Страница 18 из 39
— Гвардии юнга Ольховский!
Алька вышел из строя.
— За отличную стрельбу в ночной операции, — продолжал лейтенант Чернозубов, — представляю вас к правительственной награде.
Алька хотел было ответить, как полагается по уставу: «Служу Советскому Союзу», — но командир еще не кончил говорить. И следующими его словами были:
— Примите пулемет временно выбывшего из строя Героя Советского Союза Куликова.
Что-то перевернулось в душе Альки. Сбылась его заветная мечта. Он — хозяин настоящего боевого оружия. Забыл Алька все уставные слова и вместо них сказал дрогнувшим голосом:
— Товарищи, клянусь… мой пулемет всегда будет в полной боевой готовности… Я отомщу фашистам за Куликова… за все…
Больше никто ничего не говорил. Просто лейтенант Чернозубов подошел к Альке и обнял его здоровой рукой.
После обеда на «92-м» появился Петр Ефимович Ольховский, отец Альки. Он был флагманским механиком и постоянно кочевал с одного катера на другой: всегда требовалось что-то отремонтировать, устранить повреждения после очередного боя. В последнее время они редко виделись с Алькой, и то все урывками.
Встреча, как всегда, была теплой и немногословной. Отец сказал:
— Мать волнуется, что мы редко пишем. Я тут небольшую цидулю сочинил, так ты добавь от себя несколько слов.
Алька взял листок, пробежал глазами и вдруг покраснел. Ни слова не говоря, он вынул карандаш и стал что-то вычеркивать из письма. Потом поднял глаза на отца:
— Не надо, пап, писать, что меня представили к награде. Во-первых, только представили пока. И потом, я еще так мало сделал…
Петр Ефимович внимательно посмотрел на Альку.
— Повзрослел ты, сын. Ну, смотри сам, тебе виднее. Не надо, так не надо.
Когда Алька вернулся с базы дивизиона, куда относил пакет командира, старшина Насыров читал письмо от Алеши Куликова.
Алексей сообщал, что еще находится в госпитале и что врачи не обещают ему скорого выздоровления. Но до конца войны он надеялся вернуться на катер и лично рассчитаться с гитлеровцами за свои раны. И еще о многом писал. А в конце была приписка специально для Альки.
«Олег-Олежка, — говорилось в ней, — а как ты там хозяйничаешь? Справляешься? Надеюсь, не подведешь своего учителя. Будь здоров. Бей метко фашистов».
Алька попросил письмо у Насырова, еще раз прочитал его и сел за ответ. Сначала рассказал о катерных новостях. Их оказалось немного. О боевых делах говорить ничего не полагалось, потому что они — военная тайна. Про носовую башню еще написал, что в ней все в порядке и пулемет действует нормально.
В общем письмо получилось очень короткое. Этак Алеша Куликов мог подумать, что его оружие попало в ненадежные руки и не числится за юнгой Ольховским никаких славных дел. Переживать будет. Поправляться станет медленнее.
Конечно же, такое письмо отправлять нельзя.
Но и добавить тоже вроде нечего. Не напишешь же, что дивизион готовится к новой операции!
Про то, как «92-й» отличился под Бобруйском, тоже писать нельзя, хотя это уже и не военная тайна. Там Алькин пулемет положил немало гитлеровцев, и, выходит, Алька будет хвастать своими заслугами… Нет, так тоже не пойдет. Неловко как-то про себя всякие красивые слова говорить.
Вот задача-то.
Алька сидел нахмурившийся, озабоченный и, как ни ломал голову, не мог ее разрешить. Потом ему на глаза попалась газета. Она и подсказала выход. Алька достал записную книжку, вынул из нее газетную вырезку, в которой как раз говорилось про Бобруйскую операцию и про то, как умело и храбро действовал в ней комендор 92-го бронекатера — юнга Олег Ольховский. Очень здорово расписала все фронтовая газета.
Алька еще раз перечитал газету, вздохнул — все-таки жаль с ней расставаться — и вложил в конверт вместе с листком письма.
Так Куликов все поймет правильно и беспокоиться не будет.
— По местам стоять! — послышалась на палубе команда, и Алька бросился к своему пулемету. «Жаль, маме не успел заодно написать», — подумал он, но тут же другие заботы вытеснили эту мысль.
