Страница 242 из 248
Омары взяли за привычку взрывать пол и стены коридоров – это помогало им в обход людей спускаться на нижние этажи. Армия чудовищ рассеялась и теперь была повсюду. В каждом из залов они натыкались на патруль, на каждой лестнице встречали засаду. Во многих коридорах стояли мины. Они потеряли счет времени. Кровь была снаружи и внутри их скафандров, бесчисленные шрамы и царапины исполосовали их броню. В стекле шлема Хинты засела пуля, но он уже не мог вспомнить, где ее получил. Теперь он с особым вниманием прикрывался от выстрелов, потому что боялся, что следующее попадание может пробить шлем.
Они меняли направление, блуждали, попадали в тупики, теряли силы. И все же с каждой маленькой победой они прорывались немного вперед, оказывались все ниже и ниже. Они прошли Меридиан насквозь, спустились на невероятную глубину и приблизились к тем местам, которые Хинта видел в своем видении. Золотые коридоры постепенно сменились темными катакомбами. Здесь было много зеленого камня, но в некоторых местах стены казались сделанными изо льда или слюды. В глубине этого прозрачного кристаллического материала мерцали скопления призрачного фиолетового свечения. Умертвий стало больше, потому что омары проникли на этот уровень раньше людей и принесли с собой энергийную Бемеран Каас. Однако кое-что изменилось. Омары и умертвия больше не нападали на героев. При виде людей отряды монстров сворачивали прочь, отступали, и те шли, почти постоянно наблюдая впереди себя промельк уродливых тел или вспышку яркого фиолетового света в чьих-то уже не живых глазах.
– Почему они не нападают? – тревожно поинтересовался Хинта.
– Потому что мы победим их в каждой из этих стычек, – ответил Ивара, – и потому что они достаточно нас задержали. Они верят, что мы сбились с пути или опоздали.
– Нет. Я чувствую, что мы не опоздали. Иначе бы тьма звала меня, и все было бы другим.
– Значит, они верят, что смогут остановить нас в другом месте или другим способом.
Только Тави ничего не сказал. На его окровавленных губах играла странная улыбка. Он упрямо шагал между своих друзей, его взгляд был направлен вперед и вдаль – в зыбкую прозрачность этих страшных коридоров. Чем дальше они углублялись в катакомбы, тем ярче был фиолетовый свет внутри стен. Тоннели становились то теснее, то шире, сворачивали, ветвились. Хинта начал узнавать гладкий каменный пол, который запомнил в своем видении. Тревога в его душе нарастала. Что-то было не так. Он попробовал прощупать это чувство, понять его изнутри. Он попытался представить, что они проиграют в битве. Они могли проиграть. Он знал это, потому что они устали и им было плохо. Но, как ни странно, его беспокойство не было связано с их поражением. Их поражения он боялся уже давно; этот страх стал привычным, Хинта изучил его наизусть и научился его преодолевать. Но нынешний страх он не мог преодолеть, и тот нарастал с каждым шагом, с каждым новым пустым коридором, с каждой новой секундой молчания друзей. И тогда Хинта понял, что боится не поражения. Какая-то ледяная завеса разделила их. Они больше не были целым. Ивара вел эту войну по своим причинам – для него было важно закончить начатое. Тави вел эту войну по другим причинам – для него важно было стать героем. Он сам, Хинта, вел эту войну по третьим причинам. Он не хотел быть предателем, мечтал о мести.
– Вы чувствуете? – спросил он.
– Что? – переспросил Тави. За последний час это было первое произнесенное им слово. Но это слово не открыло путь, а закрыло, стерло все пути. Хинта вдруг потерял надежду, ком слез встал у него в горле.
– Мы близко, – выдавил он.
