Страница 114 из 145
67
Ален огляделся, высматривая жену. Барбетта, протирая белоснежным полотенцем кружки, сказала, что госпожа графиня составляет букеты в беседке.
— Там теперь так красиво, — говорила служанка, — как на картинке.
— Пойду посмотрю, — тут же собрался туда Ален.
— Может, хотите сначала согреться, милорд? — засуетилась Барбетта. — Я сделаю вам горячего пунша.
— Не надо, обойдусь без пунша.
Спускаясь к пруду, он представлял нежное лицо жены и улыбался, предвкушая ее удивление и смущение, когда он появится на пороге. Как красива она была вчера, как затуманились ее глаза, когда она увидела его гладко выбритым. Стащив перчатку, Ален провел ладонью по подбородку и щекам. Он так привык к бороде, что сейчас временами чувствовал себя голым. Но ей понравилось, он готов был поклясться, что понравилось!
Сбежав по ступенькам, Ален осторожно заглянул в беседку, желая застать Бланш врасплох. Но внутри было пусто. Ворохом лежали ветки с зелеными листьями и красными ягодами, на полу валялись какие-то осколки, на столе стоял серебряный поднос и крышка от него.
Осмотревшись, Ален не увидел Бланш поблизости. Куда она могла уйти? Он мазнул взглядом по расчищенной дорожке до пруда, потом посмотрел на тропинку, ведущую в лес. Куда подевалась эта девица, резвая, как козочка? Он опять посмотрел в сторону пруда и разом похолодел, потому что только сейчас заметил, что у берега тонкий лед был проломан, и в серой глубине, над которой клубились седые патлы пара, виднелось что-то белое, что он сначала принял за колыхание пара — рукав платья, надувшийся под водой пузырем!..
Ален бросился к пруду, на ходу пытаясь расстегнуть ремень, который был застегнут поверх полушубка. У самой кромки пруда ему это удалось, и ремень и полушубок полетели в снег. Мороз сразу прихватил за бока, и по сравнению с ним вода показалась почти теплой. Ломая тонкую ледяную корку, граф добрался до белого рукава, вцепился в него и потянул к берегу. Из серой мглы показалось бледное лицо Бланш с закрытыми глазами, волосы плыли черными водорослями. Рванув девушку из воды, Ален тут же провалился по шею, а тело Бланш обрело тяжесть.
Он плохо помнил, как выбрался на берег, помнил только животный страх — ужас, когда понял, что потерял ее. После воды морозный воздух ударил почище вражеской стрелы, но Бланш осталась к этому безучастной. Ален уложил ее на брошенный полушубок и принялся тормошить, переворачивая с боку на бок:
— Ну же, Бланш, очнись! — бормотал он. — Да очнись же!
Только Бланш в его руках была, как тряпичная кукла, и помертвевшие губы уже приняли серовато-синий оттенок.
Пытаясь привести ее в чувство, Ален сам не заметил, как начал молиться, и чудо свершилось — грудь Бланш судорожно поднялась и опустилась, а потом девушка закашлялась, и изо рта ее хлынула вода.
— Вот так, вот так… — Ален поддерживал ее голову, чувствуя, что сойти с ума от радости — это не так уж и сложно.
Не открывая глаз, Бланш застонала и застучала зубами от холода. На самом графе одежду уже прихватывало льдом, но он даже не замечал этого. Завернув Бланш в полушубок, он взвалил девушку на плечо, как охотничью добычу, и поспешил к замку.
По дороге он несколько раз оскальзывал и падал на колени, но так и не выпустил своей драгоценной ноши. Как назло, слуги разбрелись по делам, и на первом этаже было пусто и тихо. Не разуваясь, Ален взбежал по лестницам, пинком открыл двери своей спальни и положил дрожащую Бланш на кровать. Потом подтащил поближе к постели жаровню и раздул угли.
Бланш снова застонала, и Ален кинулся к ней, откидывая с ее лица налипшие холодные волосы, гладя по щекам, касаясь ее губ кончиками пальцев.
