Змея подколодная

Неужели это и есть всё, что он заслужил? Одинокий дом, каменистая тропинка вдоль кладбища и тишина под низким пасмурным небом.

Он прошёл по шаткой доске, перекинутой через овраг, и вскоре оказался на берегу узенькой речушки. Долго брёл вдоль кромки. Может, час, может, больше. Иногда останавливался, смотрел на своё отражение в покрытой рябью воде, и думал о том, из чего же всё-таки слеплен человек? Из странной смеси глины, мутной воды и чего-то ещё, совершенно ненужного. Каждый в своих пропорциях.

Берега речушки словно тянуло друг к другу, и она уже походила, скорее, на ручей, убегающий вглубь леса.

Марк подошёл к опушке. Уже смеркалось, и лучше было бы повернуть обратно, но что-то смутно влекло его дальше, возможно, ощущение таинственности, старое, как мир.

Он побрёл по тропе, которая вскоре вывела его к лесному озерцу, поросшему вдоль берега папоротником-орляком. На плоских листьях, пронизанных волокнистыми пучками-сосудами, поблескивала вечерняя роса, и казалось, будто бродит в них дикая кровь древних растений, освоивших эту землю куда раньше человека.

Откуда-то пришло ощущение, что он знает это место. Вот сейчас увидит женщину, стоящую в зарослях... Но легкий порыв ветра всё развеял.

Марк остановился, осматривая берег. Метрах в пятнадцати заметил большой, отливающий голубизной валун. Покрытый проплешинами мха, он почти не выделялся из окружающего ландшафта, но, когда случайный луч заходящего солнца упал под острым углом на обращённую к нему грань, на влажной поверхности проступили тонкие линии.

Марк подошёл к камню, наклонился и смахнул мусор. Он обнаружил надпись, частично сбитую, что-то похожее на руны. Марк едва успел вспомнить, что слышал о древних камнях, имеющих магическую силу, как вдруг рядом послышался звук отлетевших в воду камешков. Марк обернулся.

Возле камня, поблёскивая радужными пятнами на коже, опершись на кольца, стоял змей.

Марк зажмурился. Когда снова открыл глаза, никого не было, только над озером курился бледный прозрачный туман. Спящий мокрый песок лежал тяжело и неподвижно, но вода слегка покачивалась, дробя отражение потемневшего неба. Среди ряби вспыхивала и исчезала тёмно-красная звезда.

Где-то в лесу ухнула сова. В голову пришла нелепая мысль: стать птицей какой-нибудь, да улететь отсюда поскорее.

Рядом раздался тихий всплеск. По воде скользнула тень, постепенно приобретшая очертания человеческой фигуры.

Из воды кто-то следил за ним.

– Кто тут? – окликнул Марк.

Тишина.

Марк решил, что ошибся, но тень зашевелилась, снова послышался плеск, и на фоне тёмной воды появилось женское лицо – продолговатое, бледное.

Она легко и свободно подплыла к берегу, поднялась из воды и выпрямилась во весь рост. Совершенно голая, похоже, она не испытывала чувства стыда. Взгляд был чист и спокоен. Ступая осторожно и неловко, будто мелкие камешки кололи ей ступни, пошла к нему, на ходу смахивая ладонью с плеч блестящие капли.

Если бы Марк захотел представить себе русалку, то он представил бы её именно такой: прозрачно-белой, слегка голубоватой, с узкими бедрами и маленькой грудью. Её изящная головка, такая крохотная по сравнению с длинным туловищем, была грустно опущена. Мокрые чёрные волосы блестели.

Девушка молчала, и от её молчания Марку стало жутко.

Она подняла на него спокойный взгляд. Мягкое восковое лицо с безмятежным выражением мгновенно преобразилось, стало напряжённым и озабоченным.

– Я знаю тебя, – произнесла «русалка».

Когда она говорила, два передних зуба торчали над нижней губой.

Что она могла знать о нем?

– Ты зачем здесь одна так поздно? – удивился Марк.

– Я люблю бывать возле синего камня.

Она кивнула в сторону валуна, и спросила, нетерпеливо поведя плечами:

– А что здесь делаешь ты?

Марк смутился, и ответил неопределённо:

– Я хочу узнать что-нибудь о том, чего не видел прежде. Например, о том, что делают такие девушки как ты ночью в лесу?

