Страница 12 из 14
Такого, как Констандис, что храпел в это время в соседней комнате за перегородкой, – лысого, непутевого. И даже у такого свои капризы, запросы, прихоти. Сегодня он попросит одно, а завтра другое. Сегодня потребует столько-то, а завтра еще больше. И всякие завистники да недоброжелатели науськивают его, строя козни, плетя интриги и возводя напраслину, так что он уже не хочет жениться. А после помолвки поселяется в доме будущей тещи и «заделывает» ребеночка. И каждый день живет себе припеваючи.
И вот такого жениха с невероятными усилиями и неописуемыми мучениями спустя какое-то время все-таки удается затащить под венец. А рядом с ним стоит невеста, облаченная в роскошный свадебный наряд, результат многих дней голодания и экономии, и светится от гордости, а от ее осиной талии, которой она когда-то славилась, не осталось и следа.
И через три месяца после свадьбы она рожает дочь, еще через три года – сына, а потом, спустя два года, – снова дочь, ту самую, что столько ночей не дает уснуть старой бабке.
И из-за всех этих девок их матери предстоит страдать в три раза больше, чем из-за нее страдала собственная мать.
Бедная мужеподобная Амерса так и осталась в девках, ну и хорошо. Она вовремя раскусила всю прелесть брака. И впрямь разумная девка. Что за радость от этих мучений? Она совсем не завидовала замужним. Да чему завидовать? Она смотрела на свою старшую сестру, и ее сердце обливалось кровью, так она ее жалела.
Что касается младшенькой, Криньо, пусть и ее Бог научит уму-разуму! Как бы там ни было, мать не собирается – у нее просто больше нет сил – так мучиться, чтобы ее сосватать, как она намучилась со старшей дочерью. Но я вас спрашиваю: и впрямь нужно плодить так много девиц? А коли они уже родились, стоит ли их растить? «Ах, если бы, соседушка! Ежели Харос хочет забрать их, помоги ему, – говорила Франгоянну. – Не дай Бог им вырасти».
Эта женщина, пережившая столько страданий, испытала огромное и возвышенное облегчение, когда ей как-то довелось вместе с небольшой процессией, возглавляемой несущим крест священником, тащить в своих собственных руках (ведь она была милосердной и сострадательной) маленький гробик в форме люльки. Провожали до могилы дочь соседки, дальней родственницы. Она не могла разобрать, что бормотал сквозь зубы священник. «Ничтоже есть матере сострадательншее, ничтоже есть отца умиленшее… Многажды бо пред гробом сосцы биют и глаголют: о сыне мой и чадо сладчайшее, не слышиши ли матере твоея, что вещает? Се и чрево носившее тя: чесо ради не глаголе-ши, яко глаголал еси нам? Но тако молчиши глаголати с нами: Аллилуиа!» И затем снова: «О чадо, кто не восплачет, зря твое ясное лице увядаемо, еже прежде яко крин красный?»
Но особую радость она испытала, когда маленькая процессия после десяти минут шествия прибыла на погост. Красивая местность, вечная весна, все цветет и благоухает, словно в саду. Вот он, сад мертвых! Еще в этом мире рай распахнул врата, чтобы принять маленькое невинное создание, которому посчастливилось избавить своих родителей от стольких мучений. Возрадуйтесь, ангелочки, парящие вокруг на позолоченных крыльях, и вы, души святых, примите ее!
Придя вечером в дом скорбящей семьи, Хадула не нашла никаких утешительных слов – она не могла скрыть свою радость и все называла счастливым невинное дитя и его родителей. Скорбь была радостью, и смерть была жизнью, и все наоборот.
А! Так вот… Каждая вещь – не то, что кажется, а что угодно другое, возможно даже противоположное.
Поскольку скорбь есть радость, а смерть есть жизнь и воскрешение, то несчастье есть удача, а болезнь – здоровье. И все эти бичи – оспа, скарлатина, дифтерит и тому подобное – они кажутся такими ужасными, они сеют смерть и губят маленьких детей, но разве это не счастье на самом деле? Разве это не ласка, не взмах крыльев маленьких ангелов, что радуются на небесах, принимая к себе души младенцев? И мы, человеки, в своей слепоте считаем это несчастьем, бедой, какой-то напастью.
