Розы тени

– А что ты сделаешь потом, любой бы догадался. Ну, и какой предлог годится для восстания лучше, чем поругание добродетельной матроны?

Секст плюхнулся на постель.

– Боги Тартара! Похоже, ты права. Но каков мерзавец! – он не уточнил, кого имеет в виду – Коллатина или Брута.

– Вот именно, – спокойно сказал Лукреция. – Нас обоих наметили в жертву чужим амбициям. Ужели мы не отомстим?

– Это ты правильно придумала. Клянусь Орком, я никому не позволю себя использовать!

– Твой отец, похоже, считает иначе. Хотя, надо признать, его замысел по захвату Габий ты исполнил великолепно. Мы здесь все тобой восхищались.

– Это был мой замысел, а не отца!

– Тем более. А что сделал для Рима Коллатин? Ничего. Я буду счастлива сменить мужа никчемного на мужа отважного и предприимчивого.

– Вообще-то я женат.

– А я замужем. Ну и что?

Секст хмыкнул.

– Конечно, ты красивей, чем моя курица, да и умнее. Решено – отправлю Коллатина к воронам и женюсь на тебе. И как ему в голову пришло учинить такую подлость царскому роду!

– Вестей из-за моря наслышался. Афиняне, говорят, изгнали своего Гиппия.

– Не хватало еще, чтоб мы начинали подражать всяким там грекам. Но и отец хорош. Тоже мне, «властитель двенадцати городов»! Проглядеть заговор у себя под носом! – Он задумался. – А это значит… это значит, что он стал стар и слаб… и пора попросить его освободить трон.

Лукреция, раскинувшись в постели, внимательно прислушивалась к его рассуждениям.

– Неужто ты считаешь, что человек, который сверг и убил своего предшественника, прислушается к такой просьбе?

– Что ж, он захватил власть силой – я тоже сумею это сделать. Среди своих великих строек отец довольно удачно обустроил Тарпейскую скалу, чтоб нее было удобнее сбрасывать преступников. А нет – так годится и колесница, которой матушка переехала деда.

– Народу это может не понравиться.

– Вот увидишь, плебс назовет это справедливым возмездием. К тому же, если переехать колесницей одного царя – это преступление. А если так поступить со вторым – это уже обычай. – Секст усмехнулся. – Никогда бы не предположил, что буду в постели с женщиной разговаривать о политике.

Лукреция рассмеялась в ответ.

– Обещаю – это будет очень приятный разговор.

Можно, разумеется, рассуждать о том, как сложилась бы судьба Римского царства, если бы Луций Тарквиний прожил несколько дольше. Не исключено, что он, связанный как родством, так и договором с этрусским вождем Целием Вибенной (латинские историки вероятно, ошибочно, именуют его Ларсом Порсенной), не преминул бы прибегнуть к помощи последнего, уступив ему часть царской власти. Наиболее смелым предположением является то, будто бы царю Сексту Тарквинию удалось бы самостоятельно отразить нашествие латинян, предводительствуемых Луцием Юнием Брутом. Однако обстоятельства сложились известным нам образом. Зажатое между двумя могущественными государствами – Карфагеном и Этрурией, Римское царство неминуемо должно было выбрать покровительство одного из них, либо исчезнуть с лица земли. Секст Тарквиний предпочел покровительство Карфагена, и, хотя современники осуждали его за это, последствия доказали мудрость его решения. Римское царство перестало существовать, но римляне получили свободный доступ к торговле на Сардинии и Сицилии, а также, наряду с жителями Ардеи, Лавректа, Цирцей и Таррацины, равные с карфагенянами права. Благодаря помощи Карфагена были подавлены выступления вольсков и сабинян. Все вышеперечисленное способствовало превращению Рима в одну из самых просвещенных и процветающих финикийских колоний.

Кто это сделал, лорды?

Угрожай им и пытай ведьм как хочешь, и только тогда они раскаются.

Хантли, март 1058 г.

– Кто это сделал, лаэрды? – спросил Маэль Колум мак Доннкад сиплым от ярости голосом.