– Да, – согласился Ивара. Они снова шагали вперед. Хинта даже не мог заплакать. Оцепенение и усталость битвы столкнулись в нем с внезапным преждевременным горем. Он понял, что все закончилось. Они все еще могли победить или проиграть; они все еще представляли собой человечество; вся магия Аджелика Рахна была с ними; никто из них не предавал сейчас свет. Но все они теряли нити своей дружбы. Их будто коснулось дыхание некой иной судьбы. И вдруг Хинта поверил, что они победят, что не все они погибнут здесь, под землей, что, возможно, вообще никто из них не погибнет. Вот только выйдут они отсюда разными дорогами, к разному будущему. И хуже всего было то, что он не мог об этом говорить, не мог прощаться, когда их дело еще не было сделано. И даже боль в сердце была притупленной, странной, чуждой ему самому, потому что он сам уже оторвался и встал в стороне от друзей, как и они встали в стороне от него.
Хинта был еще погружен в эти мысли, когда он и его спутники неожиданно вышли из сети тоннелей на простор огромного зала. Хинта мгновенно узнал это место, хотя в прошлый раз видел его с другой стороны. В своем видении он смотрел на зал через портал Золотых Врат, которые медленно открывались. Теперь он видел Золотые Врата со стороны зала – покрытые фрактальными узорами, они поднимались до самого потолка. До них было еще очень далеко, но даже с такого расстояния они казались огромными. По полу зала тянулась знакомая трещина с застывшей в ней магмой – Хинта видел тогда, как эта трещина появляется. А все пространство, от места, где они застыли, и до Золотых Врат, по обе стороны от разлома, было заполнено армией Бемеран Каас. Омары теперь хорошо знали возможности своих врагов, понимали, что рикошетящие от мечей пули погубят их же самих. Поэтому они приготовили щит из оживших мертвецов – те лежали и стояли, образуя систему редутов: жуткая шевелящаяся стена с тысячью пылающих фиолетовых глаз. Омары были за этой стеной, их длинные руки с дулами торчали между иссохших мертвых тел. Другие омары – омары-камикадзе – не прятались за стеной, но стояли открыто рядом с контейнерами, полными энергийной Бемеран Каас, или рядом с нагромождениями мин, готовых взорваться.
На какие-то мгновения все замерло и стало очень тихо. Омары не стреляли. Люди не бежали и не нападали. Две армии застыли друг против друга. Одна состояла из профессора и двух мальчиков. Другая насчитывала тысячи лучших за историю этой планеты солдат-фанатиков. Весь мир был в их руках, все войны должны были завершиться здесь – в этой просторной пещере, в тысячах метров под поверхностью земли, у врат перерождения, которые могли служить как добру, так и злу. За спиной у людей мерцал недружелюбный им фиолетовый свет. За спиной у омаров неприкосновенным золотым щитом сверкали Великие Врата. Скафандры людей были полностью покрыты кровью – ни проблеска золота. Омары и мертвецы стояли черной стеной с мелькающими в ней вспышками фиолетовых звезд.
В это затянувшееся мгновение Хинта понял, что молится. Он молился так же, как Тави молился, когда они шли по тоннелям колумбария Литтаплампа. «Пожалуйста, – думал Хинта, – пусть вселенная света прикоснется к нам, как мы стремимся к ней. Пусть сам Итаирун, сам Хиасохо и сам Аджелика Рахна поверят в наше представление о добре. Ведь мы верим в их представление о добре. Но у нас есть и наше собственное, иное, малое представление о добре. Для нас добро – это наша дружба, наша любовь, наше обычное счастье, наша маленькая человечность. Пусть они вернут нам все это в час, когда мы играем роль их орудий в этой ужасной битве».
Он молился беззвучно. И пока длилась его мысль-молитва, две армии не двигались с места. «Великое золото твоих клинков у нас в руках, – думал Хинта, – так не дай нам потерять золото наших душ. Я пуст. Боль наших врагов выжгла мне сердце. Значение нашей роли испепелило мою волю. Эта бойня сковывает и соблазняет меня. Темная сторона моей души и моя старая злоба выходят наружу. Все, от чего я хотел отречься, становится во мне главным. Я убиваю врагов не ради добра и не ради будущего, а лишь потому, что ненавижу их и боюсь моей прежней слабости. Моя новая сила делает меня похожим на них. Я не хочу платить такую цену лишь за то, чтобы доказать мое отличие от моего слабого и трусливого отца. Помоги мне. Помоги мне. Помоги мне. Верни мне меня. Верни нам нас. Верни все то, что стало важным за последний год».