Эвенкийская жизнь

Лишь потом выяснилось, что я после того, как протопил на ночь печь, сделал все правильно. Это Светка посчитала, что я неглубоко толкнул печную задвижку, ей было жаль уходящего тепла, и она подтолкнула задвижку еще немного. Спать-то было тепло, но мы ведь могли и не проснуться…

…И о тех, кто погиб

Я продолжаю учебу в университете, пишу вечерами контрольные, курсовые, зубрю марксистско-ленинскую философию (будь она неладна – совершенно не поддается осмыслению и заучиванию). И каждый год в марте улетаю на сорок дней в Алма-Ату на экзаменационную сессию. У нас еще тридцатиградусные морозы, а в Алма-Ате все зелено, зацветают яблони и вишни, теплынь. Учеба мне дается, в принципе, легко, дни летят за днями.

С сокурсниками начинал казахстанцем, продолжаю россиянином, жителем Крайнего Севера. Всем крайне интересно, что такое Эвенкия, где она, что за люди там живут. Признаться, рассказчик я неважный. А тут слушают, с любопытством шуршат страницами привезенных мной экземпляров настоящей северной газеты, где чуть ли не в каждом номере запросто пишется об охоте на соболя, об оленеводах и геологах, на снимках – сцены из таежной жизни с чумами, оленями. Этот колорит, романтика всех завораживают, и я предпочитаю не распространяться, что на самом деле за ними стоит.

Но вот все зачеты, экзамены сданы, в зачетной книжке – заветная запись о переводе на следующий курс. В Алма-Ате совсем жарко, когда я занимаю место в отлетающем на Красноярск Ту-154 студентом уже четвертого курса КазГУ. В красноярском местном аэропорту Черемшанка как всегда, полно народа, билетов на Туру нет. Не помню ни одного случая, чтобы вернулся домой с сессии, вообще откуда-либо, через эту чертову Черемшанку без того, чтобы не провести здесь несколько дней – или погоды нет, или билетов. А в самолете затем обязательно обнаруживаются несколько пустых мест. Это челноки скупают места для своего товара. И никому дела нет, что ты всей душой: рвешься домой – истомился за полтора месяца. С тех пор я не люблю Черемшанку. Впрочем, в Емельяново не лучше – и этот, теперь уже международный авиапорт, так же нередко мордует звереющих от долгого ожидания вылета домой северян.

Но вот я, счастливый, спешу по грязным раскисшим улицам Туры – уже май, и здесь тоже весна, – домой. По дороге встречаю нашего корректора Елену Лелис. На минутку останавливаюсь, чтобы поздороваться, узнать последние новости. И как обухом по голове: нашего редактора Эдуарда Иванова уже нет в живых. Светланка при последнем телефонном разговоре со мной утаила горькую весть – побоялась, что это помешает мне сдать последний экзамен. Спрашиваю, что да как? Повесился у себя дома в ночь на первое мая 1991 года, на детской скакалке. Ну не было у него видимых причин для самоубийства, нельзя же домашние ссоры, неурядицы отнести к таковым. А вот, пожалуйста, – в сорок лет поставил точку в своей жизни. На могиле ему поставили стилизованный памятник – симбиоз пера и гитары. Они в его жизни были неразделимы, журналист, редактор Эдуард Иванов любил петь под гитару. Он вообще много чего любил, и особенно рыбалку на хариуса в верховьях Тембенчи. Так любить жизнь и добровольно уйти из нее – не понимаю. Но и не осуждаю – это уже не в нашей компетенции.

