Тьма века сего

Когда тотчас же после его ухода агент рванул к инквизитору, приписанному к поселению, служитель Конгрегации едва сдержался, чтобы не отходить раскаявшегося грешника табуреткой. Разумеется, горе-шпиону и в голову не пришло выждать, отвлечь внимание, пробраться к конгрегатской резиденции тайком, и когда немедленно направленные в дом охотника тевтонцы выломали запертую дверь — того и след простыл.

Агент для себя не просил ничего, желая лишь получить обещание защитить семью, однако разбрасываться людьми в сложившейся ситуации было не с руки, да и прощенный враг, решил инквизитор, порой куда надежней облагодетельствованного друга, посему несостоявшийся агент был оставлен где есть, с обязательством являться для исповеди тотчас же, если его память выкинет новую шутку или если на связь попытается выйти кто-то еще.

Все трое, однако, так и продолжили жить как прежде; никаких новых кульбитов их разум более не совершал, никакие агенты более значимого порядка с ними не связывались, никто не пытался отомстить им за предательство, и что самое главное — никакой дельной информации они ни о себе, ни о сообщниках на Старой Земле сообщить не смогли. Все трое бормотали что-то маловнятное о мире без Инквизиции, свободе человеческого духа без Церкви, Империи и какого бы то ни было государства вовсе, о грядущем триумфе человеческой воли и славе древних богов, смущаясь под взглядами инквизитора и братьев-рыцарей, запинаясь и явно сами удивляясь тому, как когда-то могли верить во все сказанное настолько искренне, чтобы согласиться на столь дикое вмешательство в собственный разум. Как заметил, пересказывая суть отчетов, Висконти — жизнь на осадном положении либо быстро вылечивает анархистскую блажь, либо лишает разума вовсе, и слава Богу, что в случае этих троих имел место именно первый вариант.

Что сталось с бежавшим агентом первого порядка, куда он направился, в конкретное место или куда глаза глядят, что с ним сталось — осталось неизвестным. Тела не нашли ни поблизости от поселения, ни на землях местных племен (если только те говорили правду), живым его нигде достоверно не видели тоже, и лишь мальчишки, сыновья местного охотника, говорили, что, кажется, видели пришлого человека далеко-далеко, у заросших соснами скал, куда им заходить было запрещено, но они (честное слово, случайно!) все-таки зашли.

Если мальчишки ничего не напутали и ни в чем не приврали — двигался агент именно в сторону земель, на которых, согласно предположениям местных, обитали люди, не похожие на жителей Винланда. Отчасти, как не раз отмечал Висконти, им можно быть благодарными — именно на основе противостояния их нечастым, но всегда разорительным набегам и помощи местным племенам в этом деле удалось достаточно легко наладить относительный мир и хрупкое сотрудничество с обитателями земли, открытой спустя несколько лет после основания базового лагеря на Нойфундланде[90]. За время пребывания на соседствующей с островом земле братья-тевтонцы сталкивались с ними восемь раз в серьезных схватках и еще однажды — в мимолетной драке с, по-видимому, отрядом разведчиков. Взять живым никого из них ни разу не удалось, и все, что оставалось — строить предположения по телам и снаряжению убитых и рассказам местных.

Они приходили с юго-запада, где появились, по рассказам стариков, всего несколько поколений назад. Это были высокие крепкие люди или со светлыми волосами, но с чертами лиц винландских жителей, или не похожие на них вовсе — таких легко можно было встретить в северных районах Германии где-нибудь в порту. Вооружение тоже напоминало больше хорошо знакомые мечи и скандинавские секиры, чем палицы и легкие топорики местных племен, да и одеяния их, хоть и были сшиты явно по местным обычаям, имели заметные и тоже знакомые отличия в крое. А главное — местные в один голос твердили, что не известны ни им, ни ближайшим племенам те духи, чьи изображения были выточены на амулетах, и не знакомы знаки, что были вышиты на одеждах убитых.

