Страница 116 из 145
68
Ален тянул простынь осторожно, но настойчиво, но Бланш со своей стороны не желала подчиняться.
— Это неправильно, — взмолилась она.
Он и сам понимал, что неправильно. Но как остановиться, когда она была рядом — прикрытая лишь тонкой тканью? И если она только что сама его обнимала…
— Не бойся, — утешил граф. — Я не сделаю ничего плохого. Я ведь раздел тебя, и не набросился, как дикарь.
Опираясь на локоть, он навис над ней, едва касаясь губами щек девушки, тихонько целуя в висок, в уголок рта и продолжая нашептывать:
— Ты моя жена, я твой муж, ты давала клятву подчиняться каждому моему желанию…
— Но наш договор, — напомнила она, дрожа всем телом.
— И наш договор о том же… Ты обещала слушаться меня… Не бойся, я всего лишь взгляну… Только один раз…
— Ален! — простонала она.
— Только один раз…
Пальцы ее разжались, и он медленно стянул простынь, которой Бланш стыдливо прикрывалась.
— Ты такая красивая, моя маленькая шоколадница, — граф погладил девушку по щеке, потом скользнул рукой ниже, проведя по белоснежной шее, между ключицами.
Больше всего Алена манили белоснежные девичьи груди с розовыми маленькими сосками. Вот они — совсем близко, можно чуть податься вперед и губами ощутить их лепестковую нежность. Но он сдержался, чтобы не напугать Бланш, и лишь прочертил кончиками пальцев вокруг одной груди, наслаждаясь бархатистой гладкостью кожи. Этого было мало — очень мало. И совсем не утишало жар, а лишь распаляло его.
Словно спасаясь от соблазна, Ален прикрыл белую грудь рукой, но ладонь ему тут же уперся отвердевший сосок. Граф чуть сжал руку, и Бланш снова запаниковала, зашептав:
— Вы просили только посмотреть, милорд!
Но он приложил палец к ее губам, призывая к молчанию, и спросил приглушенным голосом:
— Чего так боится моя Бланш? Моя смелая, отчаянная Бланш? Ты вышла замуж за Синюю Бороду, ничего не боясь, а теперь, когда и бороды уже нет, чего-то испугалась?
Она отрицательно покачала головой, не сводя с него глаз.
— Нет, конечно же я не боюсь, — ответил за нее граф, снова возвращаясь к ласке, которая и дарила наслаждение, и мучила. — Разве тебе плохо со мной, Бланш? Тебе ведь нравится…
Девушка закрыла глаза, и брови жалостливо изломились, но она его не остановила, и это придало графу надежды и пыла.
— Ты совсем меня измучила, — продолжал говорить он, успокаивая Бланш, а сам уже положил ладонь на ее живот, спускаясь все ниже. — Я чуть с ума не сошел, когда увидел тебя в воде… Моя милая Бланш, как же можно было быть такой неосторожной, чтобы оскользнуть с берега?
Рука его находилась всего в нескольких дюймах от девичьего лона, как вдруг Бланш выдохнула, по-прежнему не открывая глаз:
— Я не поскользнулась, милорд. Меня сбросили в воду.
Это было уже не смешно, и Ален приподнялся рывком:
— Что значит — сбросили?
Бланш открыла глаза и посмотрела на него честным взглядом:
— Думаю, что-то было подсыпано в чай, который я выпила. Я увидела, как зацвели ягоды падуба и упала, а потом меня потащили и сбросили в пруд.
— Расскажи все, как можно подробнее, — велел граф, хмурясь.
Любовный настрой пропал, как по-волшебству. Зато на место любовному томлению пришла ярость. Кто-то посмел причинить зло его жене. Какая-то гадюка осмелилась навредить его маленькой святой. Он не сомневался ни разу, что Бланш говорит ему правду. Бланш просто не умеет лгать, он в этом уже убедился.
По ее словам выходило, что Барбетта принесла в беседку тот самый отравленный чай…
— Но там не было чайника! — вспомнил граф. — Я видел осколки на полу и поднос на столе.
— Чаша разбилась, когда мне стало плохо. Но на столе оставались поднос, крышка от него и серебряный заварник…
— Ни черта там не было заварника! — граф вскочил и прошелся по комнате туда- сюда. — Поднос стоял, крышка… белая салфетка… Все, — ему показалось, что жена вскинулась, будто хотела что-то сказать, но потом опустила голову и промолчала. — Кто-то позаботился забрать его, когда скинул тебя. Наверняка, чтобы скрыть яд. Говоришь, чай принесла Барбетта? Я сейчас же допрошу ее, и если она причастна…
За окном послышались веселые голоса, ржание коней и лай собак — возвращались охотники.
Граф досадливо пристукнул кулаком по ладони:
— Как не вовремя гости… Но я их сейчас выпровожу. А ты, Бланш, — он ткнул пальцем в сторону жены. — Сидишь здесь и носа не показываешь. Запрись изнутри и впускай только меня. Ты поняла? Только меня.
— Нет, милорд, — ответила она тихо. — Это неправильно.
— Неправильно? Ты о чем?
Бланш села в постели, прикрываясь одеялом, и оглянулась. Взгляд ее скользнул по разрезанному платью.
— Принесите мне платье, — попросила она. — Оно висит на кресле, в моей спальне. Мне надо одеться и выйти к гостям.
— Тебе надо лежать в постели с грелками у пяток!
— Нет, — твердо сказала она. — Мы не имеем права испортить Гюнебрет ее первый праздник. Что произошло — это страшно для меня, очень страшно. Но мы должны повременить с дознанием. Сейчас вам необходимо стать сначала отцом, а потом — грозным судьей.
— Ты бредишь, — ответил граф резко, надевая рубашку. — Если промедлить, убийца скроется.
— Скорее всего, он уже скрылся, — сказала Бланш. В ее голосе Алену послышались знакомые деловитые нотки. — Не будем спорить, милорд. Ваша дочь не должна пострадать. Поторопитесь принести мне одежду… я очень вас прошу.
— Бланш… — граф опять почувствовал суеверный страх. — Ты и в самом деле человеческая дочь?
— Что, милорд? — переспросила она удивленно.
— Ничего, — Ален отвернулся, доставая из сундука свой прежний черный камзол. — Пойду, принесу тебе платье.