Змеиное варенье

— Нашепчи-ка мне все о княжьем казначее…

Сегодня маленький человечек нарядился в разноцветный камзол. Его стеклянные глаза были ядовито-изумрудного цвета, под стать бесформенной шляпе из зеленого бархата с пером. Шептун потер в руках монетку и недовольно пожаловался:

— Серебряную вилочку зажулила… зажулила… зажулила…

— Не скули, — оборвала я его раздраженно. — Будет тебе вилочка. А пока слушай…

Я напела мелодию, и шептун моментально успокоился. Он заворожено внимал мотиву, потом восхищенно прицокнул языком и захлопал в ладоши.

— Повеселила, ай повеселила… Чье?

— Юного аристократа, безнадежно влюбленного в порченую шлюху… Знаешь, как он умер?

— Как? — шептун жадно облизнул губы.

— Вскрыл себе грудь ножом и вытащил сердце, чтобы подарить ей самое ценное…

— А она? — шептун кусал ноготь на большом пальце.

— Яшлик глуп… — мне надоело забавляться. — Ты знаешь и его, и ее. Подумай…

— Кухаркин сын сочинил? Да быть такого не может! — заволновался Яшлик.

— Может. Порадуй Серого Ангела историей о нем и княжьем казначее…

Шептун церемонно стянул с себя шляпу и надулся.

— Не греши! Не губи душу!.. Получаешь одно и тянешься за следующим, отбираешь у ближнего без стыда и совести, воруешь, лжешь, предаешь, убиваешь, собственными костьми ложишься, лишь бы…

— Яшлик отныне проповедует?

— Серый Ангел глуп и жаден! — вернул мне обиду шептун. — А Яшлик мудр и благочестив!

— И грех жадности, конечно, Яшлику незнаком…

— Нет! Это казначей жадный, а я историями делюсь… Со всеми, кто желает слышать, а казначей не желает. Он простой люд обирает налогами так, что многие по миру идут… Сказывают, голод в Асаде перед мятежом случился от того, что вояг Мирстены в сети казначея попался, а займы ему пришлось зерном отдавать… Людей тогда пропало больше, чем от черной лихорадки…

— А сын его что?

— А сын на отца совсем не похож был. Золото транжирил направо и налево, в роскоши купался, тело услаждал… о душе забыл…

— В карты играл?

— Играл, как не играть. Проигрывал столько, что отец за голову хватался и еще пуще людей гнобил. Ничего для сыночка не жалел… А шакалик его от жадности ногу себе отгрыз… — шептун довольно захихикал, балуясь монеткой.

— В "Золотой лисице" играл?

— В ней, в родимой.

Что ж, первое совпадение есть.

— А про Лешуа что расскажешь?

Яшлик сразу поскучнел, монетку в карман спрятал.

— Об отце говорили, что больно нелюдим и суров, а больше ничего смачного и не толковали. А сын его на дуэли дрался, стихи писал, сказывают, что от любви заболел и помер.

— Нет, — покачала я головой, — сам он себя убил. Вишь, в Марину был влюблен, песню ей посвятил…

Яшлик по-своему был очень романтичной натурой, поэтому я помолчала немного и добавила:

— Только соперник у него подлый да коварный был… Извел его… Заколдовал…

— Кто? Скажи, скажи, скажи… — заныл Яшлик, хватая меня за руки и припрыгивая на месте. Монетки в его карманах глухо звякали, словно вколачивая гвозди в крышку гроба, в котором скоро упокоится репутация княжьего повара.

— Тот, кто место его отца занял во дворце князя… — щелкнула я шептуна по носу, — Чжон Орфуа… Только тсс… никому…

Яшлик зачарованно кивнул, но его губы уже шевелились, складывая очередную историю, которая поползет по городу, передаваемая из уст в уста доверчивыми глупцами.

Я вытянула ноги поближе к теплу очага и плотнее укуталась в одеяло. Корабельный квартал был выбран мною не просто так. Здесь сдавалось пусть тесное, зато самое теплое жилье, надежно защищенное от пронизывающих зимних ветров Зевасталя. От мысли, что придется переехать в каменный холодный дом Лешуа, меня передернуло, и я отогнала заботы прочь, сосредоточившись на деле.