«Мы знаем, что случилось с исландцами», — сообщил в одном из отчетов конгрегатский служитель более десяти лет назад, но это было слишком сильным заявлением. Да, теперь стало ясно, куда исчезли полторы сотни лет назад все прибрежные обитатели Исландии. Да, можно было предположить, что им стало мало Нойфундланда, и с острова они сместились на обнаружившийся рядом с ним континент. Но что стало с первым поселением, почему они ушли глубже на юго-запад, как им удалось выжить в окружении не слишком доброжелательных к чужакам племен, почему спустя столько поколений смешения все еще не исчезла, прямо скажем, не самая стойкая порода светловолосых людей, растворившись в подавляющей массе винландской крови… Все это так и осталось без ответа.

И к тому же, возник новый вопрос: грубо сделанные золотые амулеты, в немалых количествах найденные у убитых светловолосых — это редкость, отличительная особенность экипировки «идущих на смерть», или там, на юго-востоке, и вправду можно найти что-то, что сделает, наконец, по сути убыточную колонизацию неизведанной земли хотя бы самоокупаемым предприятием?..

Тевтонский emissarius, на чьих плечах лежала орденская часть освоения Винланда, уже стал не просто постоянным гостем в академии — в последние годы все чаще он входил в рабочую комнату Антонио Висконти почти запросто, и можно было слышать из-за двери, как они жарко обсуждают что-то, о чем-то спорят, препираются, и если склониться к створке и притихнуть, можно было услышать не приличествующие столь высоким особам выражения вроде «от барана слышу» или «и откуда я рожу тебе еще три корабля?»…

Корабли, правду сказать, находились. Не в тех количествах, о которых время от времени мечтал Висконти, однако рвущимся на новую неизведанную землю конгрегатам всегда было на чем туда попасть…

— Сколько раз подавал прошение? — спросил Курт и, когда Мартин непонимающе нахмурился, пояснил: — О назначении в Винланд. Сколько раз ты пытался и сколько раз Бруно тебе отказывал?

— Четыре, — нехотя отозвался тот.

— Зачем?

— Затем, что это интересно, — с явно сдерживаемым неудовольствием пояснил Мартин. — Затем, что необыкновенно. Затем, что для меня это как целый Предел-континент.

— Ах во-от оно что, — протянул Курт, кивнув с нарочитым пониманием. — Предел. Приключения, схватки, неведомые чудовища и чуждые земли. Оно и понятно, всякие там стриги да оборотни, да человеческие войны — привычные скучные пустяковины… Сюда — тоже сам напросился?

— Да не полезу я в Предел, — зло отрезал инквизитор. — Да, приключения. Да, стриги и оборотни — это скучно, когда один из них с детства учит тебя французским наречиям, а с другим ты все с того же детства бегаешь на тренировках. И ведьмы — скучно, потому что одна из них тебе штопала штанину, которую другая порвала в детской драке, а потом обе ставили тебе припарки на ссадины. Шпионы — скучно, потому что они твои родители, с малых лет отдавшие тебя на воспитание своим учителям-шпионам. Наследники престолов, могущественные организации, рулящие политикой половины цивилизованного мира — скучно. Все они — просто точно такие же друзья, родные или враги, как тысячи, десятки тысяч обывателей Европы, все эти тайные игры — байки моего детства. Ах нет, вспомнил, было нечто необыкновенное — год назад. Призрак на заброшенной мельнице в полузаброшенной деревне. К призракам я еще не привык, вынужден признать. Да, на родной земле еще может произойти много нового и интересного, только я-то вряд ли до этого доживу, а сейчас вся моя служба похожа на жизнь городского стража, следящего за карманниками.

— А тебе подавай ангела смерти на улицах? Помнишь, что говорили в академии об азарте?

— Это не азарт.

— Да в самом деле?

— Я хочу приложить силы туда, где этих сил не хватает, — с расстановкой выговорил Мартин. — Быть полезным там, где эта польза нужна. Да, я хочу, чтобы это и мне тоже было интересно, это что, настолько крамольно? И скажешь, что сам не начинал службу с той же мыслью?

90

Neufundland — «новооткрытая земля» (нем.).