Тьма века сего

Мы пробыли в Риме еще два дня и на третий пустились в обратный путь, и за эти два дня рассказ о «чуде у костра», как его вскоре стали называть, распространился далеко за пределы сей духовной столицы. К своему удовлетворению, я отмечал, что многие сему рассказу не верили, хорошо зная, кто такой человек, ныне ставший наместником Господа, а другие прямо говорили, что «бес беса изгнал», подразумевая, что Антихрист-Папа договорился с самим Сатаною о случившемся представлении, дабы смутить верующих. Однако были и те, кто поверил в искреннее раскаяние Папы, полагая, что сие чудо было явлено Господом в ознаменование прощения его грехов и вручения ему силы и благословения Господнего.

P.S. Майстер Висконти, возьму на себя смелость выдвинуть предположение, что нашим агентам в Италии стоило бы обратить на это внимание. Однажды первое очарование пройдет, и люди одумаются, но все ж лучше бы, чтоб это случилось раньше, чем позже.

Рим производит удручающее впечатление. За время войн и его перехода из рук в руки, и периода de facto безвластия, и власти семей — некогда великий город превратился в скопище руин и трущоб, среди которых затерялись островки стабильности и состоятельности. Шайки подонков охотятся на прохожих, как хищники в своих владениях, порой даже и не дожидаясь темноты. По улочкам бегают дикие животные, я сам лично видел волчицу, охотящуюся на крыс. На этом фоне горожане пребывают в смешении отчаянья, равнодушия и ожесточения, и готовы, как мне показалось, сорваться во что угодно, от фанатичного благочестия до войны с кем угодно.

Этим должны воспользоваться мы, пока не воспользовался человек, воссевший на папский престол».

Рим, август 1414 a.D.

Лис трусил по узкой сумеречной улочке, стараясь держаться ближе к стенам плотно стоящих домов, там, где тень почти скрывала рыжее юркое тело. Впрочем, он уже замечал, что обитающие тут люди все реже обращают на него внимание, если вдруг зазеваться и попасться кому-то на глаза; мужчины или дети постарше, бывало, подберут с земли камень или обломок какого-нибудь крупного мусора и с руганью метнут вслед, не особенно целясь, лишь так, попугать, а женщины и вовсе просто шарахались в сторону и отходили подальше.

Крысы здесь тоже были непуганые, нахальные и ленивые. Их было много, ловить их было легко, куда легче, чем лесных и полевых мышей, и лис уже не помнил, когда в последний раз по-настоящему охотился, долго выслеживая добычу и вкладывая силы в каждый бросок. Кажется, это было до того, как он покинул привычные места и перебрался сюда, в окрестности людского города. В городе было хорошо, сытно, на боках быстро нарос жирок, лапы довольно скоро забыли, как это — бегать подолгу, не уставая, бежать приходилось лишь изредка, когда в этих каменных лабиринтах лис натыкался на конкурентов — уличных собак или, что тоже пару раз случалось, одинокого волка. Однажды он учуял волчий запах издалека — серый мерзавец пристроился ужинать на его обычном месте, где меж стен двух домов образовалась хорошая, сытная помойка, где всегда можно было выкопать что-нибудь вкусное или ухватить зазевавшуюся крысу. Тогда он просто свернул на другую улочку, отправившись на поиски иного места для питания, но отметил, что это была бы уже третья встреча за лето. Нехорошо. Если эту территорию отхватят себе волки, придется исследовать новые места и новые улицы…

Людей он заметил слишком поздно, чтобы убежать или спрятаться, и двое мужчин остановились в трех прыжках напротив, глядя на лиса недобро, но не пытаясь чем-то кинуть или ударить. Он на всякий случай немного оскалился, вжался в стену задом и стал продвигаться вперед, всем видом показывая, что нападать не станет, но намерен пройти дальше. Мужчины покачивались, поддерживая друг друга, и от них несло тем самым духом, что всегда сопровождал людей этого города, когда они вели себя странно — громко смеялись, приплясывали посреди улицы или делали другие чудные вещи. Между ними и лисом уже было два-три человеческих шага, и он почти протиснулся мимо, как вдруг один из мужчин яростно затопал ногами и, взмахнув рукой, выкрикнул:

— Пошел вон, вонючка!

