Страница 31 из 55
Вот где он его видел! Но это было так давно, что паук должен быть уже стариком. Тот, когдатошний его прототип, впившись в них своими колючими глазками и пробурчав что-то наподобие приветствия, начал делать приглашающие жесты двумя руками, словно намеревался, как курей, загнать их в свою паучью берлогу. Мишу это насторожило, но хочешь, не хочешь, а идти надо, ведь там должен был находиться виновник их вызова. Внутри, вместо телевизора на земляном полу валялась груда щепок от деревянного корпуса и битые радиолампы в переплетении обугленных проводов. Выяснилось, что последнее время телевизор начал периодически подмигивать своему суровому хозяину, и как на зло, в самых интересных местах передачи. Вполне закономерно, хозяин вначале проникся к нему своим нерасположением, а после люто возненавидел. Когда стали показывать футбольный матч, телевизор вообще потерял всякую совесть. Вначале он просто ехидно подмигивал. Карандей пару раз его стукнул, совсем слегка, «зовсим легохонько»… Но подлый телевизор замигал так, что смотреть его стало совсем невозможно. Карандей избил об телевизор все свои руки, но тот упрямо продолжал мигать. А когда комментатор завыл: «Г-о-о-л!», мученик Карандей сорвал со стены дробовик и выпалил в мигающий экран картечью.
— Картечью?.. А, почему не дробями? Тут все на уток охотятся. Картечь, она ж на крупного зверя, — невозмутимо поинтересовался Мишин наставник.
Миша называл его про себя «Наставник молодежи», ему было тридцать два года, он был запойный пьяница.
— То для рыбных инспекторов… Для них, змеёв зеленых, картечь в самый раз, — пояснил ему Карандей.
— Все ясно, — подвел черту под сбором анамнеза[21] Наставник молодежи. — А теперь, по существу дела, — он прошел школу жизни в этом районе, здесь спился, а впоследствии, повесился. — Покажи, уважаемый, что здесь можно отремонтировать?
— Ну, раз вы такие мастера… Не умеете справить, так берить на запчасти, а мне хочь на стакан вина дайте. Чего уж там, так уж и быть…
— Не трогай его, Нюмич! — окрикнул усача гнусавым голосом, сидящий за столом бритоголовый, который ударил Мишу в живот. У него не было передних зубов сверху и снизу. Оказывается, этого, который в майке и трусах, зовут Нюмич. — Морамойка сказала, он бацильный. Сам подцепишь и нас наградишь, — сварливо прогундосил беззубый.
Но грозный Нюмич не мог просто так уйти, он куда-то вышел и быстро вернулся с грязным полотенцем, завязав его на конце узлом, он три раза больно ударил Мишу по голове и спине. После этого он отступил на шаг, любуясь делом рук своих и с видом человека, выполненного свой долг, вернулся за стол к собутыльникам. Кроме Нюмича, все они были бритоголовые, в черных кожаных куртках и спортивных штанах. Их лица… Нет, то, что должно было быть на месте лиц, скорее напоминало ведения из кошмара. Опухшие личины с заплывшими щелями глаз, свороченные набок носы, порванные рты с черными обломками зубов. Невнятно о чем-то переговариваясь, они раз за разом опрокидывали в себя чашки и стаканы с водкой. Из закусок на столе был лишь хлеб, они его только нюхали. Миша смотрел на них и недоумевал: что же, собственно, будет дальше?
— Тебя как зовут? — угрюмо спросил его беззубый, похоже, что он у них главный.
— Михаил, — робко ответил Миша.
— Так, Мишаня, отвечай, только по быстрому, и не вздумай брехать. Ты правда больной?
— Да, — помолчав, с боязливой покорностью признался Миша. — У меня СПИД…
— Тю, удивил, — презрительно обронил беззубый, — Он, у Нюмича тоже СПИД, а ему хоть бы хны…
— Не СПИД, а сифон! — обижено возразил Нюмич.
— Не сцы, голубок, будет у тебя и СПИД, — обнадежил его беззубый. — А у тебя, Мишаня, будет сифон. Нюмич у нас такой же кругляк, как и ты, — он подмигнул Мише для чего-то и ехидно захихикал.
— А ты, не кругляк?! — обижено огрызнулся Нюмич. — Универсал… — тихо, в сторону процедил он.
— Заткни хайло чухан гунявый! Вякни еще раз, я тебя, как капусту пошинкую! — с неистовой злобой окрысился беззубый. Миша съежился и невольно поджал под себя ноги.
