Страница 7 из 38
– О… Кто же может сказать, что творится у Холмса на сердце? Но я полагаю, что это любовь всей его жизни.
Мэри молча шла рядом с доктором Ватсоном. До сих пор она как-то и представить себе не могла… Но, конечно, даже мистер Холмс наверняка когда-нибудь влюблялся. В конце концов, он ведь гораздо старше, и его жизнь не была ограничена такими узкими рамками, как у нее. Мысленно она выбранила себя за неуместное удивление.
– Это было весьма любопытное дело, – проговорил Ватсон, немного помолчав. – Вначале мы думали, что она обычная авантюристка. Король Богемии попросил нас разыскать ее – она была его любовницей, и у нее осталась компрометирующая фотография, где они были сняты вместе. Он собирался жениться на женщине своего круга и строгих моральных устоев. Он боялся, что мисс Адлер, как ее тогда звали, предаст их связь огласке, и просил нас вернуть фотографию. Дело несложное – по крайней мере, мы так думали. Но она оказалась женщиной необычайного ума и порядочности. И она единственная на моей памяти, кому удалось превзойти Холмса.
Вот и Парк-Террейс. Холмс уже ждал на крыльце, все еще держа Элис на руках. Мэри подошла и отперла дверь. Что же за женщина эта миссис Нортон? Бывшая любовница короля Богемии! Подозреваемая в шантаже! Ни дать ни взять героиня романа. Что могло привлечь мистера Холмса в такой женщине? Но ведь мужчины непредсказуемы, как часто говорит миссис Пул. Мэри была заранее готова к тому, что эта миссис Нортон ей очень сильно не понравится.
Мэри: – А об этом непременно нужно писать? Ирен ведь тоже это прочитает.
Кэтрин: – Думаю, Ирен поймет.
Мэри: – Поймет, конечно. Но все-таки неловко.
Кэтрин: – Да, потому что это правда. Это то, что ты тогда чувствовала.
Мэри: – Все равно, можно было бы об этом и не упоминать.
– Мистер Холмс, не могли бы вы уложить Элис на диван?
– Со мной все хорошо, мисс, – глухо проговорила Элис в плечо Холмса. – Ну правда же, я и так до кухни дойду.
– Не сейчас, – сказал Ватсон. – Я хочу осмотреть вашу ногу. Мисс Джекилл, эта комната очень изменилась с тех пор, как мы были здесь в последний раз. Раньше ведь тут было как-то темнее?
Когда же мистер Холмс с доктором Ватсоном в последний раз были в гостиной на Прак-Террейс, 11? Мэри припомнила – выходило, что почти три месяца назад, вскоре после того, как они раскрыли дело с убийствами в Уайтчепеле. Да, с тех пор комната и впрямь изменилась.
– Это все Беатриче, – сказала она. Правда, стены в голубой цвет, с бордюром из красных и желтых цветов под самым потолком, выкрасила Жюстина, и несколько картин на стенах тоже были ее. Но Беатриче докупила кое-какую мебель и ткань с узором от Morris & Co., которой они заново обтянули диван и кресла. Она же купила и голубые китайские кувшины. Она заявила, что намерена совместить эстетичный стиль с экономичностью, что бы это ни значило. Во всяком случае, теперь гостиная хотя бы не производила такого мрачного впечатления, как в дни после смерти миссис Джекилл!
Холмс уложил Элис на диван, головой на вышитую турецкую подушку – в «эстетичном стиле» Беатриче.
– Доктора надо слушаться, – сказал он, выпрямился и засунул руки в карманы с таким небрежным видом, словно это не он только что тащил пострадавшую девочку через весь парк.
– Мисс Мэри! Я услышала ваш голос. – На миссис Пул был фартук, рукава закатаны выше локтей. Волосы, против обыкновения, свисали вьющимися прядями вдоль лица. Даже руки еще были в мыльной пене. Она явно только что стирала.
– Элис, кажется, ногу вывихнула. – Мэри сняла шляпку и перчатки и положила на каминную полку. – А Беатриче дома?
– Я сейчас ее позову, – сказала миссис Пул и скрылась в коридоре – но сначала взяла с полки перчатки и шляпку, наверняка для того, чтобы убрать их на место. Мэри почувствовала укол совести – это же не квартира Холмса, где и шляпки, и перчатки, и человеческие черепа могут валяться где угодно. Ей вовсе не хотелось добавлять миссис Пул лишней работы.
