Янтарные слезы Феникса

— Не беспокойтесь, мои чувства по прочности могут посоперничать с фуллеритом, — объявила сдержано, понимая, что начинаю уставать от будущего родственника.

— Почему не с алмазом? — поинтересовался папенька жениха с иронией, которую не удосужился скрыть.

— Фуллерит прочнее, — пожала плечами.

— Какие познания, — о, а вот и сирона Оливия вступила в беседу.

Уже и не чаяла услышать голос свекрови. До этого маменька любимого атаковала меня только взглядами.

— Демирин рассказывал, что вы учитесь на изобретателя, — задрав повыше подбородок, который, несмотря на возраст, не успел приобрести себе пару, и оставался, столь же строен, продолжила женщина: — Но разве на него можно выучиться?

— Как выяснилось, можно, — отвечаю спокойно, чувствуя себя племенной кобылкой, которую и покупать не хотят, но и поторговаться не отказываются. — В любом случае, специальность моя весьма широкого спектра, и с трудоустройством проблем возникнуть не должно, если вы беспокоитесь за мои финансовые возможности.

— С чего бы мне? — возмущенно фыркнула маман ненаглядного.

— К слову, о возможностях, — ухватился за реплику отче Рыжика, словно капкан за руку.

Я прямо фантомную боль на запястье ощутила, правда.

— …как и где вы собираетесь жить?

— Ну, точно не здесь, — вырвалось у меня с нервным смешком, прежде чем разум успел натянуть узду языка и тот своевольный, умудрился-таки отличиться. Впрочем, чего расстраиваться? Со мной, вижу, церемониться не планируют, к чему тогда напрасно жилы рвать?

— По-моему, как наследник рода, отец, я могу позаботиться о благополучии семьи, которую планирую создать, — в излюбленной ироничной манере выдал Феникс, перехватывая мой дальнейший ответ, словно более ловкая гончая дичь.

— Да что ты? — мрачно-ядовито изумился будущий свекор. Скомкал салфетку, небрежно бросил ее на нетронутое блюдо, откинулся на спинку стула и, приподняв одну бровь в наигранном удивлении, уточнил: — И как же ты, наследник, собираешься это сделать? Уж не со своего ли наследства, которое смею тебе напомнить, пока что является исключительно моим капиталом? Иными словами, метите на готовенькое?

На секунду показалось, словно он вместо слов, опрокинул на нас с Миром содержимое стола. И сидим мы сейчас с неестественно спокойным ненаглядным, будто бы действительно политые грязью. Мне сделалось так противно, что даже выдохнуть не выходило, а комок, по привычке застрявший в горле, приобрел форму, доселе невиданную геометрии, и размеры, не сопоставимые с моими глотательными способностями.

За Демирина стало так обидно, что… я едва не вскочила с места, дабы заплевать собравшихся ядом. Благо, последнего, по утверждениям друзей, у меня всегда с избытком. Однако жениховская длань, мягко, но настойчиво придержала сей порыв, еще и массировать стала пальчики успокаивающе.

Переведя взор на посмурневшего, но по-прежнему непрошибаемо спокойного огненного мага, отметила, что родительский выпад, хоть и был неприятен, однако не удивил совершенно. Наверное, такая тема уже затрагивалась старшими Фениксами, как основной рычаг давления на сына.

Осознав это, сразу успокоилась. В самом деле, на что они бы еще давили? Такие только на языке денег, небось, общаться и способны.

— Не волнуйся, отец, на готовенькое я не претендую, — улыбка, от которой поежилась бы даже ночная стужа, досталась сиронуДэвайсу. Затем любимый перевел насмешливый медовый взгляд на меня и с эдакой мальчишеской, хулиганской лукавостью, осведомился: — Ну что, родная, пойдешь за отреченного?

Маменька Демира потрясенно охнула, сообразив, на что намекает сынок.

— Ты блефуешь, — процедил папенька, с досадой отбросив к салфетке еще и вилку. — Кишка тонка, отречься от рода. Да что ты знаешь о бедности? Никогда ведь ни в чем не нуждался.

— Ни в чем, — с готовностью согласился Мир, — кроме… — сделал вид, словно не может упомнить важную информацию, а после, выставив вперед палец в знаке — вспомнил, дополнил свой ответ: — Кроме родительской любви.

