Принц и Мадонна

— Донюшка, иди сюда, ты мне нужна, — слышу я голос из соседней комнаты. Замираю, вслушиваясь. Те же интонации, тот же тембр. Меня пробирает до дрожи.

На подкашивающихся ногах я иду в комнату.

Посредине помещения стоит инвалидная коляска, не точно такая как надо, но похожая. В ней мужчина в клетчатой рубахе, на голове которого парик цвет в цвет с воспоминанием из прошлого. Я знаю кто под ним, но мне все равно страшно.

— Ближе, детка. Ближе, — я делаю шаг, затем другой. Мою руку ловят и притягивают к себе.

Я вздрагиваю и закрываю глаза.

— Смотри, детка. Смотри, — слышу приказание и выполняю его. — Детка, можно я тебя потрогаю? — спрашивает человек в клетчатой рубахе.

Я сглатываю и… киваю. Пусть через силу, через страх, но киваю, чувствуя, как деревенеет тело, как из груди рвется крик. Но я держу его. Не выпускаю. И сквозь пелену страха пытаюсь ощутить совершенно другие чувства. С первого раза мне не удается. Моя кожа немеет.

— Детка, дотронься до меня, — приказывает мужчина в клетчатой рубахе.

Несколько сантиметров кажутся огромным расстоянием, но я преодолеваю их и кладу руку на рубаху. Теплая байка ложится под пальцы. Пока я исследую ее, мужская рука исследует меня. Подол платья задирается все выше и выше. Я не знаю о чем думать. То ли о своей руке, то ли о чужой. Сознание мечется, пытаясь за что-нибудь ухватиться, найти якорь.

Чужая рука оказывается быстрее и обнаруживает отсутствие белья. Я слышу удивленный возглас. Именно он пробивается через пелену сознания. Я цепляюсь за него прислушиваюсь. Тянусь сознанием к руке, ласкающей мою попку, то приближающейся, то удаляющейся к развилке между ног.

— Детка, сними с меня рубаху, — приказывает мужчина.

Мои руки дрожат, но я стоически расстегиваю пуговицы. Осталось дело за малым. Снять ее. Мне помогают, привставая. Под пальцами оказывается молодая упругая кожа, бугрящиеся мышцы, широкий разлет плеч. Пелена истончается. Я вижу разницу. Образ из прошлого начинает транформироваться, приобретает другие черты.

Крепкая рука срывает с головы мужчины парик. И вот под моими пальцами уже совсем иные волосы. Они мягче, шелковистей и они короткие на затылке. Я люблю водить по ним против шерсти. Образ из прошлого потихоньку мутнеет, заменяясь совершенно другим.

— Детка, иди ко мне, — совсем другой тембр, нежели в прошлом.

Мужчина подается на кресле чуть вперед и у меня получается сесть на него сверху.

Сладкий миг проникновения. Медленные движения. Протяжные стоны. Мои пальцы на коротко стриженном затылке. Его руки на моих ягодицах. Медленно, еле слышно, мы приближаемся к финалу. Я чувствую внутри себя его нетерпение. Я ощущаю собственную дрожь предвкушения. Но чего-то не хватает для полного завершения. Нет того, что полностью бы переписало сценарий.

И вдруг резкий толчок и… Данияр вместе со мной встает из кресла. Он держит меня на весу, не прекращая двигаться внутри.

— Поцелуй меня, — командует, прожигая зеленью глаз. — Поцелуй так, как будто в последний раз.

И я целую. С силой, со страстью, с нежностью и с удовольствием. Со всем на что способна дать любимому мужчине. Я чуть ли не кусаю его, но вовремя понимаю, что творю и начинаю зализывать, прося прощения.

Где-то позади нас лежит перевернутая коляска, колесо которой все еще вращается.

Но это уже не имеет значения. Ибо мы взлетаем ввысь. Вместе. Как птицы. И парим от наслаждения в вышине, купаясь в воздушных потоках, играя. Я лечу и рука об руку со мной летит мой любимый, сумевший подарить освобождение.

И теперь в моей памяти будет этот полет, а не что-то иное черной тучей закрывающее сознание.

Мой крик счастья чистый и свободный разносится по всему дому. Как хорошо, что мы живем в лесу и никто нам не мешает играть во взрослые игры.

— О. Мадонна, — хриплый стон вырывается из горла Климова.

Теперь меня эта фраза не раздражает, а, наоборот, раззадоривает, с каждым разом все сильнее и сильнее.