Бедные родители теряют рассудок, платят кучу денег всяким шарлатанам и покупают втридорога лекарства, чтобы спасти свое дитя. И они даже не подозревают, что на самом деле не спасают его, а лишь теряют. Вот и Христос говорил, по рассказам духовника, что тот, кто хочет сберечь свою душу, потеряет ее, а тот, кто ее ненавидит, обретет ее в вечной жизни.
И впрямь разве не пристало людям, кабы они не были столь слепы, помогать зажатому в ангельских крылах бичу, что их хлещет, а не пытаться заговорить его и спастись? Вот ангелочки, они беспристрастны, они не судят и принимают в рай всех – и мальчиков, и девочек. Чаще, конечно, нынче мрут мальчики – баловни, единственные сыновья. А у девочек поистине семь жизней, – думала старуха. С трудом заболевают и редко умирают. Разве не подобает нам, истинным христианам, помочь делу ангелов? Ах, сколько мальчишек, в том числе из знатных семей, уходят раньше времени. Да даже девочки из знатных семей умирают чаще, чем это несметное количество девиц, порожденных беднотой! Только у этих девчонок семь жизней! Они как будто специально плодятся, чтобы превратить жизнь своих родителей в ад еще на этом свете. Ох, у того, кто только подумает об этом, «ум начинает мешаться»!
В этот момент малютка начала кашлять и захныкала. Старухе, взбудораженной своими мыслями и нахлынувшей на нее волной воспоминаний, вдруг стало дурно от волнений, как будто ее жизнь вызвала у нее приступ тошноты; почувствовав неудержимую сонливость, она стала засыпать.
Малютка кашляла, плакала и шумела «как взрослая». Ее бабка вздрогнула и, повернувшись к ней, вновь потеряла свой сон.
Роженица крепко спала и не слышала ни кашля, ни плача.
Старуха мрачно открыла глаза и сделала угрожающий жест рукой.
– Да когда ты уже заткнешься? – проворчала она.
У Франкоянну в самом деле ум стал мешаться. Она совершенно потеряла рассудок. Этого следовало ожидать, ведь она была так взбудоражена своими размышлениями. Склонившись над колыбелькой, она засунула в рот малышки два длинных огрубелых пальца, чтобы «заткнуть» ее.
Она знала, что маленьких детей сложно «заткнуть». Но старуха словно обезумела. Она плохо осознавала, что делает, да и боялась признаться самой себе, что собирается сделать.
Она долго не вынимала пальцев изо рта девочки. Затем, когда у той остановилось дыхание, пальцы старухи скользнули по шее ребенка, и она сжала ее на несколько секунд.
На этом все закончилось.
В тот момент Франгоянну и не вспомнила сон Амерсы, который та, придя около часа назад перед третьим криком петуха, пересказала своей матери!
Ее ум мешался!
Глава 6
Вернувшись домой, Амерса улеглась подле младшей сестры, но не могла сомкнуть глаз, вспоминая своего брата, несчастного злодея. С тех пор как Мурос сбежал, она его больше не видела. Жандармы разыскивали его, но никак не могли найти.
Тогда после допроса, во время которого Амерса ничего не рассказала сыщикам, ее мать, вернувшись домой, нашла свою дочь закутанной в одеяло. Голова Амерсы поникла, она была очень бледна. Казалось, девочка вот-вот лишится сознания от потери крови.
Когда один из жандармов, тот самый, которого Мурос уронил на бегу, спросил старуху, где ее сыночек, Франгоянну ничего не ответила. Второй же, казавшийся более человечным, сказал ей спокойным тоном:
– Глянь-ка, тетя, что там с твоей дочкой. Она говорит, что ей дурно.
– Знамо дело! Тут любому худо станет, – с готовностью ответила Франгоянну. – Ее напугали выкрутасы моего умника-сына… Парни, прошу вас, когда вы его поймаете, не мучьте его сильно…
– Ты его видела? Знаешь, куда он побежал?
– Я видела его издалеча! Он побежал через Луга, а дальше к Току.
Франгоянну солгала дважды. Она не видела Муроса, но была уверена, что он побежит не к Току, а в противоположную сторону, к Камням на восток, туда, где он с детских лет охотился на сов.
Двое мужчин поторопились уйти. Один из них, выйдя из дома, в последний раз недоверчиво заглянул в полуоткрытую дверь.