем тебе, – она якобы задумчиво закатила глаза, – всех и не припомнить. И каждый был лучше тебя, но что поделать, с чего-то же надо было начинать. Зато ты для меня остался вечным эталоном самого дерьмового любовника. Благодарю, что показал, каким ничтожеством НЕ должен быть мужчина в постели, да и в жизни.

Мои пальцы скрючились, а перед глазами побагровело, и, не доверяя себе, я попятился.

«Сколько их было? – ревел, лютуя, зверь. – Кто? Убить каждого, рвать-кромсать-заставить утонуть в своей крови. Они взяли то, что мое!»

Не взяли, мохнатый придурок, она сама отдала, нарочно, с удовольствием.

– С тобой не согласятся все те бабы, которых я поимел и до, и после тебя, Летэ. – Да лучше бы смолчал – прозвучало как какой-то скулеж. Как докатился до такого унижения? Впрочем, она и мое унижение – давние неразлучные спутники.

– Ты всегда имел только шлюх, а за те монеты, что ты им щедро отваливал, они тебе споют что угодно, – рассмеялась она так легко, почти естественно, что у меня кишки свело от внезапного желания услышать этот смех снова абсолютно натуральным, как когда-то давно, когда он звучал без единой нотки цинизма.

– А зачем мне песни, если у меня есть нюх. И благодаря ему я в курсе, что и твоя первая песенка, и их – самые что ни на есть настоящие. А то, что шлюхи… так ведь, и ты такая. Обидно только стало, что тебе одной и не заплатил? Так я могу.

– Способен говорить хоть о чем-то, кроме своего члена и его смешных приключениях? – мгновенно переменившись, Летэ уселась на постель и вернулась к своей еде, будто ничего и не было. – Ты отдаешь себе отчет, что угрожая мне и лишая шанса найти того, кто действительно готов к сложной миссии, ты, возможно, обрекаешь всю страну погрязнуть в хаосе от нашествия одержимых?

– Тебе не найти никого более подходящего и готового к этой твоей миссии, и дело тут лишь в том, что ты считаешь себя чересчур хорошей, чтобы честно расплатиться за услуги этого лучшего. Так кто из нас обрекает страну на хаос?

Я не врал тут. У меня за эти годы было слишком много времени и сил, требующих выхода от так и накатывающих раз за разом приступов нереализованной ярости, и их я направил на выбивание для себя места главнейшего прима в нашем краю и сколачивание крепкой стаи с неоспоримой боевой мощью. Хоть прямо сейчас я мог объявить небольшую войну каждому соседнему княжеству и подгрести его под себя. Вот только уже пару лет как я стал успокаиваться – кому нужны эти амбиции и притязания? Ради кого стараться? Кого поражать? Ту самую пару, которой у меня все равно что нет, считай?

Но вот надо же, она сама явилась и просит меня практически «поиграть перед ней мускулами». Ну так я всеми конечностями «за», вот только и ей за это придется делать некоторые телодвижения. И немало, у нее десять лет проклятого долга передо мной и количество разорванных в хлам нервов как отсюда и до небес и обратно.

– Похотливое животное. – А вот это уже похоже на капитуляцию.

– Точно. И похоть этого животного всего лишь нужно досыта кормить, чтобы использовать как тебе угодно. Не будь жадиной, от того, что раздвинешь ноги, от тебя не убудет. Привычное же для тебя дело.

– Только не с тобой. – Да брось, Летэ, сдавшись, уже не клацай зубками.

– Со мной, с другим… такой, как ты, не наплевать ли?