— Нюмич дьявол забурелый, работать ему в падло, а воровать боится, — подал голос сидящий напротив беззубого, бритоголовый, с внушительным синяком под глазом. — Весь расписной, а толку с него, как с козла молока: ни украсть, ни покараулить. Пора списать его в утиль, ‒ говоря это, он неотступно сверлил глазами беззубого, словно провоцировал его.
Беззубый ничего не ответил, молча налил себе в красную с белым горошком кофейную чашку водки и выпил, занюхав ее огрызком хлеба.
— Ты уверен, что эта фрейфея за него заплатит? — кивнув на Мишу, с сомнением в голосе спросил у беззубого тот что с синяком. Его бритая голова была разукрашена белыми шрамами от многочисленных драк, а на затылке бугрились две толстые жировые складки.
— Заплатит, куда ей деться, — убежденно ответил беззубый, — Она его любит. Морамойка говорила, она ему на Прорезной квартиру купила и обставила. Ты знаешь, сколько на Прорезной квартира стоит?
— Черт его знает, — ответил тот, что с синяком. — Я и где Прорезная не знаю. А ты не много заломил? Где она стоко бабок возьмет? Начнет лямку тянуть, а дело стремное, тухлятиной воняет, — с еще большим сомнением сказал он и налил себе полный граненый стакан водки.
Прежде чем выпить, он долго дул на водку, опрокинул в себя весь стакан, и громко чавкая, принялся жевать хлеб. Вдруг, что-то вспомнив, шлепнул ладонью себя по макушке и севшим голосом просипел:
— Нюма, а ну мотнись на кухню! Пошуруй там, я кажись, на окне консерву видел.
Нюмич сразу же вскочил и засеменил на кухню, переставляя широко расставленными кривыми ногами. В каждом его движении была какая-то развинченность. Черные трусы у него были разорваны между ног и при ходьбе развивались, как юбка.
— Нюмич, не расставляй так ноги, когда ходишь, а то получишь по яйцам, — прогундел беззубый, обвел взглядом своих собутыльников, и захихикал своей шутке.
Нюмич быстро вернулся, неся в одной руке, жестяную банку консервов, а в другой финку и орудуя финкой, вскрыл банку.
— А весло? — требовательно спросил тот, что с синяком.
— Где я тебе его возьму? — пробурчал Нюмич. Было видно, что он у них в услужении. — Рубай пером или руками, — предложил он.
— Воблянах! Чмо порченое! Та я тебя щас руками за окно поставлю! — рявкнул Синяк и Нюмич виляя бедрами, снова заковылял на кухню.
— Ничего не много, она баба икряная, — после продолжительного молчания возразил беззубый, возвращаясь к прежнему разговору. — Морамойка сказала, она на антикваре сидит, свой магазин и тачка с водилой. У нее зелени не меряно. Морамойка брехать не будет.
— Морамойка, бедка бездорожная. Она с иглы не слазит. Ей бабло нужо, она тебе еще не такую фаску протянет. Самого заметут и нас потянешь, — с набитым ртом, возразил подбитый глаз. Миша заметил, что тот в постоянном несогласии с беззубым, он его и боится, и задирает.
— Нехай хоть сорок штук отстегнет, а там посмотрим. Я ей его по частям отдавать буду, — неуверенно ответил беззубый и, заметив полные ужаса глаза Миши, обратился к нему.
— А ты, Мишаня… Ты, нас не слухай, мы тут про свое перетираем, — с приторной ласковостью начал он и на глазах зверея, продолжил, — Еще раз замечу, шо ты нас слухаешь, я тебе, падла заделаю такую сатану, скоко жить будешь, будешь помнить! Если будешь… — и помолчав, разглядывая Мишу налитыми злобой мутными глазами, гнусаво присовокупил, — Ты, давай, сиди тут тихо, а будешь вопеть, Нюма тебя зарежет. Зарежешь, Нюма? — криво усмехаясь, спросил он у Нюмича.
— Запросто! — с готовностью поддакнул Нюмич и с грозным видом снял со спинки стула свое полотенце с узлом на конце. — Токо, Утюг, мне надо пойти резиновые перчатки купить. Голыми руками я его разбирать не буду, это ж кровищи скоко… Я же не знал, что эта мина спидоносная, — играя глазами, он жеманно склонил голову набок и кокетливо улыбнулся. Миша заметил в нем что-то мучительно знакомое и даже близкое, но в его оскаленном рту сверкнули металлические зубы, которые сразу вернули его на землю.
21
От гр. anamnesis — воспоминание. Сведения о начале и развитии заболевания, сообщаемые больным либо его близкими.