Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 39

В результате Анита добилась того, чего, собственно и хотела — Ольга перед камерой выглядела этакой неумелой хищной плотвичкой, которая, чтобы выбраться из нищеты, готова хоть замуж, хоть голой на столе сплясать.

Конкурс надо было валить, последний шанс, но… не такой же ценой!

Мещерская скривилась и зачерпнула еще жидкого мыла — она чувствовала себя морально изнасилованной.

— Вот ведь, коза! — буркнула она, отплевываясь от мыла, попавшего в рот, — Убила бы, стерву старую. — И нелогично добавила, — Надо будет узнать, сколько она берет за личные уроки… Если…

Если удастся выскочить из этой пакостной истории живой. Об этом Оля избегала не то, что говорить — даже думать. Она приняла решение и планомерно воплощала его в жизнь. Сомнениям и сожалениям места не было.

Просто… вот такой был день. Сложный. Вот и сорвалась.

На самом деле дело было не в нервах. Просто шевельнулось предчувствие. Но Оля не услышала его голос. В отличие от матери, которой девушка никогда не знала, в дочери он говорил очень слабо.

Поэтому Ольга Мещерская спокойно умылась, старательно вернула на лицо выражение: «Не стучите, никого нет дома», закинула красивое платье в сумку, а сама облачилась в старые удобные джинсы, футболку с разорванными наручниками, повязала на талию псевдошерстяную кофточку, одела балетки, закинула на плечо бэг, проверила солнечные очки и шагнула из здания телебашни под жалящее солнце.

До монорельса было всего тридцать метров. Слишком мало, чтобы свариться заживо и слишком много, чтобы получить удовольствие от прогулки. Анастасию Каменеву, дочь знаменитого скрипача, прямо от дверей подхватил личный коптер. Лизу Мон, восходящую звездочку модельного бизнеса — уже ожидало дорогое такси бизнес-класса.

Олю ждал тесный и душный вагончик.

Против воли вспомнились детали интервью и замаскированная под сочувствие мерзкая улыбочка старухи, довольной, что все идет по плану:

— Скажите, Оля, вы когда-нибудь думали о несправедливости жизни? Почему одним все, другим ничего?

Тогда она сдержалась и с достоинством ответила в том духе, что у богатых тоже есть проблемы. Например, олигарх Макс Олич умер от вируса Холла, и все его миллиарды не помогли.

Сорвалась она позже. Когда старуха, потеряв совесть, ковырнула самое больное — мать. Которая даже не пыталась узнать, что с ее ребенком. Даже анонимно.

На вопрос, что Ольга думает о такой матери, девушка запрокинула голову, стараясь удержать слезы и первый раз, за все это пакостное шоу, сказала то, что думала:

— Скорее всего, моей мамы уже давно нет в живых.

— Почему вы так думаете? — мгновенно вцепилась в нее Анита, — или вы пытаетесь таким образом оправдать ее поступок, чтобы сохранить в душе хотя бы один светлый идеал?

Ольга резко выпрямилась. Слезы просохли, словно и не было. Две сверкающие дорожки остались, но кого они волнуют, когда ясные глаза вот так сверкнут гневом и настоящей, не «сделанной» гордостью.

— Я не «думаю», я знаю. Я тоже журналист и умею профессионально собирать информацию. И, поверьте мне, я искала свою маму. Именно поэтому я и уверена в том, что ее давно нет. Потому что так могут молчать только могилы.

А что касается идеалов, — Ольга в упор посмотрела на Аниту и неожиданно, под плохо сделанным сочувствием и мерзкой усмешкой, в глубине выцветших глаз обнаружила одобрение старшей коллеги, — С идеалами у меня все в порядке. Я горжусь своей родиной, которая выстояла в глобальной катастрофе, став примером для всего остального мира. Это счастье — родится, жить и быть гражданкой такой страны! Я — дочь Славии. Этого достаточно. Этого должно быть достаточно для кого угодно, — последние слова прозвучали неожиданно спокойно, без пафоса, но с такой внутренней убежденностью, что пробило даже видавший виды персонал телецентра.

Анита откинулась на кресло и несколько раз, беззвучно (помня о чувствительных микрофонах) сдвинула ладони. И Оля поняла, что это была еще одна провокация. Которая отлично удалась.

