Страница 16 из 17
Вера боялась пошевелиться, внутри гудел водопад из разрозненных чувств и эмоций, которые все вместе вызывали только одно желание — обнять его покрепче. Он помолчал, потом глубоко вдохнул и повел плечами, оперся о стол:
— Короче, по делу. Официально женаты мои родители никогда не были, и даже в завещание отца я внесён без слова "сын", а наравне с его друзьями и коллегами. Отец баловал меня деньгами и вниманием, но для общества это всё равно не более, чем причуда богача. Бастардов нигде не любят, а бастарда, выбившегося в люди наравне с родовитыми отпрысками, не любят вдвойне, потому что посмел влезть с посконной мордой в суконный ряд. Для людей, с которыми вы будете общаться на балу, само моё существование и уж тем более, присутствие на балу — плевок в их чувствительную душу. Для вас было бы лучше, если бы меня там вообще не было, но этого я позволить не могу, даже королевский дворец небезопасен, а доверить вас мне некому. Так что просто запомните, полукровки и, тем более, бастарды, кем бы они ни были и сколько бы у них ни было денег, по социальному статусу ниже аристократов, поэтому аристократы обращаются к ним на «ты». И вы должны…
— Нет.
— Вера, не усложняйте себе жизнь, — он вздохнул, устало потёр лицо, — это мелочь, которая вам сильно поможет…
— Нет.
Он зарычал и запустил пальцы в волосы, исподлобья посмотрел на Веронику и выдохнул:
— В жизни не слышал ничего более категоричного, чем ваше «нет». И более безысходного, чем «очень жаль». Ваша очередь, кстати. А то я всё болтаю и болтаю, некому заткнуть.
Она смущенно улыбнулась и выдохнула:
— Я даже не знаю… у меня теперь ощущение, что я вам крупно должна, как минимум — историю своей жизни.
— Расскажите мне историю о том, почему вы решили полечить и наградить именем помойного кота, и будем квиты, — иронично фыркнул он, она пожала плечами:
— Короткая будет история. Он мне понравился и мне захотелось сделать для него что-то хорошее. Всё.
— А при чём там «вещи для людей»?
— Я сделала это для себя, — кивнула Вера, смутилась и напоказ саркастично закатила глаза, — потому что есть такая глупая категория людей, которым для счастья нужно быть кому-то полезными. А я — самая бесполезная в мире Призванная, и компенсирую это как могу.
Он прыснул и тихо рассмеялся, покачал головой:
— Я понял. Ладно.
— Глупо? — поджала губы Вера.
— Ага, — он мягко улыбнулся и сполз по стулу ниже, откинулся головой на стену и надолго задумался. Вера смотрела на него, рассеянно изучая руки, медленно вращающие чашку, лицо с неуловимыми тенями мыслей… Ей показалось, что ему легче, как будто о том, что он рассказал, было тяжело молчать, а теперь эта тяжесть пропала.
«Какая всё-таки между нашими культурами пропасть…»
Она медленно глубоко вдохнула, он вопросительно посмотрел на неё и она поспешила изобразить беззаботность:
— Ещё чая?
— Давайте, — министр прикрыл рукой зевок, потёр глаза, Вера заметила:
— Засыпаете?
— Нет, — он сел ровно, решительно кивнул: — Я бодр, как бобр! В смысле… как кто? — министр задумался, Вероника рассмеялась, он опять потёр глаза, — ну как это говорится?
— Понятия не имею, как у вас это говорится, — подняла руки Вера, — у нас это называется «сонная тетеря».
— Я тетеря? — возмутился министр.
— Ага, — издевательски закивала Вера, ссутулилась и сделала сонное лицо, кривляя министра Шена: — Сидит так и из стороны в сторону качается, качается…
— Я не качаюсь, — заявил министр, заглянул в чашку и сурово вопросил: — Мы вообще чай пить будем или нет? У меня блины остывают! Ух ты, блины… Почему мы их раньше не ели?
Вера покачала головой и пошла ставить чай, министр в это время аккуратно развернул все три вида блинов, выбрал начинку и завернул обратно.
— Что там за несанкционированные движения? — грозно обернулась Вера, министр сделал честное лицо:
— Разведка, — облизал пальцы и добавил, — боем. Вкусно. Черт, а я уже объелся.
