Страница 53 из 55
Открыв откидную доску палисандрового секретера, среди небольших ящичков для бумаг и всякой мелочи она отомкнула дверцу крайнего справа вместительного шкафчика и вынула оттуда шкатулку из шемогодской прорезной бересты. Под вырезанным в седой бересте узором в виде растительного побега поблескивала выцветшая зеленая фольга. То был цвет поблекшей надежды, а шкатулка, — единственный сохранившийся подарок отчима ее матери. Бережно открыв шкатулку, она достала из нее старый фотоснимок, на нем была ее мать, отчим и она, маленькая девочка, посредине.
Альбина вынула из шкатулки плоский обоюдоострый стилет с короткой, на три пальца, рукояткой в виде полусогнутой женской ноги в черном сетчатом чулке и закрепила его скотчем на тыльной стороне левого предплечья. Это не более чем мишура, но при случае может пригодиться. Она понимала, что надежда на оружие делает человека слабее, невооруженному не на что надеяться, кроме как на самого себя. Но лучше взять с собой приправу, чем не взять, а после жалеть. Главным ее оружием был ум, но идти на передачу выкупа безоружной, значит заведомо уменьшать свои шансы на успех. Альбина достала коробку с патронами, разрядила «Вальтер» и заменила патроны в обойме. Это было лишнее, но это успокоило расшатавшиеся нервы. Ей нравилось слушать щелчки пригнанных друг к другу деталей, легкость скольжения затвора, надежная тяжесть оружия.
Нет, восемь, двойственное число, пусть будет счастливая семерка. Она снова извлекла обойму и выщелкнула один патрон, а везучий ‒ седьмой, дослала в ствол. Альбина не была суеверной, она считала: во что веришь, то и сбудется. Будешь верить в плохое, и даже если несчастье не должно случиться, оно непременно сбудется. А если могут приключиться несколько неприятностей, они произойдут в самой неблагоприятной последовательности. Если же не веришь, то никакие черные кошки или пустые ведра беду не накличут. Ничего мудреного, нельзя позволять черным мыслям фиксироваться в своем сознании, ибо сила воображения способна трансформировать их в реальность.
Альбина понимала, что началась игра, в которой проигравший потеряет все, возможно и жизнь. Ей не было страшно по простой причине: в этой ситуации она не могла себе позволить страх. Она даже сама перед собой не могла подать виду, что умирать не хочется. Не надо бояться смерти, она не враг, успокаивала она себя. Ничего страшного, если выпадет умереть, смерть будет такой же, как и жизнь, ведь никто не становится другим в минуту смерти, а жизни она не боялась. Она была одна против всех, и ей нужна была хоть какая-то, хотя бы иллюзорная поддержка. Если бы она верила в бога, она бы помолилась, но она не верила, ни во что, и от этого гнетущее чувство внутренней пустоты томило ее. Она же убеждала себя в том, что многие верят в бога только для того, чтобы легче преодолевать одиночество. Вдвоем, с выдуманным богом, не так страшно. Но Альбина не боялась одиночества, одиночество было ее второе имя. Каждый по-своему борется с одиночеством. Одни, бегут от одиночества к другим людям, другие — спасаются от него, удаляясь от людей в пустыню, спрятавшись в «саду камней». И те, и другие не находят ничего, кроме его же, ‒ одиночества. Но есть и те, кто изначально обречен на одиночество, оно живет в них, и они знают, что от него не убежишь. Можно сбежать от кого угодно, только не от самого себя.
Перебирая разные, довольно занятные предметы, хранящиеся в ее боевой шкатулке, Альбина, играя, подбросила на руке удобно сидящий в ладони комбинированный кастет. Это была фирменная немецкая штучка заводского изготовления, с ударной частью и вмонтированным в рукоятку, выбрасывающимся пружиной клинком. Она была неравнодушна к потаенным непредвиденным вещам. Ей нравилось выражение: «Ding an sich»[32], да она и сама носила целый мир в себе. Ей на глаза попался обычный спичечный коробок. В нем, укутанные ватой, лежали две ампулы без маркировки, в каждой из них мирно переливалось по одному миллилитру раствора цианистого калия. Когда-то по ее просьбе по своим каналам их достал для нее Склянский. Задумчиво повертев в руках эту очень опасную коробочку, Альбина подумала, что неспроста она ей подвернулась. Есть вещи, которые умеют в нужный момент попасть под руку. Ей приходилось слышать голос вещей. Некоторое время, поразмыслив над этой запечатанной тайной, она отбросила колебания, и положила коробок на его прежнее место, в шкатулку.
