Страница 105 из 145
62
Последние два дня перед приемом прошли в дикой суматохе. Дни мои были заполнены до предела хозяйственными делами — присматривала, как убирают замок, превращая его в сверкающее великолепие, следила за приготовлением кушаний, успевала протанцевать с Гюнебрет все фигуры всех известных мне танцев, а вечером — устроить ванну и массаж мужу. Мне очень нравились эти вечерние часы. А еще нравилось (что уж тут лукавить?) прикасаться к мужу. Массаж, как средство излечения разрешал делать то, что было запрещено нашим устным договором — я могла гладить его плечи, спину, шею, ощущать под пальцами и ладонями игру его мускулов. И это ничуть не было похоже на доброту или сочувствие. Да, я сочувствовала ему, желала ему добра, но еще я желала его самого. Он попросил моих поцелуев. Хотя бы поцелуев. Все во мне сладко замирало, когда я вспоминала его голос. Но для Алена это были всего лишь поцелуи, а для меня небо и земля менялись местами. И мне казалось страшной несправедливостью, что мы чувствуем так по-разному.
Обычно Ален рассказывал, как прошел его день, спрашивал, как прошел мой, иногда вспоминал что-то из детства Гюнебрет или своего детства. Эти рассказы были очень дороги мне. Так лучше узнавала его, и мне казалось, что какие-то невидимые узы все крепче связывают нас.
Накануне пришли наряды для дочери графа. Мы устроили примерку и провозились в комнате Гюнебрет несколько часов. Мадам Левелье была совершенно права — желтый шел девушке необыкновенно, освежая цвет лица и придавая коже настоящее волшебное сияние.
Хороши были и остальные платья. Мы отобрали наряд для приема, платье для охоты, а появиться на балу Гюнебрет должна была в желтом — струящемся, легком, похожем на солнечный дождь.
С досадой я вспомнила, что не заказала платья для себя. Ну что ж, гостей я вполне могу встретить в своем домашнем, темно-красном платье, а для торжества надену белое венчальное. По этикету мне разрешалось носить его в течение полугода после свадьбы. Так я буду выглядеть не хуже остальных, и предоставлю другим дамам возможность продемонстрировать новые наряды.
В очередной раз вбежав в кухню, я оказалась свидетельницей того, как Барбетта чуть не упала через короб с сухим шпинатом, который мы привези из Ренна. Разразившись проклятиями, Барбетта с ожесточением поволокла короб к печке:
— Я выкину его, миледи! Сил моих больше нет об него спотыкаться!
— Подожди, — остановила я ее, когда она уже схватила щипцы, чтобы открыть заслонку. — Мы найдем ему другое применение.
Идея была проста. Я уже готовила бисквиты с добавлением ужасно дорогого и редкого зеленого чая, придававшего тесту нежно-зеленый цвет. А что если вместо чая добавить шпинат?
Результат не очень порадовал — коржи получились темно-зеленые. Не очень-то аппетитно. Но тут я увидела чашку замороженных болотных ягод — их собирали после первых морозов, тогда ягоды приобретали особую прозрачность и становились сладкими.
— Испеки много коржей, — поручила Барбетте. — Завтра сделаем сливочный крем, и я сама украшу этот торт.
— Как по мне, так не слишком красиво получится, — засомневалась служанка.
— Будет очень красиво, — пообещала я. — Только оставь немного этих мороженных ягод. Они тоже пригодятся.
— Вам виднее, — пробормотала Барбетта, но лицо у нее вытянулось.
В ночь перед приемом я спала очень плохо. Опять, как и раньше, мне слышались шорохи и голоса под сводами замка. Несколько раз я вскакивала и выглядывала в коридор, опасаясь, что Ален снова страдает от придуманной им самим боли. Но все было тихо, и я падала в постель, чтобы забыться коротким, тревожным сном.
