Страница 2 из 3
Довольно уже, девчонка,
Вчера ещё был я сладким.
Такой же я, как и все мы,
Не лучше, но и не хуже;
Ну может, немного скверный,
Похабный ещё к тому же.
Но я не монах из скита,
И рук за спиной не прячу.
Душа у меня открыта,
Ударишь, я не заплачу
Щеки подставлять не стану,
Но зла не держу за душою,
И только на сердце рану,
Рубахой уже не скрою.
Она любила
Она любила горький шоколад,
Но не любила целоваться в губы;
От смуглой кожи терпкий аромат,
И белоснежные, в улыбке, зубы.
С утра сидела на очке,
Дезодорантом воздух пшикала;
Спуская кнопку на бачке,
Под шум воды, сбегавшей, пукала.
Она носила жёлтые трусы,
Ругалась матом и, бывало, грубо;
Пинцетиком, у зеркала, усы
Щипала. Целоваться, не любила в губы.
Она смеялась и, порой, до слёз.
Она балась, не снимая шубы.
Любовь воспринимала, как курьёз,
И не любила: целоваться в губы.
Зачем целовал её лоно
Чахоткою похоть гложет
Плоть мою точит и точит
Зачем же, она, о Боже!
Меня колдовством морочит.
Душа уж давно иссохла,
И сам я бледнее тени,
Зачем целовал её ноги,
Зачем обнимал колени?
Воле уже не властен,
Груди и мял и трогал,
И, распаляясь страстью,
Она раздвигала ноги.
Зачем целовал её лоно?
Губами, лаская губы,
И, возбуждаясь стоном,
Жадным я был и грубым.
На день рождения
Я вспоминаю наше детство,
Мой дорогой, мой старший брат[1].
Ты, всем мальчишкам, по соседству,
Был командиром, помнишь брат?
В войну играли ребятишки,
Вы в детстве бредили войной,
И, слава Богу, вам мальчишки,
Война запомнилась игрой.
Строгал из досок автоматы,
И пистолеты делал брат.
Маршировали аты-баты,
Ты улыбнулся, вспомнил брат?
А младший, Генка, вспомни братик,
Всё хныкал – Юлка, автомат,
И за тобой бежал, солдатик,
И плакал, вспомни, помнишь брат?
И вот уже виски седые,
Я вижу твой усталый взгляд,
Но мы душою молодые,
Мой повзрослевший старший брат.
Ласкали скалы
Ласкали скалы седые волны,
Сверкал зарницей в ночи маяк,
И были думы печалью полны,
И вспышки молний сгущали мрак.
Я слушал море, раскаты грома,
Волна лизала песок, шипя;
И этот берег, вдали от дома,
Где я, так пылко, любил тебя.
Музе
Лик переменчивый тая,
И аватарами играя,
Непостоянная моя,
И постоянная – чужая…
Ниагара
Когда клубясь сырым туманом,
Ты низвергаешься со скал,
Я содрогаюсь, Ниагара,
Звериный видя твой оскал.
Округа трепетно внимает,
Твой мощный рокот глушит всё,
Под сердцем ужас застывает,
Упруго воздух бьёт в лицо.
И очарованный тобою,
Смотрю, и глаз не отвести,
И лик твой, скрытый под водою,
Всё не могу никак найти…
Почему мне о(г)ни снятся
Лето ночью уйдёт в осень,
Не вернуть, и не надо пытаться;
Только поле, у солнышка спросит
– Почему мне огни снятся?
К югу клин журавлей сносит,
Не догнать, и не надо пытаться;
Только поле, у солнышка спросит:
– Почему мне снега снятся?
Лес очнётся и дрёму сбросит,
Не заснуть, и не надо пытаться;
Только поле у солнышка спросит
– Почему мне дожди снятся?
Снова пух тополя сбросят,
Не собрать, и не надо пытаться;
Только поле у солнышка спросит
– Почему мне хлеба снятся?
Мне в глазах её, неба просинь,
Не забыть, и не буду пытаться;
Только сердце, у памяти спросит
– Почему мне они снятся?
Пляжный роман
Ветер играл листвою,
Алый пылал закат;
Лёгким, морским прибоем,
Её, дурманил взгляд.
Ночь освещали звёзды,
Тёплой была скала;
И на песке, чуть влажном,
Наши сплелись тела.
Ах, Валентина-Тина,
Как я ласкал тебя;
Ах, Валентина-Тина,
Как я любил тебя.
Я упивался любовью,
Липли уста к устам,
Южное, тёплое море,
Билось волной у скал.
И угасали звёзды,
Летняя ночь коротка;
Тело твоё упругое,
Его так жаждал я,
Билось в моих объятиях,
Я так любил тебя.
Осеннее настроение
Заалела рябина,
В сентябре, в сентябре,
Улыбнулся мне милый,
По осенней поре.
И за эту улыбку,
Под рябиной, в саду,
Буду ждать у калитки,
На свою, на беду.
Поведёт на крылечко,
Приобнимет меня,
И зайдётся сердечко,
Вспыхнет, как от огня.
Вот уж ночь на исходе,
Вот сереет рассвет,
Мой милёнок уходит,
По росе его след.
От хмельных поцелуев,
От тумана в саду,
Я тропинку до дому,
Всё никак не найду.
Заалела рябина,
По осенней поре,
Улыбнулся мне милый,
В сентябре, в сентябре…
Был УКРом даже Чингиз-Хан
Все президенты СэШэА,
И все цари Руси безликой,
Произошли от укрА,
Из Малороссии Великой.
Был укром даже Чингиз-Хан!
Суворов укр и укр Кутузов,
И Ленин укр, и Гитлер Сам,
И Бонапарт не из французов.
Вот укры: Пушкин и Толстой,
Мао Цзе Дун, Махатма Ганди,
И, укром, даже Виктор Цой,
Был зачат где-то на веранде.
Тарас, Бандера и Махно
Любили бульбу и со смальцем,
И всем известно уж давно,
В мать иху тыкали непальцем.
Построен укром Тадж-Махал!
Хрущёв и Сталин тоже укры,
И Горбачёв не подкачал,
Ооо, этот укр был самый мудрый.
Неандерталец укром был,
Адам был укр, и Ева укра,
И укр, какой-то, сочинил
Трактат порнушный Кама-Сукра.
Сказал поэт, сказал давно,
Да не оспорит укр шустрый:
– Всё это было бы смешно[2],
Когда бы не было так грустно.
Исповедь
Не познал в этой жизни многого,
Не был вором, не нажил врагов,
И жена, нраву очень строгого,
Кроме брачных, других не имел оков.
Не сажал я деревья, дома не строил,
Да и сына, мне не дал бог,
Жил по совести, не суесловил,
И не мстил, в этом не был строг.
Не имел я жены другого,
Да и женщин, других не знал,
Почитал святость божьего слова,
И на ближнего, зла не держал.
1
Стих посвящён старшему брату жены
2
М. Ю. Лермонтов