Командир проверял готовность катера к походу. Строго, но справедливо проверял. Такой уж был лейтенант Чернозубов.
В Алькиной башне все было в порядке. Да и как не быть, коли весь дивизион тщательно готовился к походу целых три дня. Ответственная операция намечалась. И хотя еще никто, кроме командира, на катере ничего не знал, это чувствовалось в самом воздухе. И дядя Коля, и старшина Насыров, и Канареев — все на «92-м» как-то подтянулись, строже стали. Подобрался весь, будто к прыжку изготовился, и Алька.
Когда на реку опустились сумерки, командир собрал всех в кают-компанию и рассказал о боевой задаче.
Со стороны взглянуть, так показалось бы — дружеская беседа идет за столом. Лейтенант Чернозубов говорил спокойно, вполголоса. Но то, о чем он говорил, было очень серьезно.
Обстановка сложилась такая.
Под Пинском гитлеровцы создали прочную оборонительную систему. Они, как кроты, зарылись глубоко в землю и цеплялись за каждый ее вершок, за каждую выбоинку. Не раз штурмовали Пинск наши войска, но победа не давалась в руки.
Тогда командование и решило для овладения городом использовать речную военную флотилию. Замысел был прост и дерзок: нанести удар с той стороны, откуда враг не ждет его, — с реки. Ошеломить, отвлечь гитлеровцев десантом и тем временем начать наступление и на главном направлении — с суши.
— Вы понимаете, товарищи, от наших действий зависит успех крупной операции, — говорил командир. — Не подкачаем?
— Не подкачаем, — ответил за всех Насыров и оглядел собравшихся в кают-компании. — Верно, юнга?
— Верно, товарищ гвардии старшина, — громко ответил Алька, и все засмеялись, повеселели сразу.
…Небо будто затянули черным бархатом — такой темной была июльская ночь, когда катера по одному запускали двигатели и выходили на фарватер. В полной темноте, с приглушенными моторами корабли направлялись к юго-восточной части города, где намечалось произвести высадку. «92-й» шел одним из первых.
Алька стоял у пулемета, в любую минуту готовый открыть огонь. Но пока это не требовалось. Тишина стояла кругом, будто все это происходило совсем не на войне. И ровный мягкий гул шел от двигателей не боевого корабля, а прогулочного речного трамвайчика.
Корабли незаметно подошли к берегу. Началась высадка. Враг ничего не подозревал. Тишина стояла в теплом воздухе.
«Хорошо, — радостно подумал Олег. — Дадим фашистам жару!»
Первыми на берег сошли разведчики. Они должны были проделать проходы в минных полях. За ними пошли бойцы-десантники.
Плеск воды, отрывистые, приглушенные команды — вот все, что было слышно в кромешной темноте. Нет, не зря так тщательно готовились к высадке.
Медленно тянулись минуты. Сейчас разведчики, судя по времени, должны уже подходить к первым траншеям гитлеровцев.
— Сейчас… вот-вот…
И вдруг взрыв разорвал тишину.
Кто-то из наших нарвался на мину! Вслед за взрывом длинно затрещал пулемет, ему вторил другой, и началось…
А все-таки фашисты были застигнуты врасплох. С катера было слышно, как наши бойцы забрасывали гранатами их траншеи, захватывали казармы и здания.
После двухчасового боя десантники закрепились на берегу. Можно было считать, что операция проведена успешно. Катера отошли за излучину реки.
Однако гитлеровцы не хотели мириться с потерей важного для их обороны плацдарма. С утра они пошли в контратаку. Туго приходилось десантникам. И помощи им ждать неоткуда было: впереди фашисты, позади река — вся под обстрелом гитлеровцев.
Положение, казалось, безвыходно.
В это время и вышел из-за поворота реки «92-й». Шквал огня сразу обрушился на него. Казалось, чудовищной силы ливень идет над рекой. Справа и слева от катера вырастали прозрачные столбы, с треском лопались огромные пузыри. Вода в реке будто кипела от множества пуль, снарядов, мин, падавших в нее. «92-й» шел полным ходом, поливая из своих пулеметов гитлеровцев. Алька, яростно сжав ручки своего пулемета, старательно, как его учили, сажал на мушку неровные ряды наступавших врагов и давил на гашетку.