– Думаю, просто подвернула, – сказал Ватсон, ощупывая лодыжку. – Но немного поболит. Придется вам отдохнуть несколько дней, Элис. Сможете?
Элис неубедительно кивнула.
– Мэри! Ты видела телеграмму? – В дверях стояла Жюстина. Поверх платья на ней была рабочая блуза, вся в пятнах и разводах масляной краски. Голова у нее была повязана шарфом, а в руке она все еще держала кисточку – ее кончик голубел, как небо Швейцарии, которое Жюстина только что рисовала. – О, мистер Холмс, доктор Ватсон! Какой сюрприз.
– Да, видела, и не представляю, как быть, – сказала Мэри. – Есть ли хоть какая-то возможность выехать раньше, чем через неделю?
– Паспорта сегодня пришли, но ведь мы еще даже не начинали укладывать вещи. И тебе, кажется, еще нужно сделать какие-то распоряжения в банке? – Жюстина вдруг в испуге взглянула на свою кисточку. – Mon Dieu[2], как это я ее сюда притащила? Прошу прощения, я сейчас вернусь.
– Элис, cosa ti è successo[3]? Что случилось? Миссис Пул говорит, ты повредила ногу. – Как раз в тот момент, когда Жюстина побежала наверх, в гостиную вошла Беатриче. Она была в перчатках, с корзинкой на руке. Когда она подошла к дивану, все машинально отодвинулись подальше. Даже Ватсон отступил, хотя тут же снова шагнул вперед, словно желая показать, что уж он-то ее не боится. Беатриче опустилась на колени возле дивана и достала из корзинки рулон белого полотна, а затем пузырек с какой-то зеленой жидкостью.
– Думаю, Элис всего лишь подвернула ногу, мисс Раппаччини, – сказал Ватсон. – Позвольте спросить, что это такое, в пузырьке?
– Противовоспалительное средство моего собственного изготовления. – Беатриче провела рукой в перчатке по лодыжке Элис. Перчатки были сшиты из тончайшей, мягчайшей лайки, по ее собственному заказу, чтобы как можно меньше стесняли движения. Разумеется, это было все равно не то, что собственная кожа, зато в этих перчатках она могла прикасаться к кому угодно, не вызывая ожогов. – Может быть, джентльмены извинят нас на минуту? – спросила она, многозначительно глядя на Холмса. Тот с улыбкой повернулся к ней спиной и принялся разглядывать портрет матери Мэри, висевший над камином. Ватсон тоже отвернулся. Дождавшись, когда взгляды джентльменов будут обращены в другую сторону, Беатриче сняла с Элис чулок. Смочила полоску ткани в зеленой жидкости, обмотала вокруг лодыжки, а сверху наложила еще одну повязку, сухую и тугую.
– Ну вот, теперь опухоль спадет.
– Пожалуйста, можно я теперь пойду к себе? – спросила Элис. Лицо у нее было бледное, страдальческое и несчастное.
– Конечно, – ответила Беатриче. – Теперь тебе нужен покой. Никаких больше приключений, хотя бы на какое-то время!
– Может быть, мне ее отнести? – спросил Холмс, оторвавшись от тщательного изучения портрета и снова поворачиваясь к ним.
– Нет! – воскликнула Элис в ту же секунду, как Жюстина, появившаяся в дверях, уже без кисточки и рабочей блузы, сказала:
– Я могу это сделать.
– Да, Жюстина, пожалуйста, – проговорила Элис с явным облегчением.
Элис: – Да я бы умерла на месте! Мистер Холмс в моей комнате при кухне? Да я бы лучше на карачках по лестнице сползла, честное слово!
– Ну, иди сюда, ma petite[4]. Обхвати меня руками за шею. – Жюстина взяла Элис на руки, и это далось ей легче, чем Холмсу.
– Я открою вам дверь, – сказала Беатриче. Она вновь надела ручку корзинки на руку и вышла из комнаты вслед за Жюстиной.
– Из мисс Раппаччини вышел бы превосходный врач, если бы только она не была женщиной, – сказал Ватсон.
– И если бы она не была ядовитой. – Диана стояла в дверях со скрещенными на груди руками. – А мне, как всегда, никто ничего не рассказывает.
2
Боже мой (фр.).
3
Что с тобой? (ит.).
4
Моя маленькая (фр.).