Тени забытой шестой

— Так вот, в ней описаны реальные события… Источник не принял светлую воягиню Хризолит, но она сгинула и без него. Что именно произошло, должно быть тебе известно хотя бы из семейных преданий. Одним словом, Хриз… в смысле, Люба, я не хочу, чтобы ты… ушла. И все сделаю для этого.

— Зачем? — опять упрямо повторила она. — Зачем мне оставаться?

— Потому что я тебя… люблю. И ты обещала. Обещала вернуться ко мне.

— Ничего я тебе не обещала, Тиффано.

— Ты не помнишь, — горько сказал я. — Вот поэтому я и хочу, чтобы ты вспомнила меня и свое обещание. Потому что ты обещала. И не сдержала слово. Пыталась уйти. Нехорошо обманывать…

— Я еще кое-что обещала! — завелась она. — Обещала уничтожить Орден Пяти! Я хотела его извести, просто переименовав, но теперь!.. Ты вынуждаешь меня, Тиффано, уничтожить его в полном смысле этого слова. Я войду в Источник и вернусь, слышишь? Вернусь, чтобы уничтожить все, до чего дотянусь! И в этом будешь виноват ты! И никто меня не остановит! Ни ты, ни Искры! Клятые стрекозы! Напугать меня вздумал, да? Что ты подливал мне в еду? Я все знаю!..

Я нахмурился, вглядываясь в лихорадочный блеск ее глаз, раскрасневшиеся щеки и запекшиеся губы. Лекарь Збышек был умелым, рану обработал и зашил, но если все же воспаление?.. Я пересел поближе и положил руку на лоб Любы. Она отшатнулась и мгновенно умолкла. Лоб был горячим.

— Мне кажется, у тебя жар… Оставим разговор, раз он так тебя тревожит. Ложись отдохнуть.

— Нет у меня никакого жара, — отрезала она и оттолкнула мою руку. — Тиффано, хватит уже притворяться. Ты же хочешь меня. Ради своей похоти даже пошел… ну ладно, ради своей так называемой любви пошел против Святого Престола. Тебя за это по головке не погладят, если узнают. Давай заключим сделку. Я буду изображать какое-то время твою возлюбленную, спать с тобой, но потом ты меня отпустишь. Даже пообещаю тебе не мстить.

— Иди ложись.

— В постель? — с готовностью вскинулась она.

— Нет, — покачал головой я. — В смысле, ложись в постель и отдыхай. И пообещай, что не будешь баловаться с огнем, тогда я растоплю камин…

— Тиффано! — в ее голосе прозвучала опасная нотка отчаяния. — Что ты мнешься, как девица на выданье? Чего ты стесняешься? Сам же сказал, что любишь. Так давай!

И с этими словами она придвинулась и повесилась мне на шею, попыталась поцеловать и запустить руку под ремень штанов. Я уклонился от поцелуя, и ее горячее дыхание обожгло мою щеку.

— Хватит! Я не хочу так!..

— Я не такой, я ж почти святой!.. — передразнила она. — Скажи, как ты хочешь?..

Люба уже была у меня на коленях, все также веся не больше кошки. Она обвила меня за шею и заглянула в глаза, облизнув сухие губы. Как же это мучительно!.. Видеть в глазах любимой женщины холодный расчет и отстраненность, готовность отдаться тебе, словно последнему мерзавцу, силой и обманом берущему то, что некогда принадлежало безраздельно… Я погладил ее по щеке, притянул к себе, поцеловал. Она с готовностью ответила, торжествуя победу, но я чувствовал, как напряглись ее мышцы, как задержалось дыхание.

— Когда-то ты… — хрипло проговорил я, — когда-то я видел в твоих глазах пусть не любовь ко мне, но хотя бы вожделение… страсть… похоть… А теперь… ты меня боишься?..

Она не ответила, продолжая сама меня целовать, в губы, в шею, ниже… расстегивая ворот рубашки и поддевая пряжку ремня на брюках. Я взял безумицу за лицо двумя руками, отодвинул от себя и снова заглянул в глаза.

— Нет, Люба. Пока ты меня не вспомнишь, я к тебе не прикоснусь.

Спихнул ее с колен и пошел к балконной двери.

— Демон тебя раздери, Тиффано! — крикнула она мне вслед. — Как я могу тебя вспомнить, если ты выделываешься, словно целка перед первой брачной ночью!