Увы, но это не последняя наша потеря. Через полгода, не дожив даже до северной пенсии, неожиданно умирает Ю. А. Шебалин. Его нашли ничком лежащим в теплице – прихватило сердце. Оно у него и так было не железным. А тут грянул августовский путч. Шебалин, обладая в это время правом подписи газеты, открыто высказался в поддержку гекачепистов в редакционном, то есть не подписанном материале, таким образом вольно или невольно выдав свое собственное мнение за позицию всей редакции. Разразился скандал, и.о. редактора Наталью Свиридову, вернувшуюся к тому времени то ли из отпуска, то ли из командировки, потащили на расправу в администрацию округа, в крайуприздат. Дело завершается тем, что Шебалина понижают в должности до заведующего отделом. Сказать, что Юрий Александрович переживал – значит ничего не сказать…

Хороним Юрия Александровича недалеко от Иванова, обязательно навещаем их как в родительский день, так и в годовщину смерти, они еще долго как бы остаются членами редакционного коллектива, и будут оставаться, пока мы их помним. А теперь надо еще навещать и Володю Полунина, директора типографии, добродушного, никогда не унывающего толстяка. Неподалеку от Ванавары на берег таежной речки Чамбы падает пассажирский Як-40. Гибнут все пассажиры и члены экипажа – всего около тридцати человек. И среди них жена Полунина. После похорон Любаши (так ласково он называл свою жену) Полунин какое-то время еще крепился. А потом сорвался… Нашли его дома в петле, стоящим на коленках. Хоронили на новом кладбище – Тура за семьдесят с небольшим лет своего существования, с максимальным количеством населения в семь тысяч человек, заполнила уже два погоста в поселковой черте, интенсивно «обживает» третий, в тайге. Средний возраст лежащих там мужчин – 40–45 лет…

Выборная эпопея

Наш огромный по площади округ (765 тыс. кв. км – спокойно можно разместить целый ряд европейских государств, хотя вряд ли они согласятся) настолько мал по численности населения как субъект Федерации – нет даже 20 тысяч человек, – что здесь, кажется, все знают друг друга.

С Александром Боковиковым я познакомился, когда его после директорства в совхозе «Кислоканский» назначили начальником управления сельского хозяйства. Несколько раз брал у него интервью. Круглолицый, улыбчивый, дружелюбный, весь такой свойский из себя. Он вырос здесь, в Эвенкии, завзятый охотник и рыбак, имеет даже свой промысловый участок в тайге (впрочем, это обычное явление – тайги здесь море, почти по сорок квадратных километров на брата).

Александр Боковиков

Сноровистый, с деловой хваткой, при этом – человек широкой души, очень демократичный. Охотно идет на контакт с журналистами, никогда не откажется от предоставления нужной для местных газеты и телевидения информации. Когда страна азартно кинулась осваивать рынок, образовал одно из первых в округе коммерческих предприятий «Контакт» по закупке у промысловиков пушнины, взамен поставляя снаряжение, продукты, товары, открыл сеть магазинов. Дела его пошли в гору, рос и авторитет среди местного населения – удачливым ведь не только завидуют, их еще и любят.

Главой администрации округа тогда был Анатолий Михайлович Якимов, бывший начальник Эвенкийской геофизической экспедиции. Полная противоположность Боковикову: худой, немногословный, интеллигентный, без коммерческой жилки, он также был уважаем эвенкийцами – как, видимо, последний из представителей такого разряда руководителей, еще советской, в лучшем смысле этого слова, подготовки.

Когда округ стал самостоятельным, а дела в стране шли все хуже и хуже, на Эвенкию, почти полностью дотируемую из федерального бюджета, беды посыпались одна за другой. Объемы финансирования все сокращались, задержки выплаты зарплаты бюджетникам становились все длительней, с огромным трудом налаженное за десятилетия сельское хозяйство рушилось на глазах, одна за другой сворачивались геологические экспедиции, росла безработица. Эвенкия начала бедствовать, и это при том, что в ее подземных кладовых было столько сокровищ – нефти, газа, угля, редких металлов, золота, алмазов – что куда там Али-Бабе с его несчастной пещерой! Но месторождения были еще не до конца разведаны, и расположены в таких неудобных и отдаленных местах, что освоение их выливалось в астрономические суммы. Никто не решался влезть в это дорогостоящее предприятие – ни родное государство, ни крупные забугорные компании, представители которых время от времени наезжали в Эвенкию, приценивались, восхищенно мотали головами, но тут же сокрушенно выставляли перед собой холеные ладони: дорого!