Ясный новый мир

3 июля 1918 года, утро.

Западный фронт в районе Реймсского выступа.

Группа армий «Фон Белов»

Ранним утром третьего июля историческое сражение за Амьен было в самом разгаре, демонстрируя человечеству невиданные высоты мужества и героизма как ходивших в атаки «волнами цепей» англичан и французов, так и зарывшихся в развалинах Амьена германских гренадер. Противники часто сходились лицом к лицу, глаза в глаза, и тогда артиллерия с обеих сторон умолкала из боязни поразить своих. Среди закопченных руин в жестоких рукопашных схватках в ход шло всё: штыки винтовок, ножи, саперные лопатки, ручные и ружейные гранаты, пистолеты-пулеметы Бергмана, огнеметы, минометы. Солдаты убивали друг друга острыми траншейными кинжалами, кистенями, кастетами и дубинками, утыканными гвоздями.

Иногда одной из сторон удавалось заманить врага в засаду, и тогда мерно стрекочущие пулеметы словно косой укладывали людей, одетых в хаки или фельдграу. Чаще всего такое удавалось германцам, наносящим войскам Антанты страшные потери. Но иногда в этой кровавой кутерьме счастье улыбалось англичанам, а порой и французам. Труп падал на труп, резервы обеих сторон таяли, сгорая в этой страшной мясорубке. Уже было понятно, что первой не выдержит этого ужаса и сдастся все же Антанта, которая несла потери в два-три раза большие, чем ее противник.

Маршал Фош в конце концов поддался на требование Черчилля и бросил под Амьен все, что мог, включая находившуюся в резерве 2-ю армию, а также части 5-й, 6-й и 10-й армий, оборонявших парижское направление. И эти силы теперь таяли в бесплодных атаках и контратаках. При этом предел стойкости германских гренадер еще не был достигнут, чего нельзя было сказать о наступательном порыве их противников, изнуренных и обескураженных зачастую необъяснимыми успехами немецкой армии.

И вот, примерно за час до рассвета, переброшенная к Парижу германская артиллерийская группировка специального назначения (аналог артиллерийских полков РВГК Красной Армии), обложившись терриконами снарядов, открыла ураганный огонь по французским позициям, мешая с землей окопы, пулеметные гнезда и тела французских солдат и офицеров.

Эта артиллерийская канонада означала, что группа армий «Фон Белов» начала свое последнее наступление на Париж – то самое, про которое их любимый кайзер сказал: «Победа или смерть».

Ширина прорыва была вчетверо уже, чем при операции по прорыву на Амьен, и поэтому плотность артиллерийского огня получилась совершенно запредельная. Триста орудий на километр фронта, причем почти половина из них – пятнадцатисантиметрового калибра. При этом фронт на этом направлении двигался чуть меньше двух месяцев назад, а это значило, что ничего, кроме деревоземляных оборонительных сооружений, французы возвести просто не успели.

Всего два часа на позициях 6-й французской армии бушевал шквал огня и металла. Потом все стихло, и в атаку, как и под Амьеном, пошли штурмовые группы. Если бы им было оказано сопротивление, то взлетела бы черная ракета, штурмовики оттянулись бы назад, и артподготовку повторили бы по тому же месту. Но во французских окопах оставались лишь контуженые, раненые и сошедшие с ума от страшного огня артиллерии. Сопротивление было эпизодическим. Штурмовые группы сумели взять первую траншею, где их и догнала пехота 1-й германской армии, наступавшей прямо на Париж. Еще один рывок – и немногочисленные уцелевшие французские солдаты и офицеры стали выпрыгивать из своих окопов и улепетывать в тыл от озверевших бошей, которые, казалось, не боялись ни бога, ни черта.

Уже к полудню все три основные линии обороны были прорваны, и у командующего 6-й французской армией не осталось резервов для того, чтобы хотя бы ненамного затормозить продвижение германских гренадер. И если бы дело было только в гренадерах, которые не в состоянии продвигаться с боями более чем на пять-восемь километров в сутки, то для французов это было бы не так страшно. Семьдесят километров до Парижа вылились бы в десять дней «прогрызания» французских позиций. За это время сумели бы очухаться Фош и Пуанкаре, а в Париже, на заводах и в предместьях, были бы сформированы маршевые батальоны – аналоги наших дивизий народного ополчения. Немецкий прорыв ценой огромных жертв был бы запечатан в тридцати или десяти километрах от окраин Парижа.