И я вновь и вновь хочу целовать любимые губы, трогать любимые кудри и стонать… стонать от наслаждения, от которого кружит голову и перехватывает дыхание.

Телефонный звонок вырывает из блаженной дремы. Мы с Климовым только-только залезли в кроватку, чтобы хоть немного поспать после незабываемого удовольствия.

— Алло, — хриплю в трубку. Голос сорвала от стонов.

— Плинц и Маденя, ха-ха-ха, — раздается детский смех.

Сон как рукой сняло.

Голос брата всегда оказывает на меня такое воздействие.

— Доня, ты слышала? — кричит довольная, как слон, мама. Она горда успехами своего мальчика, больше, чем чьи бы то ни было. И я ее в этом понимаю.

— Слышала, — радостно вздыхаю, понимая, что мне вряд ли уже удастся поспать. После таких известий уснуть уже не получится, как не старайся.

Вот зачем они выбрали крестным отцом — Принца Датского? Вот зачем? Я все понимаю, что он друг папы Жоры и даже как-то спас ему жизнь. Но ведь можно же было поискать кого-то другого.

— А что тут такого? — спросила мама, когда я возмутилась родительским произволом. — Прекрасный уважаемый человек. Наша семья видела от него только хорошее. А то что мальчику будет тяжело произносить имя крестного отца, так это не страшно. Мы же его тоже зовем принцем. Не надо ничего придумывать. Принц, он и в сказках принц. А один он или их несколько это уже другой разговор.

Я с ней не была согласна, но тактично промолчала. Они родители, им решать что и как делать.

Зато теперь у нас коалиция с папой Жорой.

Да. Да. Я стала звать его "папой". С тех пор как в родительском доме появился маленький принц, стало как-то неправильно называть отчима Георгием Антоновичем. Слишком официально. Да и маленький мальчик не понимает всех этих нюансов. Да и, кроме того, мы как-то слишком породнились с ним. Я помню своего отца. Я его люблю. Вечная ему память. Но папа Жора дал мне не меньше, а то, может быть, и больше. В нем я чувствую мужскую силу. Мудрость. И понимание.

И это главное.

Так что теперь у меня два Папы. Брат и Сестра. А еще Мама и любимый Муж.

Данияр заворочался рядом, пытаясь губами отыскать мою грудь. Мальчишка. У него своеобразный фетиш. Он балдеет от моей груди. Может часами ласкать, доставляя мне небывалое удовольствие. Я не представляю что будет, когда у нас появятся дети. Он же будет с ними конкурировать за право обладания моей грудью.

— Любимая, ты чего не спишь? — сонно отрыл глаза Данияр.

— Мама позвонила. Маленький принц научился выговаривать имя крестного. Правда еще коряво, но все равно он молодец. В таком возрасте мало кто произносит такие сложные звуки.

— Да. Братик у тебя резвый. Что привезем ему на подарок.

— Надо подумать.

— А если велосипед? — спросил Данияр.

— А не рано? — поинтересовалась. — Все же он еще маленький.

— А мы купим тот, который можно толкать.

— Ты уверен, что у него такого нет. Крестный папа его задаривает игрушками с ног до головы.

Датский просто с ума сходил по своему крестнику. После того, как он узнал, что у него появился сын, мужчина просто помешался. Он засыпал новорожденного подарками не по возрасту, словно в этом была необходимость.

Я втайне подозревала, что мама именно на это и рассчитывала, когда выбирала мальчику крестного отца, но тихо об этом помалкивала, не желая выдавать ее. Хотя, как мне кажется, об этом не догадывался разве что соседский пес.

— Не уверен. Но надо попробовать, — при упоминании Датского Климов кривился. Однако надо отдать ему должное, он ни разу мне не напомнил о прошлом. Его словно не было вовсе. Было и прошло, как он однажды сказал.

Все же мой муж чудесный человек. Умение прощать дано не каждому. А вот ему оно подвластно. За что я его люблю всем сердцем, всей душой.

— Какой же ты у меня лапочка, — я потерлась носом о плечо мужа.

— Это не я лапочка, а ты, — меня опрокинули на спину

— Да какая разница? — воскликнула, зная что сейчас будет. Данияр начнет меня щекотать, а я буду смеяться. Потом он меня зацелует. Залюбит. И на пике страсти признается в любви. Я же буду корить, что он меня отвлекает от приятного переживания. А потом долго не смогу смотреть на обиженную мордашку и отвечу, что тоже люблю. А он спросит "честно-честно?". А я подтвержу что это "правда-правда". И мы засмеемся. Весело и задорно. И на свете не будет никого счастливее нас.