Взгляд её стал отсутствующим, словно она забыла о нём, и сказала почти равнодушно:

– А я никогда прежде не говорила с кем-то, кому это кажется необычным.

Марк впервые за долгое время испытал интерес. Казалось, эта девушка прячет что-то внутри себя.

– Как тебя зовут? – спросил он, ёжась то ли холода, то ли от её взгляда.

– Нагайя, – ответила она, пристально глядя ему в лицо.

– Нагайя, – повторил Марк, словно пробуя слово на вкус. – Странное имя.

Но, смутившись под её взглядом, он кивнул в сторону валуна:

– Ты говоришь, что камень синий, а он и не синий совсем.

Она ответила охотно, словно давно мечтала поговорить с кем-нибудь об этом:

– Камень меняет цвет и синеет ближе к ночи. Синий – цвет нави.

…Она заговорила о том, что сегодня им по-настоящему открылась красота и тайна синего камня, что камни живые, как и люди.

– Этот камень имел жену и сына, тоже каменных. Жили они на том берегу озера. Но пастухи стали жечь на них костры и осквернять их. Рассерженные камни поползли на другой берег. Девять дней и девять ночей со страшным рёвом ползли они. Сын перебрался через реку и уполз далеко от берега. Отец переполз на другую сторону, но, оглянувшись, увидел, что жена увязла на дне. Он остановился и долго звал её, но не дождался. Так и стоит теперь здесь один.

Удивительно, но в этот момент Марку не казались странными ни её слова, ни её появление из воды, ни она сама. Он почувствовал, что обратного пути нет, всё предопределено и предначертано. Но всё ещё стараясь оставаться в пределах объяснимого, он сказал:

– Послушай, если так пойдёт дальше, ты заработаешь воспаление легких. Кажется, ты даже не понимаешь, что холодно. Будет дождь. Может, тебе лучше пойти домой?

Нагайя отвела взгляд и внимательно посмотрела на что-то позади него. Марк оглянулся. Чуть поодаль небольшим холмиком на песке лежала одежда.

А Нагайя, неторопливо надевая сначала платье, потом кофту, всё продолжала говорить, как ни в чём не бывало, так спокойно, словно повторяла хорошо выученный урок:

– А ты знаешь, что на написано на камне? Вот послушай.

Она подошла к валуну, присела рядом и, водя пальцем по надписи, прочла:

– Камень сей жертвенный, привратник Волота, отпиратель врат на Тот Свет. Только боги сдвинут сей камень, Лунную Ладью. Макошь и Мара вместе. Макошь, чуй руку Мары! В мрак, к Маре!

Нагайя замолчала, расправляя на себе одежду, а Марк подумал, что никогда не видел такого истрёпанного и мятого платья как у неё, выцветшего, белёсого.

– Пойдём ко мне, – неожиданно для себя предложил Марк, подспудно чувствуя, что ошибся.

Но когда они пошли по тропинке среди папоротников, он вдруг с облегчением понял, что всё естественно и просто, как, в сущности, проста и естественна сама жизнь. Он даже взял девушку за руку. Ладонь у неё была мягкая, влажная и холодная.

Тот вечер они коротали вдвоём в его доме, но, похоже, этот летний день сыграл с ним злую шутку, потому что его тоска расцвела вдруг ядовитым цветом:

– Ты говоришь, что синий – цвет Нави. А знаешь ли ты, Нагайя, какого цвета горе? Оно темно, как подземный поток, текущий неведомо откуда и куда. В моей жизни было время, когда я находился на грани сумасшествия. Почему я ещё жив, почему цепляюсь за это бессмысленное существование?

…С того дня, как умер их с Наткой ребёнок, прошло недель шесть.

Несколько дней, как уже никто не приходил выразить соболезнование. Именно в эти дни Марк впервые по-настоящему понял, что семьи больше нет. Ничего нет. Дом опустел. Что-то невыносимо тягостное было в бессильно поникших Наткиных плечах.

Читая сухие медицинские термины, за которыми пряталась безуспешная попытка объяснить причинно-следственные связи, которые называются жизнь и смерть, Марк видел какое-то чистое, необъяснимое зло.

Постоянная усталость и бессонница привели его на грань нервного срыва. Ох, и не спится же с горя. Закрывая глаза, Марк снова и снова слышал приглушённый говор тризны. Дом наполнялся гомоном прощания.