Но германская армия наступала не только одними гренадерами. Прорвав французскую оборону на всю глубину ее развертывания и продвинувшись вперед на восемь километров, немецкая пехота остановилась на ночной отдых. В этот момент в наступлении на Париж ее сменила до того двигавшаяся во втором эшелоне германская конно-механизированная дивизия. Одновременно на правом фланге прорыва по направлению на Компьен выдвинулись две кавалерийские дивизии и мобильная пехота 7-й армии, тем самым создав угрозу окружения 10-й французской армии и упреждая фланговый удар с ее стороны. После длительного затишья фронт снова пришел в движение, создавая для Антанты угрозу посильнее амьенской.

Второй раз за десять дней немцы применили прием наступления к важной цели в ночное время, и снова он принес им успех. Немногочисленные французские подкрепления, россыпью выдвигающиеся навстречу наползающему на Париж фронту, останавливались на ночевку в небольших городках, ложились спать в домах обывателей – и становились жертвой внезапного ночного нападения германских кавалеристов и бронеходчиков, прущих напролом прямо по шоссе.

При этом впереди основной группировки следовал сводный эскадрон пограничной стражи, переодетый в форму французской колониальной кавалерии. Его задачей было резать телеграфные и телефонные провода, а также делать так, чтобы внезапное ночное наступление оказалось бы полным сюрпризом для французского командования.

В десять вечера была захвачена полубатарея из трех полевых пушек, калибром в семь с половиной сантиметров, в Дьюизи. В полночь прямо в постели были взяты в плен до роты пехоты, заночевавшей в Лизи-сюр-Урк. В два часа ночи немцы пленили эскадрон кавалерии и захватили бронепоезд с паровозом, стоявшим без паров на запасных путях в Мо. В четыре часа утра внезапной ночной атаке панцеров и кавалерии на своем полевом биваке подвергся сводный батальон пехоты парижского гарнизона и два пятнадцатисантиметровых орудия в Месси.

В Месси конно-механизированная дивизия, до того двигавшаяся компактной походной колонной, разделилась на четыре боевых группы и различными путями, через восточное предместье Сен-Дени, к рассвету четвертого июля ворвалась в сладко спящий Париж. Образовавшийся при этом переполох можно было сравнить только с тем хаосом, который возникает в курятнике при внезапном ночном визите лисы. Ага, не ждали! И порхающие повсюду перья пополам с заполошным куриным кудахтаньем.

Неудержимо мчащиеся по парижским улицам, воняющие бензиновым угаром, массивные серые коробки бронеходов с десантом штурмовиков на броне, и следующие за ними верхами прусские драгуны ужаснули только что проснувшихся парижан. А следом за немецкими панцерами, как и в Амьенской операции, катили грузовики с пехотой, сбрасывающие солдат в ключевых точках французской столицы и тут же поворачивающие обратно за новыми «пассажирами».

Германская армия вошла в Париж, как опытный насильник в сонную подвыпившую домохозяйку. И, как положено порядочной женщине, та, вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, как это было в 1940 году, стала защищаться от насилия – сначала плохо и беспорядочно, а потом все более и более активно.

Пока разрозненные части гарнизона и сводные отряды полиции оказывали немецкой пехоте все более яростное сопротивление, стараясь не пустить немецких драгун и гренадер к Сене, город вооружался. Гудки фабрик и заводов призывали рабочих военных предприятий к оружию, а парижане среднего достатка, достав из ящика стола свои «бульдоги», «соважи» и «галаны», спешили туда, где по округам собирались и вооружались батальоны Национальной гвардии. Вспыхивающие то тут, то там уличные бои постепенно слились в одну сплошную линию фронта, очертившую оккупированную немцами треть Парижа от пока еще свободных двух его третей.