Под утро, сковывающее Альбину напряжение, отпустило ее. Сидя в кресле, незаметно для себя, она задремала. Наступил миг, и окрыляющая легкость охватила ее. Ее тело стало невесомым, совершенно лишенным земной тяжести. И, ‒ она полетела! Вначале она ухнула куда-то вниз и тут же взлетела вверх, без каких либо усилий, легко, как в юности. Стоило ей слегка раскинуть руки, и она начинала парить пушинкой, летя, куда ей вздумается самой.
Нет восторга выше полета. Дух захватывало от открывшегося ей небывалого простора. В лавандовой дымке внизу покоился город, ‒ то был Херсон! Виднелись крыши домов, деревья, знакомые линии дорог и углы перекрестков, а вдали от края до края простиралась широкая лента Днепра. Все до наивности просто с высоты неба. Неизведанная радость переполняла ее. Теперь все будет иначе: все удастся, вернется, сбудется. О, Боже, дай мне силы не разбиться!.. Оглядевшись вокруг, она увидела, что выше не было ничего, кроме лазури неба. Птицы летали внизу, под ней. Нежная нота неизбывно звучала в тиши, увлекая в сладостное забвение. А рядом, сменяя друг друга, по безбрежно голубому простору плыли облака. И наступило просветление, подобное тому, которое приходит, когда долго вглядываешься в небо и растворяешься в нем.
У юных непорочных девушек иногда встречается способность к левитации, с годами она проходит. Как странно. Что самое странное, ‒ с годами у них пропадает не только умение, но и желание летать. Полет — венец свободы. Способность летать, хотя бы во сне, как нельзя лучше характеризует человека. Тот, кто летал, идет по жизни с поднятыми к небесам глазами. Но чтобы быть крылатой, надо носить синее небо в себе.
Глава 21
Все когда-нибудь кончается.
Кончилась и эта ночь, которой не было конца. И ночь, как она ни цеплялась за все, за что ей только ни удавалось зацепиться, все же отступила пред наступлением утра. И настало то долгожданное утро, назначенное самой судьбой. Наступившее утро было не похожее на другие, которые бывают каждый день. Это было кристально ясное утро и каждое последующее, за этим утром, суждено было увидеть не всем.
Альбина никогда в жизни не испытывала такого подъема. Это волнительное, исполненное пьянящих переживаний чувство лишь изредка посещает избранных ранним утром накануне битвы. У нее было ощущение, будто вся ее прежняя жизнь была всего лишь прелюдией к предстоящему испытанию. Как вдохновляло и согревало ее то, что у нее есть ради кого рисковать своей жизнью.
Около девяти часов утра раздался звонок, и тот же бесцветный, будто пыльный, глуховатый голос произнес:
— Привезете то, что должны, в дачный кооператив «Отрада», адрес: Радостная, 22. Приедете на такси в десять ноль-ноль, и ни минутой позже. Машину отпустите. Отдадите долг и уйдете вместе с Михаилом, он вас ждет. Напоминаю, никто не должен об этом знать, — говоривший не дал ей и слова вставить, сразу же дав отбой.
До назначенной встречи времени осталось мало, надо было спешить. Вперед, на встречу с Неизвестным! На светлом безоблачном небе медленно поднималось белое зимнее солнце. Веял легкий ветерок и утренний воздух был прозрачен и свеж. Выполнив требование похитителей, она взяла такси, и вовремя добралась до элитного дачного кооператива «Отрада». Это была ничем не примечательная застройка, все те же, примелькавшиеся уродливые многоэтажные хатки новых украинцев.
Шорох шин тормозящей машины вернул ее к действительности. На высоком краснокирпичном заборе она прочла на табличке: «Радостная, 22». Какой-то остряк приписал снизу мелом: «Безрадостная». За забором возвышался двухэтажный особняк, похожий на трансформаторную будку, из того же красного тюремного кирпича. Стены его были прорезаны узкими окошками, эти щели напоминали на крепостные бойницы. Добряк хозяин, когда лепил свою мазанку, готовился отбивать визиты своих друзей, которые не отличаются от смертных врагов. Было тихо и все выглядело обыденно и спокойно, и во всем здесь чувствовался ужас.
32
Вещь в себе (нем.) ‒ предмет в своей сущности (филос.), а в философии Канта, непознаваемая сущность явлений.