Страница 3 из 27
- Он что - ветеран войны? Почему он так хромает?
- Ну да! Ветеран войны! - с некоторой горечью отозвался Иоахим. - Это болезнь сидит у него в коленке, или, верней, сидела, ему потом вынули коленную чашку.
Ганс Касторп понял свою оплошность.
- Ах, так! - поспешно сказал он, не останавливаясь, поднял голову и бросил вокруг себя беглый взгляд. - Ты же не станешь уверять меня, что у тебя еще не все прошло? Выглядишь ты, будто уже получил офицерский темляк и только что вернулся с маневров. - И он искоса посмотрел на двоюродного брата.
Иоахим был выше и шире в плечах, чем Ганс Касторп, и казался воплощением юношеской силы, прямо созданным для военного мундира. Молодой Цимсен принадлежал к тому типу темных шатенов, которые встречаются нередко на его белокурой родине, а и без того смуглое лицо стало от загара почти бронзовым. У него были большие черные глаза, темные усики оттеняли полные, красиво очерченные губы, и он мог бы считаться красавцем, если бы не торчащие уши. До известного момента его жизни эти уши были его единственным горем и заботой. Теперь у него было достаточно других забот. Ганс Касторп продолжал:
- Ты ведь потом вместе со мной вернешься вниз? Не вижу, почему бы тебе не вернуться...
- Вместе с тобой? - удивился Иоахим и обратил к нему свои большие глаза, в которых и раньше была какая-то особая мягкость, а теперь, за минувшие пять месяцев, появилась усталость и даже печаль. - Когда это вместе с тобой?
- Ну, через три недели?
- Ах так, ты мысленно уже возвращаешься домой, - заметил Иоахим. - Но ведь ты еще только приехал. Правда, три недели для нас здесь наверху - это почти ничто. Но ты-то явился в гости и пробудешь всего-навсего три недели, для тебя это очень большой срок! Попробуй тут акклиматизироваться, что совсем не так легко, должен тебе заметить. И потом - дело не только в климате: тебя ждет здесь немало нового, имей в виду. Что касается меня, то дело обстоит вовсе не так весело, как тебе кажется, и насчет того, чтобы "через три недели вернуться домой", это, знаешь ли, одна из ваших фантазий там, внизу. Я, правда, загорел, но загар мой главным образом снежный, и обольщаться им не приходится, как нам постоянно твердит Беренс; а когда было последнее общее обследование, то он заявил, что еще полгодика мне уж наверняка здесь придется просидеть.
- Полгода? Ты в своем уме? - воскликнул Ганс Касторп. Они вышли из здания станции, вернее - просто сарая, и уселись в желтый кабриолет, ожидавший их на каменистой площадке; когда гнедые тронули, Ганс Касторп возмущенно задвигался на жестких подушках сиденья. - Полгода? Ты и так здесь уже почти полгода! Разве можно терять столько времени!..
- Да, время, - задумчиво проговорил Иоахим; он несколько раз кивнул, глядя перед собой и словно не замечая искреннего возмущения двоюродного брата. - До чего тут бесцеремонно обращаются с человеческим временем просто диву даешься. Три недели для них - все равно что один день. Да ты сам увидишь. Ты все это еще сам узнаешь... - И добавил: - Поэтому на многое начинаешь смотреть совсем иначе.
Ганс Касторп незаметно продолжал наблюдать за ним.
- Но ведь ты все-таки замечательно поправился, - возразил он, качнув головой.
- Разве? Впрочем, я ведь тоже так считаю, - согласился Иоахим и, выпрямившись, откинулся на спинку сиденья; однако опять сполз и сел боком. Конечно, мне лучше, - продолжал он, - но окончательно я еще не выздоровел. В верхней части левого легкого, где раньше были хрипы, теперь только жесткое дыханье, это не так уж плохо, но внизу дыханье еще очень жесткое, есть сухие хрипы и во втором межреберном пространстве.
- Какой ты стал ученый, - заметил Ганс Касторп.
- Нечего сказать, приятная ученость! Как мне хотелось бы вместо санатория очутиться в армии и вытряхнуть всю эту ученость из головы, ответил Иоахим. - А потом у меня все еще появляется мокрота, - он небрежно и раздраженно передернул плечами - новый для него жест, который ему не шел, затем из бокового кармана вытащил до половины некий предмет, показал кузену и тут же спрятал; это была плоская, слегка изогнутая фляжка синего стекла с металлической крышкой. - Такие штуки носит с собой большинство из нас здесь наверху, - пояснил он. - И прозвище ей дали весьма остроумное. А на пейзаж ты обратил внимание?
Ганс Касторп и так смотрел во все глаза.
- Замечательно, - сказал он.
- В самом деле? - спросил Иоахим.
Оставив за собой неравномерно застроенную длинную улицу, которая тянулась вдоль узкоколейки, они свернули влево, переехали через полотно железной дороги, через мост над потоком, и экипаж стал подниматься в гору по отлогому шоссе, навстречу лесистым склонам. Там, на поросшей травою площадке, немного выше курорта, стояло длинное здание, обращенное фасадом на юго-запад, с увенчанной куполом башенкой и множеством балкончиков, благодаря чему оно издали напоминало пористую губку со множеством ячеек; в этом здании уже вспыхивали вечерние огни. Быстро надвигались сумерки. Легкое сияние зари, ненадолго оживившее затянутое тучами небо, уже угасло, и природа погрузилась в то переходное состояние - тусклое, мертвенное и печальное, которое предшествует окончательному наступлению ночи. Длинная, слегка изгибавшаяся между гор долина с ее селениями теперь тоже повсюду осветилась, и не только она: местами загорелись огни и на обоих ее склонах - на правом, крутом, где террасами поднимались строения, и на левом, покрытом лугами, по которому разбегались тропинки, терявшиеся в плотной черноте хвойных лесов. Далекие кулисы гор там, где долина сужалась, были окрашены в синевато-серый цвет. Поднялся ветер, вечерний холодок давал себя знать.
- Нет, говоря по правде, я не нахожу все это уж таким потрясающим, заметил Ганс Касторп. - А где же у вас тут глетчеры, фирны, мощные горные гиганты? Эти вершинки вон там, по-моему, не бог весть как высоки.
- Нет, они высокие, - возразил Иоахим. - Видишь, где проходит граница лесов? Она почти всюду очень отчетлива, там кончаются ели, а с ними кончается все и уже ничего нет, только скалы, как ты, вероятно, заметил. Видишь, справа от Шварцхорна - высокий зубец? Там есть даже глетчер! Вон то, синее... Он не велик, но это настоящий глетчер, все как полагается, глетчер Скалетта. А там - Пиц Мишель и Тинценхорн, отсюда их не видно, они всегда покрыты снегом, круглый год.