Страница 10 из 14
Проверенная команда, кроме двух последних. Глюка он взял на счастье[8], а Граматке – чтобы тот пообвык, прочувствовал, каково под обстрелом на открытом пространстве. Это надолго отобьет у него желание умничать.
Выбежав во двор, Юрген огляделся. Клубилась пыль над свежими воронками. По замкнутому пространству крепости расползалась удушливая тротиловая гарь. Над их казармой от попадания снаряда занялась огнем крыша. Двух снарядов, потому что горело в двух местах. Поднявшийся поутру ветер раздувал огонь и относил клубы дыма навстречу солнцу.
Несколько снарядов один за другим перелетели через крепостную стену у них над головами и разорвались у противоположной стены, почти у самых ворот, ведших к южному укреплению крепости. А там и так был затор, вызванный предыдущими попаданиями. В воздух полетели кровавые брызги, ошметки тел. На двор вырвалась лошадь с оборванными постромками и запрыгала, припадая на окровавленную переднюю бабку. Басовито зазвенело опрокинутое орудие.
– За мной! – вновь крикнул Юрген и побежал напрямик через двор к разрушенному зданию бывшего штаба. Затем вдоль остатков бетонной стены с металлической решеткой – к южным воротам.
Здесь было узкое место, горлышко от бутылки. Горлышком был сводчатый тоннель, шедший от моста с южного укрепления. Руины бывшего штаба были как пробка, вдавленная внутрь бутылки. Одна батарея артиллеристов пыталась протиснуться вдоль стены на двор. Другая ждала своей очереди в тоннеле и на мосту. Начальство ошиблось с определением места штурма, и теперь артиллеристам пришлось менять позицию с южного укрепления на северное под ураганным огнем противника.
Опрокинувшееся орудие перегораживало и без того узкий проезд. Лежавшая на боку лошадь конвульсивно била ногами. Копыто раз за разом стучало в голову ездового, превращая ее в красно-белое месиво. Из расчета орудия уцелело двое, они отползали к стене, оставляя за собой кровавый след. Расчеты других орудий бежали к тоннелю, неся на плечах троих раненых. У самого входа в тоннель преграждала движение еще одна пострадавшая повозка. Собственно, пострадали лошади. Юрген разглядел только одну, она вскидывала голову, пытаясь подняться с колен. Повозка, к счастью, не пострадала. На ней были ящики со снарядами. Юрген уже открыл рот, чтобы отдать приказ, когда заметил, что Брейтгаупт бегом направляется к повозке. Молодец, Брейтгаупт!
– Эггер, Левиц, Викки! За Брейтгауптом! Оттащить повозку! Граматке, перенести раненых к нашей казарме! Да по очереди, идиот! – крикнул Юрген, заметив, что Граматке переводит наполненный ужасом взгляд с одного истекающего кровью раненого на другого. – Глюк, убрать тела! Хюбшман, Войгт, Иллинг! К орудию!
От тоннеля донесся выстрел. Это Брейтгаупт пристрелил раненую лошадь. Он был большой гуманист, Ганс Брейтгаупт! Они вцепились вчетвером в орудие, поднатужились, перевернули, поставили на колеса. Орудие на первый взгляд не пострадало. Они подняли лафет и откатили орудие вплотную к стене. Раздался разрыв снаряда, угодившего в верх стены где-то за их спинами. Что-то ударило Юргена в левое плечо. Камень, понял он несколькими мгновениями позже. Заржала лошадь. Кто-то вскрикнул от боли. Кого это зацепило? Юрген поднял голову. У стены лежал один из давешних раненых артиллеристов, он не кричал, он хрипло дышал, уронив голову на грудь. Больше никого не было видно. Юрген перевел взгляд дальше. Брейтгаупт толкал повозку, упершись плечом в задник. Ему было не привыкать к этой работе, он ведь был крестьянин, Ганс Брейтгаупт.
Чем они хуже Брейтгаупта? Они тоже могут! Юрген перевел взгляд на товарищей. Они волокли за ноги затихшую лошадь, освобождая проезд. От тоннеля бежали к своим орудиям артиллеристы. Противник сменил прицел, снаряды теперь ложились в район казарм у западных ворот. Красавчик поднял голову, встретился взглядами с Юргеном, кивнул. Они вцепились в лафет пушки, приподняли. Войгт с Иллингом уперлись в колеса, сдвигая пушку с места. И – пошло-поехало!