— Можно подумать ты о ней что-нибудь знаешь, — насмешливо выдал до сего момента помалкивающий самый старший из присутствующих Фениксов, подначив сына по поводу упомянутой бедности. Однако больше ничего говорить не стал и вновь переключил свое внимание на меня, ожидая, чего ж я решу.

Было бы, что решать. Чай не уравнение Гибстера по тончайшему плетению поисковой сети. Вот там я намучилась, прежде чем смекнуть, а здесь…

— Как говорится, и в бедности, и в богатстве, голодранчик ты мой, — сияя, словно только что вышедшая из-под чеканки монета, ответила я и для полноты образа, умильно потискала жениховские щеки.

Те, не выдержав этакой нежности, слегка порозовели и едва не дрогнули, дабы расхохотаться.

Мир перевел свой взор обратно на родителя, и, не скрывая счастливой улыбки, подытожил:

— Что ж, думаю, дальнейший разговор бессмыслен. О дате свадьбы уведомлять не стану, вряд ли вас заинтересует столь незначительное событие, — на последних словах жених поставил отдельное, просто пропитанное иронией, что тот бисквит примочкой, ударение. — Спасибо за "радушный" прием. — А дальше, мой несносный Рыжик без видимых сомнений или печалей, легко и непринужденно сдергивает с груди алую цепочку, с красивым кулоном ввиде дивной огненной птицы, и кидает ее на середину стола, будто бы профессиональный картежник, карту, способную поменять ход игры и спутать все планы остальным игрокам.

Знак принадлежности Демирина к роду звякнул торжественно громко, и замер этаким огоньком на белоснежной скатерти, раздумывая, не спалить ли ее к рыхту.

Сей звук стал единственным, раздавшимся в царящей тишине. Однако Рыжик не был бы собой, если бы напоследок еще больше не шокировал окружающих. И ладно б родителей, тем не помешает лишняя встряска собственного снобизма и алчности, словно пропыленной подушке. Но меня-то, зачем так изумлять?

— К слову, Инкиния присоединяется к моему бунтарскому поступку, — и на сей раз похожий, только более изящный кулончик, вытягивается благоверным из кармана и ложится на стол. — Ей, знаешь ли, до одури не охота больше вас слушать, — радостная и одновременно какая-то злая ухмылочка и продолжение: — И еще, закладную на завод Скверски, которым ты беспринципно шантажировал Далина, я выкупил. Да-да, не нужно делать столь удивленное лицо, твой нерадивый сын, за это время не только огненные шары метать научился, но и в экономике кое-что смыслить.

— Как ты посмел? — ярясь, прошипел задетый мужчина.

— Так же, как ты, — спокойный ответ. — Яблоко от яблони, и все такое. Брось, неужели ты думал, будто я не узнаю, по какой такой причине мой по уши влюбленный друг, без лишнего повода не подходит к Ини и на метр? Не приглянулся тебе, да? Всегда-то тебе мало… Мало денег, влияния, власти, женщин. Мало, мало, мало…

А все ж таки и Демирина выдержка покинула на последних словах. Он вскочил с места, и поглядел на родителя до того, отчаянно-тоскливо, что у меня вмиг заслезились очи. И дабы не дать самовольным слезам пролиться, я так же покинула пригретый стул, и обхватила руку любимого своей ладонью, давая хоть молчаливую, но поддержку.

Тот не стал капризничать, и знак участия воспринял с благодарностью, да и нашел в себе силы продолжить. Вынул из кармана пиджака какие-то бумаги, и отшвырнул их к остальным предметам, коих так естественно лишился, словно молодой клен, листвы к холодам.

— Это копия сделки. На досуге изучишь со своими юристами, дабы убедиться сколь грамотно и законно я тебя провел, — молвил, не скрывая сарказма Демир. — Не смею больше отвлекать от трапезы. Повара, как и всегда, превзошли себя, так что отомрите, наконец, и приступайте, а то блюда стынут, — договорил и, напоследок вновь улыбнувшись отчего-то довольному, едва ли не пыжащемуся от гордости деду, подхватил меня за локоть, и, не вслушиваясь больше в ответ отца, раскрыл огненный проход. В который я не раздумывая, вступила.

С ним, куда угодно и без оглядки.