Страница 2 из 67
* * *
Море успокаивалось; тогда она приказывала перевезти себя на материк. Небольшая роща пиний, уцелевшая под защитой замка, вела к холмам, обросшим кустарником; они окружали маленькое озеро. Платаны и тополи скудно украшали его берега, редкие ивы склонялись к нему, но девочка бродила, точно в густом лесу, среди кустов можжевельника с большими ягодами и земляничных кустов, усеянных красными, липкими плодами. С соседнего луга на тихое зеркало падали густые желтые отблески. Во влажной глубине замирала синева неба. У самого берега в зеленой воде громоздились большие зеленые камни, и в этих безмолвных дворцах плавали серебристые рыбки. Каменный сводчатый мост вел к узкому острову, на котором возвышалась белая беседка, украшенная розетками и плоскими пилястрами из пестрого мрамора. Стройные колонки в глубине ее были покрыты трещинами, розовые раковины наполняла пыль, трюмо тускнели под своими фарфоровыми венками.
Из угла, где стояло кресло розового дерева, доносился громкий треск. Девочка не пугалась; в летние утра она лежала на подушках, отвечая улыбкой на веселую улыбку двух портретов. У дамы была молочно-белая кожа, бледно-лиловые ленты лежали в мягком углублении между плечом и грудью и в пепельно-белокурых волосах, черная мушка плутовски притаилась в углу бледного ротика. Ее кокетливая, нежная шея была повернута к шелковому, розовому кавалеру, который так любил здесь эту даму. Он был напудрен, полные губы окаймляла темная бородка. Виоланта знала о нем многое: это был Пьерлуиджи Асси. В Турине, Варшаве, Вене и Неаполе он шутя устраивал союзы и ссорил дворы. Королева польская благоволила к нему, из-за нее он убил пятерых шляхтичей и чуть не погиб сам. Где он проходил, там звенело и рассыпалось золото. Когда оно приходило к концу, он умел добывать новое. Его жизнь была полна блеска, интриг, дуэлей и влюбленных женщин. Он служил Венецианской республике; она назначила его своим наместником в Далмации, и он управлял страной, как счастливая Цитера: среди гирлянд роз, с бокалом в одной руке, другой обнимая молочно-белые плечи. Он умер с шуткой на устах, вежливый, снисходительный к грехам других и несклонный к раскаянию в своих.
Сансоне Асси также находился на службе у республики в качестве ее генерала. За искусно отлитую пушку с двумя львами он продал город Бергамо французскому королю. Затем он завоевал его обратно, так как хотел захватить и литейщика, который находился в нем. Но штурм стоил ему слишком многих из его дорого оплачивавшихся, богато и красиво вооруженных солдат; в гневе он велел расплавить пушку и повесить художника. Золотая Паллада Афина украшала его шлем, на панцире выдавалась отвратительно кричащая голова Медузы. Его жизнь была полна пурпурных палаток на сожженных полях, факельных шествий нагих юношей и мраморных статуй, забрызганных кровью. Он умер стоя, с пулей в боку и со стихом Горация на устах.
Гюи и Готье Асси покинули Нормандию и отправились на завоевание гроба господня. Их жизнь загромождали массы изрубленных тел, искаженных голов в тюрбанах, бледных женщин с умоляюще поднятыми младенцами - в белых городах, с содроганием смотревших на красное от крови море. Их души возносились к светлым облакам, их железные ноги попирали человеческие внутренности. Они наслаждались ласками страстных султанш и думали о целомудренной девушке с крепко сомкнутыми устами, ждавшей дома. На обратном пути, щеголяя княжескими титулами сказочных царств, без гроша денег и с изможденными телами, они узнали, что оба думали об одной и той же. Поэтому Гюи убил своего брата Готье. Он построил на утесах в море свой замок и умер пиратом, окруженный множеством кривых сабель, которые, однако, не достигли его, потому что его корабль сгорел.
Из глубочайшего мрака времен в грезы маленькой Виоланты заглядывала призрачно-белая маска полубога: каменное лицо ее первого предка, того Бьерна Иернсиде, который пришел с севера. Крепкое питье, которое давала ему мать, сделало из него "медведя с железным боком". Во Франции он завоевал со своей дружиной много земель, на берегах Испании и Италии у христиан и мусульман выжег воспоминание о языческих богатырях, полных коварства и с руками, тяжелыми, как рок. Он бросил якорь в Лигурийском море перед городом, который показался ему могущественным. Поэтому он послал сказать графу и епископу этого города, что он их друг и хочет креститься и быть погребенным в соборе, так как лежит на смертном одре. Глупые христиане окрестили его. Его дружина в траурном шествии понесла мертвого в собор. Там он выскочил из гроба, из-под плащей появились мечи, началась веселая резня испуганных христианских овец. Но когда Бьерн стал властителем, он узнал, к своему сожалению, что подчинил себе не Рим. Он хотел завоевать Рим и приказать венчать себя повелителем всего мира. В своем разочаровании он так страшно опустошил бедный город Лукку, как опустошил бы Рим, если бы нашел его. Он долго искал его. И он умер - никто не знал, как и где - под ударами случайного мстителя, при осквернении церкви или ограблении какого-нибудь птичника, быть может, в городском рву, а, может быть, невидимо вознесенный к Азам, священным предкам рода Асси.
Так же, как эти пятеро, прошли свой земной путь все Асси. Все они были людьми раздвоения, мечтательности, разбоя и горячей внезапной любви. Их укрепленные замки стояли во Франции, в Италии, в Сицилии и Далмации. Повсюду слабый, мягкий и трусливый народ испытывал на себе их смеющуюся жестокость и суровое, холодное презрение. С равными себе они были готовы на жертву, почтительны, деликатны и благодарны. Они были бесцеремонными искателями приключений, как сластолюбец Пьерлуиджи, гордыми и жаждущими величия, подобно кондотьеру Сансоне, запятнанными кровью мечтателями, как крестоносцы Пои и Готье, и свободными и неуязвимыми, как язычник Бьерн Иернсиде.
* * *
Полчищу мужчин и женщин, носивших в течение тысячи лет имя Асси, наследовало всего трое потомков: герцог и его младший брат, граф, с маленькой дочерью Виолантой. Девочка знала о своем отце только то, что он живет где-то на свете. Бедный граф был мотом; он расточал остатки своего состояния, совершенно не думая о будущем молодой девушки. Он заставлял и ее принимать участие в своей расточительности; одинокий ребенок рос в безграничной княжеской роскоши; это успокаивало его совесть. К тому же он рассчитывал на родственные чувства неженатого герцога.