Моя драгоценная гнома

«Я уже умерла», — подумала я и села под березкой, прислонившись спиной к стволу. Гребень Дагобер так и не взял, и я опять спрятала костяную вещицу в поясной карман.

— Что расселся? — эльф пошарил в траве. — Тут должны быть грибы, ищи.

Я послушно поползла на четвереньках, но грибов так и не нашла. Зато Дагобер сорвал шесть белых грибов.[1] Лично я мечтала о горячей яичнице, но на крайний случай сгодились бы и грибы, если бы их можно было обжарить на углях, посыпав солью и перцем, и сдобрив сливочным маслом, только у нас не было масла и соли. Кресало и огниво всегда были со мной, но принц запретил разжигать костер.

— Грибы можно есть и сырыми, — деловито распорядился Дагобер и разделил свою добычу на две равные части.

Каждому досталось по три гриба, и мы их тут же сжевали — быстро, сосредоточенно, обтирая шляпки о штаны, напились из родника и пошли дальше. К вечеру мы добрались почти до самых гор, но не встретили на пути ни города, ни самой захудалой деревушки. Я несколько раз пыталась остановить принца, жестами и гримасами уговаривая повернуть назад, но он обзывал меня безумным гномом и шагал вперед, убеждая себя (потому что я давно в это не верила), что еще миля-две, и мы окажемся в столице.

Только столицы все не было, зато приближалась ночь. Едва солнце скрылось за цепью гор, повеяло прохладой, и принц Дагобер помрачнел. Он горбил плечи и крепился до последнего, но вот я услышала, как он застучал зубами. Точно — неженка. Не так уж и холодно, чтобы дрожать, как осиновый лист. Но через сто шагов я решительно преградила эльфу дорогу и знаками предложила расположиться в лощинке и развести огонь.

Дагобер тоскливо посмотрел на трутницу и кресало, которые я сунула ему под нос, и покачал головой:

— Нас могут найти, лучше обойдемся без костра.

«Как будто лучше, если ты к утру окоченеешь!» — подумала я желчно, и снова ткнула ему в лицо трутницу.

После долгих уговоров Дагобер согласился на костер, и мы расположились в лощинке. Дагобер уныло осматривался, выбирая, куда сесть. Вокруг росли молодые елки, и он попробовал наломать лапника, чтобы сделать подстилку, но без ножа сделать это оказалось трудновато. Я насмешливо поглядывала на него, пока собирала валежник для костра, а потом преспокойно достала нож и нарубила тонких сухих прутьев для растопки. Дома я всегда топила печь, и теперь посчитала, что развести костер под открытым небом — не намного сложнее. Оказалось, что сложнее. Я намучилась, прежде чем трут запалил прутья, а потом перекинулся на валежник.

— Так у тебя есть нож?! — Дагобер вернулся с жалкими десятью ветками ели и присел на корточки возле костра, протягивая руки к огню. — Почему сразу не сказал.

Я неторопливо подбрасывала в костер ветки и после этих слов сердито засопела, а принц кисло кивнул:

— Точно, ты же немой. Я и позабыл. Тогда иди наруби веток, да поживее.

Мне пришлось подчиниться, и я орудовала ножом с таким усердием, что скоро мне стало жарко, и вовсе не колдовство было причиной моего усердия. Но по мере того, как лапника прибавлялось, злость моя исчезала. Я посматривала на эльфа, которого била дрожь даже рядом с огнем, и думала, что гномы — существа, созданные из камня и небесного огня — молнии. По преданиям, молния ударила в камень и создала первую гномью пару. А эльфы — это всем известно — дети звезд. Красивы и холодны. Наверное, поэтому они такие мерзлявые. Мне припомнилось, что даже летом эльфы нашего города щеголяли в мехах. Может, они это делали вовсе не из желания похвастаться достатком? А им и вправду было холодно?

Подтащив к костру охапку лапника, я бросила его на землю.

— Наконец-то, — проворчал Дагобер и перебрался на подстилку, поджав ноги и сунув руки под мышки. — Ты медлительней черепахи, слуга!

Я сняла куртку, оставшись только в рубашке и жилетке, и набросила куртку на плечи принцу. Она едва прикрыла его плечи и середину спины, но так было лучше, чем сидеть полуголым.

