Страница 5 из 8
Третьей составляющей теории исторических последовательностей И. Дьяконова было воспринятое от математиков разделение динамических процессов социума на стабильные и критические. Начиная с 80-х годов прошлого века в Соединенных Штатах, СССР, а затем в России, а также в ФРГ, а затем в Германии плодотворно развивалась наука, получившая различные названия, например, синергетика, теория сложности, нелинейная динамика.
Не углубляясь в математические модели и системы уравнений, достаточно выделить главное достижение этой науки, включенное И. Дьяконовым в теорию исторических последовательностей. Все процессы, начиная от функционирования небольшой организации до динамики глобальной экономики можно разделить на два класса: стабильные и критические. В стабильной фазе динамика следует определенной траектории и описывается, как это называют математики, флуктуациями, или отклонениями от нее. Причем, размах этих отклонений для каждой системы более-менее стабилен. Проще всего это показать на примере движения автомобиля по трассе. Машина, подчиняясь воле водителя, а в ближайшем будущем и робота, двигается строго по трассе. Однако выбор полосы зависит от конкретных обстоятельств. Само по себе количество полос или ширина дороги и задают максимальное отклонение от средней траектории.
Время от времени любая организация вне зависимости от размеров, попадает в так называемый критический период. В рамках этого периода происходит выбор той или иной траектории последующего движения. Этот период называют по-разному. Однако суть – не в названии, а в функции. В течение данного периода та или иная организация или социум сталкиваются с новыми вызовами, и дают на них новые ответы. В результате, организация может перейти на траекторию развития, а может попасть и в полосу деструкции, а то и гибели. Выбор конкретного варианта зависит не только от тенденций в прошлом и целей на будущее, но и от различного рода второстепенных, а иногда и случайных факторов. Именно в такие моменты и периоды резко возрастает роль личности, а также возможности влиять не только на организации, но и общество в целом небольших сплоченных групп. Продолжая аналогию движения по шоссе, критический период можно уподобить достижению машиной большой транспортной развязки.
Вот как об этом пишет один из классиков психоистории, ученик А. Колмогорова О. Доброчеев: «В механистической картине мира знание сил (причин), начальных и граничных условий движения относительно малой системы частиц достаточно для прогнозирования траектории (координат) ее поведения практически до бесконечности. В рамках этой логики человек для принятия решений не нужен. Весь процесс может быть формализован.
Совершенно иная ситуация складывается в случае большой системы частиц (являющейся, как правило, частью некоего еще большего целого). Ее поведение может быть определено лишь на конечных интервалах времени от одной точки бифуркации системы до другой, причем не в точных координатах, а в масштабах их флуктуаций, и не действующими силами (причинами), а исходными и граничными условиями, наложенными на всю систему однотипных элементов в целом. Т. о. знание законов турбулентной логики позволяет определить не одну единственную траекторию движения или развития системы, а всего лишь некоторое векторное поле наиболее вероятных движений. Однако и этого оказывается порой вполне достаточно лицу, принимающему решение, для получения ответа на свой вопрос. Как мы видим, в этой логике важно и нужно действующее лицо! Без него процесс мышления не является завершенным».
В последние годы исследователи установили, что на людей негативно влияют не только слишком быстрые перемены, но и приближение к критическим периодам, а также слишком большие отклонения от средней траектории движения, или как это называют по-научному – турбулентность. Человеческие реакции являются своего рода индикатором непосредственно не наблюдаемых процессов. Эти индикаторы четко указывают на приближение особо рискового и опасного периода в жизни человечества, как единого целого, народов отдельных стран и даже регионов.
Приведем несколько цифр. По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) в странах Северной Америки и Европы в 2014 году каждый десятый житель сталкивался с диагностируемыми психическими отклонениями и заболеваниями. В городах-миллионниках эта цифра достигает 30 % против 10 % в 80-е годы прошлого века. В 2015 году ВОЗ опубликовала доклад, где сравнила депрессию и фобии перед будущим с эпидемией. Начиная с десятых годов, депрессия в Европе и Северной Америке вышла на первое место среди причин неявки на работу и на второе среди болезней, приводящих к потере трудоспособности. В Соединенных Штатах по данным Американской психиатрической ассоциации депрессией страдают 9 % населения, а по данным ведущих центров изучения общественного мнения – от 20 до 25 %. В России, согласно опросам, проведенным в 2015 году среди выпускников высших учебных заведений в Москве и Санкт-Петербурге, более 40 % испытывает страх перед будущим. Каждый пятый готов был бы обратиться к психотерапевту, если бы это не вызывало отрицательную реакцию у друзей и родных. Согласно выкладкам Института Санта-Фе и Института сложности в Новой Англии в США, во второй половине 2020-х годов психосоматические заболевания выйдут в наиболее развитых странах Северной Америки и ЕС на первое место среди причин временной и постоянной неработоспособности, обойдя даже сердечнососудистые и онкологические.
Другой отличительной чертой шока будущего являются нарастающие информационные перегрузки. Научное определение информационной перегрузки впервые было дано профессором информационных наук Лондонского городского университета Дэвидом Боуденом в исследовании 2008 года, названном «Темная сторона информации: перегрузка, тревожность и другие парадоксы и патологии». Соавтором его выступила коллега Боудена по университету – доктор информатики Лин Робинсон, изучающая влияние получаемой информации на поведение человека.
Боуден и Робинсон определили информационную перегрузку как «состояние цивилизации, при котором объем потенциально полезной и актуальной информации, превышает возможность ее обработки средним человеком (т. е. когнитивные способности) и становиться помехой, а не подспорьем». Едва ли не наиболее наглядным примером информационной перегрузки являются данные Эрика Шмидта – главы Alphabeth: «От начала цивилизации и до 2003 года было создано около 5 экзабайт (5 000 000 000 Гб) информации. Теперь человечество создает столько данных всего за 2 дня».
Однако лавинообразное нарастание количества информации не столько характеризует прогресс информационных технологий, сколько отражает их проблемы. Если в 1996 году 30 % информации в интернете составлял оригинальный контент, то в настоящее время – уже менее 2 %. При этом постоянно растет объем информации, не предназначенной для человека, а связанный с передачей сигналов от вещей и других устройств, подсоединенных к интернету, к серверам. В 2016 году такие сигналы составляли примерно 30 % всего объема информации, а к 2020 году достигнут почти 60 %. В 2016 году в англоязычном интернете в течение года не было ни одного посетителя на более чем 80 % сайтов, а в 2018 году – уже почти на 90 %. Если в 1996 году среднее время пребывания интернет-пользователя на сайте составляло чуть более 6 минут, то в настоящее время сократилось до 23 секунд.
Сходные процессы идут и в научном вебе. В настоящее время более 94 % статей, опубликованных в научных журналах, ни разу не цитировалось в других источниках. Почти 90 % научных публикаций имели не более пяти прочтений. Таким образом, даже важнейшие открытия технологий могут оказаться просто незамеченными научно-технологическим сообществом. Что касается соотношения между знаниями и информационным мусором в интернете, стоит отметить следующее. Избыточное количество информации затрудняет борьбу с преступностью, поскольку делает трудно отслеживаемыми следы киберпреступников и других представителей криминального мира, использующих интернет. Одновременно с этим информационные перегрузки на порядок повышают возможности манипулирования в криминальных и иных деструктивных целях массовым сознанием, а также групповым и индивидуальным поведением.