Страница 19 из 20
Основываясь на данном положении, можно сделать следующие важные выводы:
– дифференциация понятий «состояние правителя» и «состояние правления» обусловили разграничение таких понятий, как «правитель» – «сфера правления». Правитель продолжает выступать в качестве субъекта действия, в то время как сфера правления начинает рассматриваться в качестве объекта управленческого воздействия и состояния отношений управляющих и управляемых;
– отделение состояния правителя от состояния правления обусловливает наличие неких объективных правил поведения, в одинаковой степени обязательных как для управляемых, так и для правителей. Совокупность данных правил, с реализацией которых и связывается обеспечение «общего блага», образует публичное право.
Развитие западноевропейской политической теории в XVIXVII вв. привело к тому, что etat, stato, staat, state постепенно превратились из производных от статуса правителя в самостоятельные категории, не тождественные ни личности правителя, ни его подданным (в том числе подданным, осуществляющим управленческие функции и в подобном качестве выступающим в качестве протобюрократии), ни территории, определяющей пространственные параметры владения правителя. Именно в это время возникает триада «правление – государственный аппарат управления – общество». В рамках представленной конструкции верховная власть (власть, осуществляемая от имени всего сообщества представителями государственного аппарата) сосредоточена в некоей «искусственной душе», а не в правителе и подданных. Это позволяет отделить государство (state) как абстрактно понимаемое «седалище власти» не только от народа, но и от личности правителя. В рамках подобного понимания государство начинает рассматриваться как сложившийся в пределах определенной территории (пространства юрисдикции) и обеспечиваемый при помощи публичных регулятивно-охранительных механизмов порядок управления обществом.
Данный порядок носит нормативный характер и объединяет общезначимые правила поведения, принимаемые от имени всего государственно организованного сообщества относительно небольшим по числу аппаратом управленцев – государственной бюрократией.
Основанием государства-порядка является взаимное стремление властвующих и подвластных к общему благу, а это, в свою очередь, предполагает поиск и нахождение компромисса между публичными, корпоративными и частными интересами субъектов социально-политической организации. Соответственно, правовое государство – это порядок, установленный при помощи правовых предписаний и обеспечиваемый при помощи правовых средств в рамках правовых процедур.
4.4. Понимание государства в российской юридико-лингвистической традиции
В отличие от Западной Европы, Россия не пошла по пути интегрирования слова state (либо производных от него68) для обозначения системы публичной политической власти. Слово «статус» в дальнейшем было использовано для обозначения правового положения индивидуальных и коллективных субъектов, а понятием «штат» стали обозначаться административно-территориальные единицы (субъекты) в государствах с федеративной формой устройства (к примеру, Соединенные Штаты Америки).
Современный термин «государство» происходит от слова «господарство», представляющего, в свою очередь, синтез двух слов: «господарь» (хозяин, владыка) и «господа» (хозяйство, владение).69 Таким образом, если говорить об иностранном аналоге слова «государство», то в большей степени ему соответствует не state (состояние, положение, порядок), а king domain (королевское владение). Понимание государства в русской традиции может быть с определенной долей условности названо тотемистским. В качестве священного тотема выступал сам государь, с которым у большинства подданных ассоциировалось государство. Люди, занимавшиеся тем, что сегодня называется «государственной службой», воспринимали себя и рассматривались окружающими в качестве «государевых людей (холопов)», управляющих «государевыми делами». Сам факт нахождения на государевой службе рассматривался как воплощение в конкретном чиновнике частицы персоны и статуса «Великого государя».
Смысловой анализ термина «государство» позволяет говорить о трех его основных значениях:
– государство – механизм осуществления политического господства лица, возглавляющего аппарат государственной власти – фактического государя;
– государство – территориальное образование, в пределах которого властвует государь;
– государство – аппарат государственной власти (государственной бюрократии), в своей организации и функционировании «замкнутый» на государе.
Естественно, что ни о каком законе как о сумме общезначимых (в том числе для государя и государевых людей) правил поведения при подобном понимании государства речи быть не может. Воля государя, его усмотрение и произвол – вот то, что положено в основание российской государственности.
Что касается отделения государства как порядка и состояния правления от «государЬства» как владения государя, то данный процесс, как, впрочем, и большинство других глобальных реформ, имевших место в истории России, осуществлялся, по сути, в приказном порядке, по «указанию сверху». Прежде всего в официальный словарный оборот было внедрено слово «отечество» – в смысле, общая Родина, земля отцов, а отсюда общие исторические корни, культура и традиции. При этом официальная идеология усиленно внедряла в общественное сознание идею о том, что служба Отечеству объединяет и государя, и государевых людей, и народ. Таким образом, термин «отечество», по сути, означал то самое «общее благо», сплачивающее власть и подвластных. Большинство исследователей склонны полагать, что в подобном смысле впервые слово «отечество» прозвучало в речи Петра I перед Полтавской битвой: «Ведамо бо Российское воинство, что оный час пришел, который всего отечества состояние положил на руках их, или пропасть весьма, или в лучший вид отродиться Россия, и не помышляли бы вооруженных и поставленных себя быти не за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за народ Всероссийский, который доселе их же оружием стоял, а ныне крайняго уже фортуны определения от оных не ожидает»70.
Сам Петр пытался своим поведением показать, что он такой же «сын отечества», как и его «безродные соотечественники». Однако невозможность соединить воедино роли простого бомбардира – Петра Михайлова, в одном строю с простыми русскими воинами сражающегося с общим врагом, и великого государя всея Руси, определяющего основные направления государственного развития и решающего судьбы тысяч людей, превращали подобные попытки в политический фарс. Особенно ярко противоречие между Петром-человеком и Петром-государем проявилось в 1721 г., когда самодержец был объявлен «отцом отечества». Получалось, что «сын отечества» одновременно выступал в качестве его «отца». В данном примере особенно наглядно проявляется логичность сочетания в понятии «государь» смысловых значений «господа (Бога)» и «господина – хозяина земли русской». Неограниченная (ни юридически, ни политически) воля самодержца – вот главная движущая сила российского государства, независимо от слов об общем отечестве и общем благе, продолжающем рассматриваться и самим монархом, и его подданными в качестве «государевой вотчины». Поэтому и отличие «государЬства» от «отечества» носит сугубо формальный (а отнюдь не содержательный) характер. «Сыны отечества» звучит благозвучнее, нежели «государевы люди» (по сути холопы/рабы государя), однако, как свидетельствует опыт отечественной истории, об отечестве российские государи вспоминали, как правило, в минуты наивысшей опасности, нависшей прежде всего над их положением в качестве «владетельных господ». Победы, одержанные «сынами отечества», нередко обусловливали репрессии в отношении победителей, задачей которых являлось возвращение почувствовавших себя свободными «сынов (братьев и сестер)» в состояние «государевых холопов».71
68
В русском языке понятию «state» наиболее соответствует слово «держава».
69
См.: Понятие государства в четырех языках. С. 166.
70
Прокопович Ф. История императора Петра Великого. СПб., 1773. С. 212. Цит. по: Понятие государства в четырех языках. С. 177–178.
71
Именно о таком отношении государства к своим «сынам» пишет Иосиф Бродский в своем стихотворении «На смерть Жукова»: