Последний выдох

…что-то внезапно возникшее: то ли зарождающаяся всепоглощающая мгла, то ли маяк, засиявший где-то в той стороне, куда только что опустилось солнце.

– Прибавь жизни, – прошептал он себе. – Боже, прибавь жизни!

Он заставил себя отлепиться от столба. Пробираться сквозь толпу с выставленной вперед рукой было весьма нелегко, но люди, мимо которых он протискивался, совершенно не видели его, и, когда он добрался до остановки городского автобуса на улице, ему пришлось боком втискиваться на забитую пассажирами площадку.

И почти всю ночь сверчки молчали в темных дворах, и в коридорах пустых офисных зданий, и в придорожных травах, словно их перепугали одни и те же негромкие шаги.

Глава 2

…Когда она вернулась и выглянула из-за дерева, Лакея-Леща уже не было, а Лягушонок сидел возле двери на земле, бессмысленно уставившись в небо.

Кути брел в сторону дома по тихой полутемной Лома-Виста-драйв. Он двигался гораздо медленнее, чем всего несколько минут назад по Сансет-бульвару, и теперь, когда ему удалось отдышаться, он заметил, что хромает и что бок у него болит, как никогда в жизни. Вероятно, тот удар в живот повредил ему ребро.

Похоже, завтра должны были вывозить мусор – вдоль обочин повсюду стояли зеленые мусорные баки на колесиках. Дома соседей, которые он всегда пренебрежительно считал похожими на японские рестораны в стиле 1950-х годов, прятались за деревьями, но он знал, что за выставленными на газонах табличками «Вооруженная самооборона» в это время вряд ли горит хоть одна лампа. Он был уверен, что до рассвета уже недалеко.

Он прислонился к одному из мусорных баков и постарался отвлечься от отчаянного сердцебиения и холодного комка в животе, из-за которого его руки непрерывно потели и дрожали. Он был готов поклясться, что в дом ворвались грабители, похитившие его, потому что он стал свидетелем и мог бы указать на них при опознании; они ударились в панику, схватили его и смылись, успев лишь расколотить Данте. Кути удалось сбежать… после драки, в которой ему подбили левый глаз, так что он не открывается, и, наверное, ребро сломали.

Он попытался заставить себя самого поверить в эту историю с грабителями, которую, вероятно, придется рассказывать какому-нибудь полицейскому, – старательно рисовал в воображении выдуманных грабителей, сочинял их разговоры, описывал их автомобиль, – но очень скоро с ужасом понял, что все это выглядит совершенно по-детски, наподобие того исполненного с год назад «концерта», звучавшего тогда для него не хуже и не менее драматично, чем Чайковский, но позднее оказавшегося просто набором бессвязных звуков.

Ребенок просто не может увидеть разницы. Это все равно что быть дальтоником или предпочитать комиксы Фразетты старым шершавым картинам с изображениями стогов сена и французов в весельных лодках.

Взрослые, конечно, могли бы сказать, что Лампи и Дэрил нехорошие парни. Ну и черт с ними, со взрослыми. Кут, дружище, можешь пожить у меня в гараже – это совсем рядом; ничего особенного, но там есть кровать и холодильник. И ты сможешь подработать у меня на разборке автомашин.

И говорил вроде бы совершенно искренне.

А потом – бах! – удар отшвырнул его за мусорный бак, и грубые руки вывернули его карманы, сорвали со спины рюкзак, и аккуратно сложенная одежда разлетелась по грязному асфальту, а еще через мгновение Кути остался один в темном переулке и, стараясь всхлипывать как можно тише, запихивал свои вещи обратно в порванный рюкзак.

Стеклянный брусок улетел под бак, и Кути пришлось, буквально уткнувшись лицом в мостовую, залезть в узкую щель, чтобы вытащить его.

По крайней мере, он сможет вернуть его. И родители обязаны будут впустить его обратно. Он не задумывался о том, какое наказание может ему грозить, важно было только то, что он вскоре сможет очутиться в своей собственной комнате, в своей собственной кровати. Прошлой ночью он видел во сне, будто поступил в колледж и стал «Б. Н.»[4], и эти буквы в том сне значили что-то большее, чем просто «болван». Тот сон подтолкнул его (дурацкую!) решимость наконец-то воплотить свое (дурацкое!) намерение побега в реальное (дурацкое!) действие.

