Страница 34 из 55
Очерет был убежден, что для эффективной работы разведчику необходим ряд качеств, без которых невозможно работать с людьми. В его характере должна быть живая непосредственность; высоко развитая эмпатия — способность к сочувствию, сопереживанию; чувство юмора и даже озорство, они помогают быстро налаживать контакт и выдерживать профессиональные стрессы. У большинства разведчиков в процессе их деятельности эти качества теряются, ‒ они выгорают. Так, путем деформации, личность защищает себя от неминуемого разрушения. И тогда, человек превращается в бездушно жестокую машину, анализирующую события холодно и методично. Функционировать он будет, но работа с людьми ему противопоказана. Ему не завоевать у собеседника доверия или хотя бы уважения, потому как у него нет больше ни энтузиазма, ни отзывчивости, ни восторга, которые позволили бы ему расположить к себе человека и увидеть то, чего не могут заметить другие.
Да! Он это знал. Он имел все, и все потерял. И ничего тут поделать нельзя. Он стал тверд до бессердечия и, принимая решения, уже никогда больше не терзался сомнениями. Одно только нарушало его покой: необходимость ежедневного общения с людьми, с каждым днем это становилась для него все невыносимой.
Очерет быстро нашел нужный дом на улице Межигорской. Неподалеку от подъезда он припарковал новую, взятую «напрокат» машину. На этот раз шахматная задача могла оказаться более сложной, чем предыдущая, поэтому он «взял напрокат» надежную иномарку, серую «Ауди». Очерет сидел в машине, продумывая свои действия в деталях. Через некоторое время он вышел из машины и поднялся на второй этаж. Проходя мимо квартиры, в которой должен был находиться Шеин, он прислушался, и не останавливаясь, внимательно осмотрел дверной замок.
— Ну шо ты рыло строишь?! — донесся из-за двери гнусавый мужской голос. — Вафлю хочешь?! Чы тебе в пятак зарядить?! Ты шо такое на голову себе нацепила? Ты ж, как лошадь цирковая, вся в плюмаже!
— А ты?!.. Пидар гнойный!
‒ Шо?! Порву падлу позорную!
‒ Ты ж два дозняка себе замастырил! Я же тебя предупреждала, на двоих! — истерический женский крик пресекся хлестким ударом и бурными рыданиями.
По всей вероятности, Пинтусевич и на этот раз не ошибся, решил Очерет. Но важен конечный, а не промежуточный результат. Половина — не целое, половинчатость, дорога в никуда. Интересно, почему он так упорно отказывается со мной познакомиться? Ответ на этот вопрос Очерет приблизительно знал. Он вернулся в машину и начал ждать. Ждать пришлось долго, всю ночь. Очерет никогда не гнался за быстрыми результатами и умел ждать, он половину своей жизни только и делал, что ждал. «Поспешишь — людей насмешишь», эта поговорка особенно приемлема в разведке. Надо уметь организовывать свои победы и побеждать. А на это всегда необходимо время.
Ранним утром в зыбкий пепел тумана из подъезда вышли трое мужчин в черных кожаный куртках с бритыми головами, каждый из них нес по две сумки. Вместе с ними вышла неестественной худобы женщина в оранжевой косынке, она была одета в такую же черную куртку и подобие коротких штанов, из которых торчали тонкие и белые до синевы щиколотки. Громко бранясь, они долго спорили, как ехать: на метро или на «тачке», наконец, они уехали в подобравшем их такси.
Методично сосредоточившись, Очерет мысленно дал отсчет от десяти до нуля, и скомандовал: «Штурм!» Войдя в подъезд, он около минуты прислушивался, стоя у двери нужной квартиры, периферическим зрением фиксируя любое движение. Очерет обладал обостренным «чувством противника» и мгновенной готовностью к отражению любой угрозы. Вообще-то он считал, что ответные действия должны опережать реакцию, от этого зависит победа или поражение, жизнь или смерть. Сейчас же он не ощущал никакой опасности. Быстро работая отмычкой, Очерет открыл дверной замок и беззвучно вошел в квартиру. На него пахнуло застоявшимся воздухом, наполненным омерзительным сочетанием зловонных запахов, среди которых преобладал тяжелый дух немытого человеческого тела и пронзительный смрад блевотины. За поворотом коридора, на кухне, горел свет, оттуда доносилось тихое монотонное пение.