— Я же говорила, тефтельки были лишние.
— Тефтельки никогда не лишние, — наставительно произнёс министр, потёр живот и пробурчал: — Почему вы меня не остановили?
— По-моему, этот вопрос давно не актуален.
— В следующий раз остановите меня.
— Обязательно. — Она сняла закипевший чайник, выбрала чай и заварила самую маленькую чашку. Отнесла на стол, села рядом и подпёрла щёку ладонью, с умилением глядя на откровенно засыпающего министра. Он взял блинчик, посмотрел на него и вздохнул:
— Я стану очень, очень толстым, — покивал и добавил: — Все будут тыкать в меня пальцем и говорить: «Фу, жиробас! Сколько еды ты сожрал?». А я буду отвечать: «Много. И это было обалденно», — печально вздохнул и откусил половину, запил чаем и загрустил окончательно.
— Что опять не так? — улыбнулась Вера.
— Я вспомнил, что этот пояс застёгнут на последнюю дырку. И больше нету.
— Ничего, здесь есть диван. Можно будет сесть, откинуться на спинку и расслабиться.
Министр зажмурился и простонал с набитым ртом:
— Звучит, как музыка. — Посмотрел на половину блинчика, решительно нахмурился и заявил ему: — Лопну, но доем. — В два подхода запихал блинчик в рот, допил чай и чемпионским жестом показал пустые ладони, Вера рассмеялась и зааплодировала, встала убрать со стола, министр с трудом поднялся и выпрямился, взглядом победителя обвёл всю кухню, достал из кармана блокнот, что-то размашисто написал, шлёпнул печать и вырвал лист:
— Вера! Это для тефтелек.
Она взяла лист, там было две строчки на карнском и три столбика на цыньянском, из всех иероглифов она узнала только «прикасаться» и «смерть», усмехнулась и просунула листок сквозь ручку крышки кастрюли, убрала всё в холодильник и обернулась:
— Идём?
Он кивнул и пошёл в гостиную, с блаженным видом устроился на диване и достал из кармана телефон, стал что-то искать, посмотрел на Веронику, остановившуюся в нерешительности между диваном и креслом, похлопал по дивану рядом с собой и кивнул на телефон:
— Давно хотел у вас спросить… Что здесь происходит? Я ничего не понимаю.
Она села рядом, он тут же придвинулся ближе, почти касаясь её бедром, включил фильм, сел чуть ниже, Вера поднялась выше, чтобы хорошо видеть экран. Стала рассказывать, через время почувствовала, как господин министр всё ниже сползает по дивану и удобно устраивает голову на её плече, и замолчала. Его волосы рассыпались по её груди, дыхание было тихим и ровным, руки расслабленно лежали на коленях. Она осторожно повернула голову, глубоко вдохнула до дрожи пробирающий запах своей постели и закрыла глаза. Ей хотелось его поцеловать. Хотелось взять за руку, ощутить кончиками пальцев каждый шрам, каждую линию на ладони, взять двумя руками и греть, целовать каждую чёрточку…
Но она боялась пошевелиться, потому что понимала, что он проснётся, поэтому просто сидела тихо и старалась дышать медленнее. Казалось, она излучает своё неутолимое желание, оно наполняет воздух, пропитывает всю комнату.
«Господи, как же я люблю вас… как же…»
Ей хотелось кричать об этом, на весь мир, чтобы он услышал и понял. Его волосы были так близко, что она могла бы дотянуться и прижаться губами…
«Он проснётся.»
Сердце грохотало так, что она видела его удары сквозь рубашку, грудь подбрасывало, в голове шумело, как после бешеного бега.
«А может и не проснётся…»
Вероника зажмурилась изо всех сил и приказала себе держать себя в руках.
«Хрен поймёшь этот грёбаный мир…
Что он имел в виду, когда говорил, что я свободна и могу выходить замуж? Что всё было несерьёзно и уже кончилось? Когда ночью я гладила его по щеке, а он сказал, что ничего больше не будет, это от нас не зависит?
Почему он говорит одно, а делает другое? И почему я вижу в его глазах, что ему хорошо со мной, но делать ни шага дальше он не хочет?»
Она слушала его дыхание и сходила с ума от желания встряхнуть его и потребовать объяснений… и осознания, что ни за что его не разбудит.