Ольга высматривала грузовую платформу, чтобы под ее тенью пробежать эти клятые тридцать метров, до следующего козырька.

На шикарный лимузин на воздушной подушке, который остановился прямо напротив девушки, Ольга не обратила никакого внимания. Лимузинов просто не было в ее мире, и быть не могло. Поэтому, когда дверца бесшумно открылась, Ольга подумала, что надо бы посторониться, вероятно, встречают кого-то из звезд или VIР-персон… Вышедший из башни молодой человек в достаточно скромном костюме ни на звезду, ни на персону не тянул. Он двигался очень быстро, и Оля просто не успела среагировать, когда парень с силой толкнул ее в раскрытый зев машины. А там ее тут же приняли крепкие руки, прижали к сиденью, дверь закрылась, отсекая ее от улицы, от удушливой жары и от возможной помощи. Лимузин тронулся, набирая скорость, по одной из зарезервированных трасс. Но этого Оля не видела, потому что водитель сразу затемнил салон.

— Что происходит? — спросила она, как только путаница из рук и ног немного «развязалась» и они втроем: девушка и двое крупногабаритных, тренированных ребят, с комфортом разместились на заднем сидении. Если честно, здесь можно было спокойно разместить еще три раза по столько. А если плюнуть на комфорт, то и двадцать человек влезет. А если мелко покрошить…

Ольга не успела додумать эту в высшей степени позитивную мысль. Один из парней бесцеремонно задрал короткий рукав ее футболки, поднес к плечу инъектор и «выстрелил». Послышался характерный жужжащий звук. Плечо онемело.

— Что это? Снотворное? — резко спросила Оля, пытаясь подавить панику.

— Нет, госпожа Мещерская. Это яд. Если через тридцать минут не ввести противоядие, вы умрете, — так же спокойно и обстоятельно ответил парень, убирая «пистолет».

— Мило, — хмыкнула Ольга, — И зачем это?

— Чтобы вы не наделали глупостей при выходе. Он ожидается в довольно людном месте с большим количеством видеокамер, — любезно пояснил второй.

— А если мы попадем в пробку?

— Растолкаем, — послышался голос водителя. Который, как оказалось, тоже был в числе посвященных.

Первый, тем временем, открыл небольшой дипломат, вынул яркий оранжевый топ с блестками, блондинистый парик и солнечные очки совершенно другой модели.

— Переодевайтесь, — бросил он.

— Просить вас отвернуться бесполезно? — на всякий случай уточнила Оля, заранее уверенная в ответе.

— Не имеем права, — пожал плечами парень, который сделал ей укол, и которого она про себя окрестила Правым.

— Сочувствую, — бросила она и стянула футболку, под которой по причине жары не было ничего, кроме загорелого тела.

— Это излишне, — краем губ улыбнулся второй, — зрелище не самое неприятное. Вы — красивая девушка, госпожа Мещерская.

— Лучше позавидовать, — согласился второй, — когда еще доведется так близко пообщаться с настоящей звездой. Хотя… блин, посочувствовать тоже можно. Никому ведь не расскажешь! Подписка.

— Ребята, а вы ничего не перепутали? — осторожно спросила Оля, — где я и где звезды?

— После сегодняшнего выпуска ближе, чем вы думаете, — серьезно сказал Правый, — ваши слова о гордости и счастье быть гражданкой Славии… Это было сильно! Даже нас проняло, хотя нам этот пафос льют в уши каждый день утром и вечером. И в обед.

— Вы?

— Альбатросы Императора, — кивнул более разговорчивый Правый и, закатав свой рукав, показал татуировку на плече.

— Тогда я вообще ничего не понимаю! На кой черт эта пошлая мелодрама с париком и ядом? Не могли просто прислать повестку? — Оля недоуменно потерла плечо, которого все не чувствовала.

— Приказ, — лаконично сказал Левый.

— Дурдом на выезде, — определила Ольга.

Альбатросы синхронно промолчали что, как известно, считается знаком полного и безоговорочного согласия.

Через двадцать минут лимузин остановился у здания, которое знали все граждане Самой Великой в Мире страны. В основном, издалека. И ближе познакомиться не стремились.