Однако, дойдя до оранжереи и сунув руку в нагрудный карман за ключом, я обнаружил, что мерзавка его стянула. Вот дрянь! Хватку не потеряла, это уж точно. Разозленный, я повернулся и успел увидеть несущуюся мне в лицо лопату. Удар, и меня накрыла темнота.

Кто-то хлопал меня по щекам. Сознание медленно возвращалось вместо с жуткой головной болью. Виноватое лицо Спирьки маячило перед глазами.

— Сбежала? — вскинулся я и застонал от боли.

— Лежите, фрон, лежите. Пыталась, почти из замка выбралась, да только у ворот ее воевода заметил, она в вашу одежду переоделась и…

— Заррраза!.. — прорычал я, все-таки ухитрившись сесть.

Правый глаз заплыл и ничего не видел. Я ощупал себя, потом поковылял к зеркалу. Вся правая половина лица превратилась в сплошной синяк, опухла и расцветилась разводами лилово-синего. Хорошо хоть нос не сломала. Да, впредь будет наука — не терять бдительности, что бы эта мерзавка ни говорила, какой бы смирной и покорной ни притворялась.

— Сменить замки и поставить дополнительный пост охраны возле тайного хода.

— А как же эти ваши?.. — Спирька имел в виду братьев Ордена, которые проживали в замке и приглядывали, чтобы я никуда не отлучался надолго, исполняя наложенное на меня покаяние.

— Хм… Займи их. Нечего им прохлаждаться. Или пусть за них платит Орден, или пусть отрабатывают свое проживание. Нам еще северную часть замка надо отремонтировать. Вот демон, а мне же в город надо было съездить… Вот куда я теперь с такой рожей?..

Видеть паскудницу совсем не хотелось. Но мне надо было ее навестить перед отъездом. Я хотел, чтобы завещание на вояга Густава было настоящим, а не поддельным. Пусть напишет его своей рукой. Заодно я собирался разузнать у нее о родственных связях семьи Ланстикун, чтобы отыскать ту самую лазейку, благодаря которой Орден поверил бы в нового Шестого. В городе мне надо было встретиться с профессором Бринвальцом, он мог бы помочь в некоторых изысканиях по Искре, которая, насколько я понял со слов отца Георга и отца Валуа, играла существенную роль при очищении грехов в Источнике. Интересно, что все-таки случилось с Искрой из Нежа? Куда она делась? Разрушилась? Или украли? Что же касалось профессора Адриани, то встреча с ним была нужна больше для отвода глаз, чем для чего бы то ни было еще. Хотя и он мог подсказать что-то полезное, ведь в свое время профессор изучал обряд духовного спасения. Я хотел попробовать провести его еще раз, хотя бы для того, чтобы вернуть безумице священный символ. А потом надо было ехать в Льем. Все дороги вели в Льем…

Я застал ее в Белом саду. Она рассеяно ковыряла соляные розы, просеивала белые крупицы в ладонях, рассыпала и разглядывала, как крупинки кружатся в воздухе. Ее тень шевелилась на песке, словно живая, но послушно следовала за хозяйкой, пока та переходила от одного цветка к другому, что-то бормоча себе под нос. Я тяжело вздохнул, удивляясь причудливости ее безумного воображения, и шагнул вперед, выходя из тени оранжереи.

Люба подняла голову и посмотрела на меня, а потом, без всякого выражения, вернулась к своему бессмысленному занятию.

— Завтра утром я уезжаю, — сухо сообщил я. — Твое завещание, в котором ты передала титул и земли своему брату, будет заменено на другое. Не хочешь узнать, кто станет твоим новым наследником?

Она равнодушно пожала плечами, и мне сделалось тревожно. Что на нее опять нашло? Ведь речь о ее брате!

— Вояг Густав, — бросил я, следя за ее реакцией.

Люба посмотрела на меня слегка затуманенным взглядом, как будто витала мыслями где-то далеко, и кивнула. А после перешла к новой розе, отламывая от нее кристаллы соли.

— Ты меня вообще слышишь? — разозлился я. — Вояг Густав будет новым Шестым! Он отправится в Источник вместо тебя! Вместо тебя и твоего брата!

Она пожала плечами, не отрываясь от своего крайне увлекательного занятия.

— Отлично. Раз ты не возражаешь, будь так любезна, напиши сама новое завещание, чтобы никто не усомнился в его истинности.

С этими словами я взял ее за локоть и повел к легкому плетеному столику под навесом. Там были и два стула, поставленные специально, чтобы пленница могла наслаждаться красивейшим видом на горные вершины и греться на солнышке.