Итак, пять жертв: Лешуа, Витор, Мирчев, Остронег и Гук Чин. Что у них общего? Родители всех погибших были богатыми и влиятельными особами. Почти за каждым водились грешки, а из желающих поквитаться можно было собрать маленькое войско. Витор и Гук Чин были завсегдатаями в "Золотой лисице". Хорошо бы проверить остальных, но для этого придется вновь наведаться в игорный дом. При мысли о том, какую выволочку устроит Кысей, если узнает, настроение еще больше ухудшилось. Почему мара Гук Чина стала видна остальным? Неужели я и в самом деле превращаюсь в колдунью?.. Но инквизитор уверял меня, что воды купели ничего не отразили…

Ладно, вернемся к мотиву. Почему колдун выбрал именно этих пятерых? Лешуа был убит полгода назад, через три месяца убивают Витора, еще через месяц Мирчева, а Марину вообще через пару недель. Словно колдун торопится закончить что-то… До Изморозья? Да нет, глупо… Еще большее недоумение у меня вызывал тот факт, что все жертвы умерли по-разному. Любой колдун ограничен в своей силе, связан по рукам и ногам собственным демоном, который толкает его раз за разом на повторение кошмара. Даже старый колдун, что мучил меня и препарировал тела и души несчастных жертв, владел только одной силой — силой исцеления, что делало пытку бесконечной. Но даже он не смог бы превратить одного человека в гротескное подобие зверя с клыками и змеиной чешуей, а другого заставить обрасти живыми волосами из столового серебра. Может быть преступник каким-то образом инициирует демонов своих жертв? Превращает несчастных в колдунов? Это бы объяснило странные отличия в их поведении… Гук Чин был жесток, и его внутренний демон обернулся против него самого, как я когда-то обернула демона колдуна, чтобы выжить… Я похолодела. А что, если это я была в игорном доме, встретилась с Гук Чином и… убила его? Да нет, невозможно, хозяин бы меня узнал. И к смертям остальных я точно непричастна, меня даже не было в столице. А если… если… если я не помню? Если давно уже сошла с ума… еще тогда, когда стояла на площади и смотрела на пламя костра, пожирающего плоть атамана? А какая, к демону, разница? Пусть так… Даже если я сошла с ума, то это уже не мои сложности…

В любом случае, чтобы воздействовать на жертву, колдун должен был находиться поблизости. Поэтому следует составить список всех, кто был в "Золотой лисице" и на поминальном вечере, кто имел доступ в больницу и поместье казначея, найти пересечение имен и… Однако существовала вероятность отложенного колдовства, например, через предметы, впитавшие проклятое безумие. Подобное произошло в одном маленьком городке, где мы с Антоном скрывались после смерти магистра Солмира. Словно наяву, мне послышался одуряющий запах багрово-красных роз, которые разводили эти милые братья-старички, любимцы всего города… А их шляпки были чудо как хороши… Хотя Антон почему-то до сих пор не может без содрогания смотреть на розовые кусты…

— Госпожа, — Тень неслышно зашла в комнату, и я поняла, что запах розового масла мне не почудился. — К вам посетительница.

Я разглядывала госпожу Дрозд, нервно мнущую платок в руках. Лицо моей гостьи было скрыто темной вуалью на крохотной бархатной шляпке, которая черным пятном оттеняла белокурые волосы и светлый мех накидки. Что ж, на ловца и зверь бежит…

— Госпожа Хризштайн, простите, что без приглашения… — голос посетительницы звучал глухо.

— Я верю, что у вас не было иного выхода, госпожа Дрозд, — улыбнулась я. — Можете откинуть вуаль, вам нечего стесняться.

— Я знаю, что вы помогли семье Картуа, когда у них случилось несчастье с дочерью… — сбивчиво пояснила женщина, продолжая скрывать глаза за ажурной сеточкой вуали. — А я сейчас в такой растерянности, что и не знаю, к кому обратиться…

— И что же у вас случилось?

— Понимаете, я сейчас несколько ограничена в средствах…

— Ваш муж узнал о похождениях с пасынком? — ухмыльнулась я, резким движением протянула руку к ее лицу и откинула с него вуаль.

— Что за!.. Откуда вы?..

Тщательно припудренный синяк под глазом подтвердил мои опасения, что добыча для возможного шантажа от меня ускользнула.