Гости начали прибывать с самого утра, хотя ждали их не раньше обеда. Это прибавило мне хлопот, а еще ждал торт, который мне надо было привести в надлежащий вид, и еще я хотела помочь Гюнебрет нарядиться. На мужа совсем не оставалось времени, но я посчитала, что он справится со всем сам — бывал же он на королевских приемах, и на собственном, в графском доме в Ренне не оплошал.
Устроив лорда Обели с семейством в гостиной, я помчалась в кухню и там с помощью верной Барбетты закончила приготовление торта.
Служанка лишь открыла рот, увидев, что у нас получилось.
— Никогда не видела такого, миледи… — пробормотала она. — Его же примут за настоящий…
— Вот и получится — настоящее праздничное «удивление»! — пошутила я, сбросила фартук и поспешила в комнату падчерицы.
— Гости уже едут, ты готова, Гюнебрет? — я влетела к ней в комнату без стука и остановилась, как вкопанная.
Девушка уже нарядилась в очень милое платье — розовое, с белым пояском, и сейчас… обнималась с незнакомым мне молодым человеком, одетым в шитый серебром камзол с модными укороченными рукавами и ослепительно-белую рубашку. Причем, он гладил Гюнебрет по голове, а когда появилась я — ничуть не смутился, а лишь покрепче прижал девушку к себе и приосанился, словно предлагая мне полюбоваться на них.
— Как ты можешь, Гюнебрет! — ахнула я.
Но негодница только захихикала.
— Немедленно отойдите от нее, сэр! — приказала я. — Ее отец прихлопнет вас, как муху, когда узнает! — и так как наглец не сдвинулся с места, я подбежала, чтобы оттолкнуть его.
Он вдруг схватил меня за талию и притиснул к себе. Я попыталась освободиться, хотела говорить гневности, но когда вскинула голову и посмотрела ему в глаза — то потеряла дар речи.
Глаза были серые, прозрачные, как льдинки. И сейчас они смеялись, просто искрились весельем.
— Неужели я так изменился, Бланш? — спросил очень знакомый голос, который невозможно было спутать ни с каким другим. — Всего-то побрился.
— Ален?.. — спросила я, не веря своим глазам.
Я несмело протянула руку, погладив его по щеке. Он сбрил и усы, и помолодел лет на десять. Теперь ему можно было дать не больше двадцати пяти, и праздничный яркости наряд, совершенно непохожий на то, что граф носил раньше, придавал ему юношеского задора.
— Тебе нравится? — спросил он, перехватывая мою руку, чтобы задержать ее на своей щеке.
— Нравится, — признала я, не в силах удержать улыбку, — но ваше лицо, милорд, смотрится странно — загорелое сверху, а подбородок совсем белый.
— Это мы с Пепе помогали, — вмешалась в разговор Гюнебрет. — Целый час промучились.
— И вы мучились тоже? — спросила я Алена. — Но зачем было менять свои привычки?
— Он не мучился, — заявила Гюнебрет. — Он мурлыкал. А мучились мы. Теперь он совсем не похож на тролля, правда? Правда, Бланш?
Я протестующее вскрикнула, но граф лишь рассмеялся.
— Так ты считала меня троллем? — спросил он.
— Буду считать таковым и теперь, если вы немедленно не спуститесь к гостям, — сказала я, стараясь говорить строго. — Гюнебрет, садись к зеркалу, я завью тебе волосы.
Девушка послушно села на пуф, а граф направился к выходу:
— Что ж, пойду и проверю — узнает ли меня кто-нибудь. Надеюсь, слуги не станут выталкивать меня из собственного дома, приняв за самозванца.
Когда он ушел, я бросила взгляд в зеркало и обнаружила, что щеки мои красны, как вишни. Но преображение графа и в самом деле потрясло меня. Он стал таким… таким… красивым! Я обожглась, нагревая металлический прут, и заставила себя спуститься с небес на землю.
Ах, не слишком ли ты размечталась о несбыточном, Бланш? Этот мужчина не твой, что бы он ни говорил тебе, и что бы ты там не придумала у себя в голове.