— Все хорошо, все хорошо, — шептал он ей, — сейчас согреешься…
Бутыль воды жизни, сухая простынь, теплый плед — вот что ей сейчас было нужно. Но сначала девушку нужно было раздеть. Намокшее платье никак не желало отпускать свою хозяйку из холодных объятий, и Ален, схватив кинжал, в два счета располосовал дорогую ткань, а потом и тонкую нижнюю рубашку. Вскоре Бланш лежала завернутая в простынь, плед и пуховое одеяло. Щеки и губы ее порозовели, она несколько раз открывала глаза, но смотрела как сквозь пелену дождя — словно ничего не видя.
Ален встал на колени возле кровати, с тревогой всматриваясь девушке в лицо. Она снова открыла глаза, и он погладил ее по плечу через одеяло, давая понять что находится рядом. Прикосновение она почувствовала и вдруг неуверенно и слабо улыбнулась:
— Милорд, вы спасли меня? Иначе я бы утонула?
— Все позади, — сказал он, испытывая такую нежность, что казалось — еще немного и сердце растает. — Я позову Барбету, тебе нужна горячая ванна и грелки в постель.
Но она высунула руку и удержала его:
— Но вы сами промокли до нитки, милорд, — воспротивилась она. Голос звучал слабо и казался чужим. — Переоденьтесь.
— В этом вся Бланш! Прежде, чем подумать о себе, она думает о других, — Аден засмеялся, но смех получился странным, как у безумца.
— Переоденьтесь, я настаиваю, — прошептала она, закрывая глаза.
Ален не стал больше спорить и за несколько секунд содрал с себя мокрую одежду и надел сухие подштанники, и склонился над Бланш:
— Я купался не дольше минуты, а вот сколько ты пробыла в воде, мне не известно, — сказал он, гладя ее по лбу и волосам, которые, высыхая, начали пушиться. — Позову слуг, не бойся, я вернусь скоро.
— Подождите! — она сделала попытку подняться, но Ален почти насильно затолкал ее обратно под одеяло, успев заметить мелькнувшую обнаженную грудь — белую, высокую, маленькую, но такую соблазнительную в своей девической невинности. — Ваша рука… — Бланш волновалась все больше. — Вы исцелились, милорд! Ваш рука действует!
— На твое счастье, — ответил граф. — Иначе как бы я вытащил тебя? С чего это ты вздумала купаться посреди зимы, безумная Бланш?
Лицо ее, до этого осветившееся радостью, омрачилось, и Ален испугался, решив, что напомнил ей страшные минуты, когда она чуть не лишилась жизни. Он поспешил утешить ее:
— Сейчас тебе ничто не угрожает.
— Как страшно… — она заплакала.
Заплакала тихо, стесняясь слез и отворачиваясь, чтобы он не увидел их.
Ален принялся шептать ей слова утешения, и приникал к лежавшей на постели девушке все теснее и теснее, но Бланш сама судорожно обхватила его за шею, прижалась щекой к щеке, содрогаясь от рыданий, которые тщетно пыталась сдержать.
— Умирать очень страшно, — шептала она.
Одеяло соскользнуло, плед распахнулся, и простынь — последняя преграда — упала на постель. Граф почувствовал, как девичьи груди скользнули по его груди, а на плечо закапали слезы — настоящие, обжигающе горячие. И этот миг решил все. Ален понял, что больше просто не может находиться вдали он нее. Она нужна ему, как воздух, как чистая вода, которую пьешь. В его руках она вздрагивала, и от этого его самого пронзала сладкая дрожь.
— Бланш… — прошептал он хрипло, и она сразу отпустила его, ахнула и юркнула под одеяло, натягивая простынь до самого горла.
— Опять убегаешь, — сказал Ален, лаская взглядом такое дорогое ему лицо — темные блестящие глаза, нежный рот, потом взгляд его переместился ниже. Бланш настолько крепко сжала углы простыни, что побелели костяшки пальцев. Он коснулся губами этих рук, умевших многое — приводить в порядок запущенные замки, готовить вкуснейшие блюда, удерживать, как в тисках, его сердце: — Бланш, позволь только посмотреть… — граф осторожно сдвинул одеяло, под которым она пряталась, как испуганный зверек в норке, и потянул край простыни.