— Ты что это?! — эльф вскинулся, стянул мою куртку и попытался всучить мне обратно. — Сам замерзнешь!

Вместо ответа я положила ладонь ему на плечо, показывая, что мне ничуть не холодно.

— Фу ты! Горячий, как грелка! — засмеялся Дагобер. — Ладно, давай свои лохмотья.

Было забавно смотреть, как он кутался в слишком маленькую для него одежду, но куртка и костер сделали свое дело, и его эльфийское высочество перестало дрожать. Зато даже не поблагодарило меня за помощь и начало жаловаться на свою печальную долю — и голодно, и холодно, и лапника маловато, поэтому жестко сидеть. Слушая причитания Дагобера, я наломала веток для себя, подтащила к костру сломанную березку, чтобы костер не погорел за ночь, потом свернулась клубочком, повернувшись к огню спиной, и скоро уснула.

[1] Имеются в виду не боровики, а шампиньоны

15

Во сне мне виделись телячьи отбивные в компании маринованного лука и печеной картошки, щедро политой растопленным маслом.

Увы, пробуждение лишило меня даже этой приятной иллюзии, и я только потерла живот, вспоминая о булочках с вареной селезенкой, которые мы с Пышем так недавно уплетали на улицах нашего города. Я открыла глаза и увидела, что небо стало светло-серым — значит, рассвет совсем скоро. Костер горел ровно, но несильно, и по ту сторону ворочался на неудобной подстилке принц Дагобер, пытаясь прикрыться моей курткой. Я осторожно сгоняла до ближайших кустиков и улеглась снова, подложив руки под щеку и разглядывая спящего принца. Во сне он бормотал что-то, вздрагивал и хмурился, а я снова начала гадать, что же с ним приключилось. Наверное, вляпался в какую-нибудь неприятную историю в поисках очередной красавицы.

Я задремала, и проснулась, когда солнце уже расцветило небо, и на смену серому цвету пришел нежно-розовый. Принц Дагобер скакал вокруг костра почище горного козла, размахивая руками и пытаясь согреться. Самое удивительное, что меня прикрывала моя собственная куртка. Невозможно было поверить, что высокомерный эльфийский принц проявил трогательную заботу о гноме, но получалось именно так.

Заметив, что я наблюдаю за ним, Дагобер перестал скакать, принял важный вид и для начала меня обругал:

— Что смотришь? Это все ты виноват. Шел бы быстрее, недомерок, давно бы добрались до города. Поднимайся скорее, следующую ночь я намерен провести, как подобает благородному существу, а не животному!

Меня так и подкинуло на подстилке, и эльф удовлетворенно кивнул — ему пришлось по душе подобное послушание. Последующие четверть часа он посвятил приказам, как скрыть место нашего ночлега — я залила огонь, присыпала кострище землей и закрыла дерном, а обугленную березку уволокла к ручью и там спрятала в прошлогодних листьях. Заставив меня трудиться, сам эльф пальцем о палец не ударил, лишь поругивая меня за нерасторопность.

Когда мы продолжили путь к столице, я уже кипела от злобы и обдумывала, что скажу принцу, когда дар речи вернется ко мне. Мы карабкались по каменистому склону, и я только диву давалась, зачем эльф с таким упорством ползет на гору — ведь понятно, что там не может быть никакого города!

Впрочем, вскоре он любезно объяснил мне, на что надеялся.

— Столица должна быть по ту строну, — сказал он, вытирая покрытое пылью лицо ладонью, — я уверен, что эту гору видно из окна моей спальни. Нам останется только спуститься с той стороны — и пришли.

Я всплеснула руками — по мне, так легче было добраться до облака и прямо на нем влететь в окно принцевой спальни! Но в это время сверху посыпались мелкие камешки, а следом покатился валун размером с хорошую головку сыра.

— Берегись! — заверещала я, указывая пальцем.

Дагоберу хватило одной секунды, чтобы понять, что происходит. Он сцапал меня за шиворот и метнулся в сторону. Мимо нас пронеслись еще несколько крупных камней, а потом стало тихо.

— А у тебя голосок прорезался, как я слышу, — сказал принц, когда мы отдышались. — Или ты меня все это время дурачил, нахальный гном?