Это был их законный трофей. Или премия за своевременную помощь. У артиллеристов все равно не было для пушки ни лошадей, ни расчета. Они закатили пушку в мертвую зону у стен их казармы.
– Запас карман не тянет, – одобрительно заметил Брейтгаупт.
“Vorrat ist besser als Reichtum“
Это сказал Брейтгаупт
Он тяжело дышал, облокотившись на повозку, и утирал пот со лба. Подошли артиллеристы. Брейтгаупт распрямился и по-хозяйски снял с повозки два ящика со снарядами. Это была его законная премия. Артиллеристы не спорили.
У дверей хозяйственного отсека стоял бледный Граматке. Внутри санитары колдовали над лежащим на полу раненым.
– Рядовой Граматке! Почему не вынесли второго раненого? Наряд вне очереди!
Это была шутка. Надо было разрядить напряжение. Все так и поняли. Даже Граматке понял. Он слабо улыбнулся.
– Все целы? – спросил Юрген, оглядываясь.
– Только Глюк. Осколком. Наповал, – сказал Красавчик.
Это была единственная потеря. Хороший результат для такой вылазки. Глюк отдал им все свое счастье, без остатка. Это была первая потеря.
В грохот канонады вклинился гул самолетов. Они поспешили в подвал. Это была передышка. Они даже немного расслабились в подвале. Надсадно кашлял Отто. Да и многих других мучил судорожный кашель. Это от пыли и тротиловой гари. Так всегда бывает. Драло сухое горло. Казалось, что этот пожар можно залить водой. Солдаты беспрестанно подходили к баку с водой и пили, пили, пили.
– Не жалей! – крикнул Красавчик. – Тут воды хватит на всю оставшуюся жизнь!
Это тоже была шутка. И солдаты рассмеялись. Тогда они еще могли смеяться. Они понимали, что многим от этой жизни осталось совсем ничего. Многим, но не им, не ему. Всегда надеешься на то, что тебе повезет. Без этой надежды – никуда.
Когда они после бомбежки поднялись в казармы, ее стены потряс сильный удар. Ого, подумал, Юрген, 122, а то и все 152 мм. Стоя у бойницы, он проследил взглядом траекторию полета снаряда. Она была крутой и высокой. Все понятно, русские подтянули 152-х миллиметровые пушки-гаубицы. Это серьезно. Им уже случалось попадать под их обстрел.
Юрген перевел взгляд вниз. На противоположном берегу речушки мелькали грязно-зеленые гимнастерки русских солдат. Значит, русские уже ворвались в северное укрепление и рассекли его пополам, расчистив сквозной проход. Иваны рассредоточивались по берегу, залегали, открывали пулеметный и автоматный огонь по крепостной стене. «Огонь!» – скомандовал лейтенант Кучера. Отсюда, сверху, иваны были видны, как на ладони, то одна, то другая фигурка утыкалась головой в автомат и больше уже не двигалась.
Иваны и сами понимали невыгодность их позиции. Многие сходу бросались в воды речушки, чтобы перебраться на другой берег и залечь под стенами крепости, в мертвой зоне обстрела. Речушка-невеличка, да вброд не перейдешь. Юрген это знал на собственном опыте. Иваны плыли, поднимая над головой оружие. Над водной гладью взлетали ровные ряды фонтанчиков от пулеметных очередей. Иваны инстинктивно пытались спрятаться от пуль под водой, ныряли вглубь и тут же всплывали вверх безжизненными поплавками. Но не все. Кто-то и доплывал, выскакивал на берег, скрывался из виду.
Человек десять русских попытались прорваться по мосту, соединявшем северное укрепление с центральным. Они рассудили, что бежать быстрее, чем плыть. Они добежали только до середины моста. Там их встретил огонь пулемета Отто Гартнера. Ему вторил пулемет из казармы с другой стороны ворот, где размещалась первая рота их батальона. Неудача не обескуражила иванов. На той стороне моста скапливалась новая штурмовая группа, готовясь к броску. Они прорвутся, не эти, так другие. Отвечая мыслям Юргена, вдруг захлебнулся пулемет первой роты. Юрген зримо представил, как сползает на пол пулеметчик с простреленной головой. «Отто, не высовывайся!» – крикнул он. Пулемет застучал вновь. Еще было, кому заступить на пост. Они еще были свежи и их реакция была быстра. Но мгновений затишья хватило бы иванам, чтобы преодолеть последние метры.
8
Glück (нем.) – счастье