Лаэрды и простые воины, заполнившие зал замка Хантли, подавленно молчали. В тишине был слышен слабый скрип. Тело короля Лулаха мак Гилла, более известного под прозвищем Простак, свисало с балки и тяжело раскачивалось в петле.

Хантли вряд ли мог назваться настоящим замком даже по альбанским меркам. Его начали укреплять только в прошлое правление, когда отчим Лулаха отобрал его у клана Мар. И когда бежавший из Перта Лулах укрылся здесь, Маэль Колум предположил, что сумеет захватить его без труда. И угадал. За полгода двоецарствования он наконец сумел добиться решающего перевеса в силах. Того, которого ему не хватило осенью. Тогда он одержал победу на поле брани, но не смог помешать тому, чтоб на Простака не возложили корону отчима. Теперь же те из сторонников Лулаха, кого Маэль Колум не сумел переманить на свою сторону, были перебиты. Но новый король не предполагал, что найдет мертвым и своего соперника.

Лулах не участвовал в битве. Впрочем, как и Маэль Колум. Он счел ниже своего достоинства сражаться со слабым противником. Но, увидев повешенного Лулаха, он впал в ярость. Маэль Колум был еще очень молод, что поделать. Те воины и вожди, что принадлежали к старшему поколению, припоминали, что таким же вспышкам бешеного гнева был подвержен и отец его Доннкад, погибший в юности. Но Маэль, видно, был слеплен из материала покрепче. Он вступил в борьбу с тем же противником, что отец, но не погиб, а победил.

Невысокий, коренастый, Маэль Колум не отличался ни статью, ни геройской осанкой. Со встрепанными серо-русыми волосами, горбатым острым носом и близко посаженными глазами, он напоминал птенца хищной птицы. Когда Маэля сравнивали с предшественником – не Лулахом, конечно, а его отчимом – высоким, могучим, с волосами цвета красного золота, сравнение было не в пользу сына Доннкада. Никто из воинов не признал бы этого вслух, но даже проклятый сассенах, сопровождавший Маэля Колума в этом походе, и теперь стоявший рядом с ним, с виду был больше похож на короля. Но никто бы не усомнился в том, что Маэль Колум – отважный и умный воин, и легко, словно рубашку, носит кольчугу и латный доспех, каких здесь нет больше ни у кого, кроме сассенаха.

Наконец кто-то осмелился прервать молчание.

– Он сам наложил на себя руки, Ард Ри. В страхе и отчаянии.

Маэль Колум не обратил внимания, что его назвали верховным королем. На этот титул, строго говоря, он не имел права до тех пор, пока его не коронуют на Камне Судьбы. Но разве смерть Лулаха не сделала его верховным правителем?

– Все знают, что Лулах даже ремешки на башмаках завязать не мог! – рявкнул он, не очень задумываясь, с чего бы королю самолично завязывать ремешки на башмаках. – Не то, что веревку на балку накинуть! Это ты! – зарычал он, обернувшись к одному из пожилых лаэрдов. – Ты, Мак Дафф! Все знают, что у тебя с Мак Бетадом была кровная вражда, и ты поклялся извести весь его род!

Взгляд Маэля был страшен, но правитель Файфа не испугался. В свои годы он повидал вещи пострашнее беснующихся юнцов.

– Поклялся, да. Но Простак был приемным сыном Мак Бетада, не родным. Родному я бы сам накинул петлю на шею. А так – я просто не мешал ему умереть.

Гарольд наблюдал за склокой скоттов с некоторой скукой. Гэльского языка он не знал, да при переговорах с Маэлем Колумом он и не был нужен. Сын Доннкада изъяснялся по-английски не хуже природного сакса. Не требовалось знания языка и теперь – обо всем можно догадаться и так. Прежнее молчание сменилось всеобщим криком – король искал виновного, все отпирались. Этих скоттов ячменной лепешкой не корми – дай поорать. А перебранки так легко переходят в драки, драки в резню, резня в войну. А как они выглядят, Господи Иисусе! При том, что здесь большей частью представители равнинных кланов, которые хотя бы приучены носить штаны и время от времени умываться.