Он вздрогнул, рефлекторно тявкнув, и ринулся вперед, успев услышать позади гневное «При Папе такого дерьма не было!».

Сиена, август 1414 a.D.

— Горожане вспоминают Папу Иоанна и уже вслух, не скрываясь, чают его возвращения.

Он кивнул, продолжив перебирать бумаги, лежащие на столе. Ленца кашлянул и осторожно продолжил:

— Рим теперь делят не только Колонна с Орсини. Еще несколько семей решили, что могут отхватить себе по куску, и теперь рвут эти куски друг у друга, а Колонна с Орсини — у них.

— К слову, об Орсини.

— Да, — кивнул Ленца, не дожидаясь продолжения, какового, в общем, и не требовалось. — На рожон не лезут, однако идею «при Папе было лучше» в народе подогревать продолжают. И как я уже сказал — у них это получается.

— Хорошо.

— Полагаю, — помолчав, продолжил Ленца, глядя на хозяина дома многозначительно, — и без их усердий сторонников вашего возвращения нашлось бы немало. Рим похож на большую помойку, а война семей уже вымотала всех.

— Отлично, — повторил тот, быстро пробежал глазами убористый текст на листе перед собою, поморщился, скомкал и бросил на стоящую рядом со столом жаровню, на которой уже скопилась внушительная кучка пепла. — Дитрих где?

— Фон Ним? — с заметной растерянностью переспросил Ленца. — Не знаю… Где-то в гостевой половине, думаю, или внизу.

— Пошли проверить. Ему нездоровилось вчера… Годы, годы никого не щадят…

— Почему вы так беспокоитесь о нем, он же просто секретарь?

— Люблю традиции, — улыбнулся Косса, на миг оторвав взгляд от бумаг на столе. — Он сидел в папской канцелярии при Урбане Шестом, при Клименте Седьмом, при Бонифации, Бенедикте, Иннокентии, Григории, Александре… Он как семейная реликвия. Как верный сторожевой пес, оберегающий тайны семейного поместья… А еще он следит за мной для конгрегатов. Или для богемца. Впрочем, это без разницы.

Ленца на мгновение замер, даже не пытаясь скрыть оторопелость, и через силу выговорил:

— Но почему вы тогда… Зачем?..

— Увидеть в траве гадюку — ерунда, куда страшнее, когда она исчезает из виду, — все с той же широкой улыбкой, сводящей с ума женщин Италии, пояснил хозяин дома. — Пусть смотрит. Пусть пишет. Пусть рассказывает. Что мне скрывать от Инквизиции, в конце-то концов, м?

Ленца смятенно опустил взгляд, кашлянув, но не ответил, хотя сказать и было что. Косса расправил плечи, прогнулся назад, разминая спину, и взял следующий лист из лежащих на столе.

— Пускай строят планы, опасаются, сочиняют небылицы и пытаются вообразить, на что способен такой страшный человек, какового в своих донесениях рисует их агент. Даже если он увидел или услышал что-то, чего я не хотел показать, это уже ни на что не влияет. Момент истины близится, и там все это значения иметь не будет… Давай, не мнись, — поторопил он, не поднимая взгляда на собеседника, и бросил на жаровню еще один смятый лист. — Ты же весь извелся. Что хочешь спросить?

— Зачем? — повторил Ленца тихо. — Зачем вам на Собор? Владислав мертв, Рим сыт по горло властью семей, стоит вам подойти к стенам — изнутри поддержат люди Орсини, из горожан сторонников уже набралось немало, армия Владислава не будет лезть из кожи вон при мертвом правителе, они уже почти разбежались из города… Зачем вы согласились на Собор? То есть… При ваших… гм… способностях — вам ничего не стоило выкинуть их из Рима ко всем чертям, ведь Владислава же вы…

Ленца запнулся, когда хозяин дома медленно поднял взгляд, улыбнувшись на сей раз едва заметно и холодно.

— При чем здесь я? Короля Владислава убила любовница. Этот гнусный захватчик Рима был развращенным грешником, за что и поплатился.

— Да, — поспешно согласился Ленца. — Разумеется. Но… Вы же могли бы войти в город в силе и славе. Зачем вам ехать в логово противника?