Хорошо бы больше не видеть снов.

Он оттолкнулся от бака и заковылял дальше по улице от одного беззвучного островка взбудораженного фонарного света к следующему. «Лягу в постель и отложу все до завтра, – беспомощно думал он. – Они могут подумать, что я переночевал в «Кортнис-хаус»[5] и… Нет. Разбитый бюст Данте незамеченным не останется. В общем, ладно – главное, пробраться в постель, а разбираться будем завтра».

Тротуар перед подъездной дорожкой к его дому был пуст – там не было мусорного бака. Это наводило на не самые приятные размышления. Наверное, мама с папой так разволновались из-за его отсутствия, что забыли выставить мусор. А может быть, они только что уехали на машине искать его, и он сможет…

Нет. Хромая по белой бетонной дорожке, ведущей к дому, он увидел в свете, падавшем из окон кухни, «Мерседес». И листья персика, растущего справа от дома, были озарены желтым светом, а это значило, что в его спальне тоже включена лампа.

«Черт, – подумал он с отчаянным вызовом. – Черт, черт, черт, и плевать, кто об этом знает. По крайней мере, полицейских машин нет. Пока нет».

Он тихонечко обошел по траве гараж, занимавший северную часть дома. Из открытой двери прачечной на газон падал свет. Кути бочком подкрался туда и заглянул внутрь.

Лоснящиеся белые кубики стиральной и сушильной машины и пестрые коробки «Виска» и «Клорокса-2» на полке над ними выглядели до боли знакомо, и Кути даже пришлось сморгнуть навернувшиеся на глаза слезы. Он нырнул в дверь и на цыпочках прокрался в кухню.

Оттуда он увидел гостиную – и двух элегантно одетых людей, стоявших перед камином, в которых он не сразу узнал мать и отца.

Отец был одет в… черный смокинг, из-под которого виднелась белая рубашка с жабо, а мать – в пышное белое платье с облачками кружев на манжетах и с глубоким декольте. Они просто стояли неподвижно и смотрели в разные стороны.

Кути застыл в остолбенении, в первый миг забыв даже о том, что был готов расплакаться. Неужели они вырядились в эти безумные официальные одежды, чтобы приветствовать его, когда он вернется? Волосы отца были уложены, по-видимому, феном и… и были совершенно черными, без малейшей проседи.

Кути набрал полную грудь воздуха и шагнул на зеленовато-коричневый ковер.

– Мама… – чуть слышно позвал он.

В платье мать выглядела намного стройнее, и он, не веря своим глазам, увидел, что у нее подкрашены ресницы. Ее равнодушный взгляд переместился на потолок.

– Мама, – повторил Кути немного громче. Ему почему-то совершенно не хотелось говорить в полный голос.

Отец повернулся в сторону кухни – и, не задержав взгляда, продолжал поворачиваться, пока не уперся глазами в кресло, стоявшее около выхода в коридор.

– Простите меня, – проскулил Кути, напуганный этим диковинным наказанием. – Скажите что-нибудь… он сам упал и разбился, и я убежал… я забрал с собой стеклянную штуку, которая была внутри…

Мать подняла руки в обтягивающих белых рукавах, и Кути, громко шмыгнув носом, шагнул было вперед… но она лишь поворачивалась на месте, раскинув руки в стороны, как будто очень медленно танцевала. Кути резко остановился, и ему стало до ужаса страшно.

– Прекратите! – взвизгнул он. – Не надо!

– Что за херь? – хриплым голосом откликнулся кто-то в прихожей.

Кути услышал, как упало что-то тяжелое, потом шаркающие шаги – а потом в дверях появился и осклабился, уставившись на него безумным взглядом, похожий на бродягу крупный мужчина в рваной нейлоновой ветровке. Казавшиеся крохотными глаза, смотревшие с обрамленного неопрятными бакенбардами круглого лица из-под козырька засаленной бейсболки, заморгали в явном изумлении при виде плавно двигавшихся фигур родителей Кути, но тут же вновь сфокусировались на мальчике.

4

Бакалавр (естественных) наук.

5

Courtney’s House – организация, оказывающая помощь лицам, насильно вовлеченным в сексуальное рабство.