За столом сидел худой усатый уголовник в синей майке и черных трусах.
— Замри. Если ты пошевелишься, я в тебя выстрелю, и ты умрешь, — подробно и чертовски доходчиво объяснил Очерет, наведя на него пистолет.
Ничего не понимающий уголовник, молча, уставился на него. Плечи и руки его покрывали самые разнообразные татуировки угрожающего характера. Вся уголовная символика была в ассортимент: от кинжалов, змей и черепов, до виселиц, ракет и даже танков. В руке он сжимал треснувшую чашку, обмотанную пластырем, на котором стояла надпись: «Не трогай — убью!» Из-за сильного дрожания чефир из чашки обильно поливал стол. Все пальцы у него были в вытатуированных перстнях, а тыльные стороны кистей и впадая грудь, — в церковных куполах. Понятный тип, прикинул его Очерет, небось, такие же перстня и на ногах себе наколол. Учитывая возраст, столько ходок он мог совершить, если начал сидеть задолго до своего рождения.
Подталкивая стволом пистолета в спину, Очерет завел грозного усача в комнату. Она больше походила на склад: в одном углу штабелем стояли четыре телевизора, несколько компьютеров и груда самой разнообразной радиоаппаратуры. В другом углу, сидел на полу, прокованный цепью к трубе Шеин. На его бледном, осунувшемся лице лихорадочно блестели испуганные глаза. Взглянув на стол, Очерет увидел «Polaroid» и сразу подумал, что он краденный. У него сложилось мнение, что все вещи в комнате были краденные. Даже воздух здесь был «спертый», пошутил про себя Очерет.
— Ключ! — протянув руку, потребовал Очерет.
Уголовник засеменил к кровати. Было заметно, что ему не совсем удобно переставлять ноги, будто между ними что-то застряло. Поспешно перерыв все, что было на кровати и сбросив на пол подушку, он достал из-под нее ключ. Обратив внимание на странный фасон семейных трусов Мишиного надсмотрщика, Очерет решил пошутить. Сняв у Миши с пояса замок, он заставил его фотографироваться в обнимку с уголовником, и сделал два снимка.
— Кие-то вы безрадостные, — просмотрев фотографии, покачал головой Очерет. — Не счастливые, что ли? Надо веселее, фотографии-то на память. Или вам тяжело расставаться? — язвительно скривил губы он. — А ну-ка, оба, скажите по-английски вот в эту дырочку: «сыр».
Внезапно поменяв глухой тембр голоса на металл, он прорычал, — Ну, вместе: «чи-и-из!» — и, понудив уголовника и Мишу, прижавшись щеками друг к другу, улыбаться, Очерет сделал третий снимок.
Еще раз, просмотрев фотографии, он машинально отметил про себя отличное качество снимков и, выбрав последний, положил его на стол рядом с фотоаппаратом, остальные два забрал с собой. Затем он примкнул уголовника цепью к трубе отопления там, где раньше сидел прикованный Миша. Уходя, Очерет медленно приблизился, и пристально посмотрев ему в глаза, негромко сказал:
— Утюгу и остальным передай, чтобы сегодня же исчезли из Киева. Того, кто останется, я убью.
Глава 12
Альбина вышла из своей квартиры.
Запирая дверь и щелкая ригельными засовами замков, она думала, что если есть дверь, хоть бы и бронированная, ее откроют, и никакие замки ее не уберегут. На первом этаже ее дома располагался гастроном с весьма многообещающим названием «Бумі маркет». Возле камер хранения гастронома у нее была назначена встреча со Склянским. На скамейке возле подъезда сидела юная, лет семнадцати мать в черной кожаной куртке. Рядом с ней стоял ее четырехлетний сын в такой же кожаной куртке. У матери были растрепанные ярко-оранжевые волосы, покрашенные «перьями» зеленкой. Поверх этой экстравагантной прически она надела наушники плеера. Тонкими пальцами, унизанными дешевыми мельхиоровыми кольцами и перстнями, вертит колесико настройки. На лице выражение неописуемого восторга. Сама еще ребенок, в ней было что-то до отвращения животное, скорее всего, обезьянье. В этой интенсивно размножающейся особи воплотилось все ничтожество, весь ужас и грязь женского пола. Волна ненависти к женской никчемности всколыхнулась в Альбине и тошнотой подступила к горлу.