Страница 29 из 86
— Я сыт! — улыбнулся, — ты извини, но когда голоден, становлюсь сам не свой!
— Настоящий медведь, да? — Степанида вяло улыбнулась в ответ.
— Угу… — улыбка ушла с лица мужчины. Степка сделала вывод, что упоминание про медведя ему неприятно, — ладно, с чего бы нам начать? Если хочешь, можем с кофе выйти в гостиную? Разожгу камин.
— Нет, дай останемся здесь. Мне нравится твоя кухня. Весь дом нравится, — исправилась, — ты правда сам его построил?
— Правда. Помощники были, но почти все сам.
— И мебель?
— И мебель, но не всю. Кровати и шкафы купил. Кресла у камина раритетные, они еще у моего прадеда в избе стояли. Он их сделал на заказ одному князьку. Да тут революция. Так у деда и остались. А вот кабинет и кухня — целиком мои творения, — сказал с гордостью.
— Ничего себе, талант! — похвалила Степка, неподдельно восхитившись, — а ты этим зарабатываешь?
— Нет! Это хобби. Так, под удовольствие, для себя…
— А мог бы и зарабатывать!
— Нет, это не мое, контактировать с людьми не люблю. А это же обсуждение заказа, постоянные встречи, уточнение, выбор материала. О нет, увольте!
— Сам по себе?
— Угу…
— А почему? В силу характера или… должности? Призвания? Дара? Как в твоем случае это называется?
— В силу долга. В моем случае это называется долг, — мужчина посерьезнел, — а теперь и характера.
— Почему «теперь»? Раньше у тебя был другой характер? — Степанида чувствовала, что разговор уходит не в то русло, но позволила ему течь своим путем.
— Угу… можно сказать и так.
— А, что изменилось?
Мужчина скривился, словно съел лимон. Помолчал. Степанида ждала ответ, не моргая и не дыша. Чувствовала, что задела больной мозоль, но отступать не собиралась. Если он «вернулся» в женихи, то пусть все скелеты вытаскивает!
— Меня укусил взбесившийся медведь-оборотник, — ответил наконец.
— Ого…
— С тех пор характер начал меняться, как говорят близкие, в худшую сторону, — криво улыбнулся, — что, захочешь теперь сбежать?
— Почему именно «теперь»? Я в принципе сбежать хотела, — ответила честно. А что? Он честно и она честно!
— Не получится, — сказал решительно, буравя грозным взглядом, но в этот раз Степка не испугалась, — я не отпущу тебя, понимаешь?
— Пока не очень, — женщина незаметно для себя выпила вторую чашку кофе и от нечем занять руки, стала ее вертеть, — ладно, что там у тебя с характером, увидим. Расскажи мне почему отказался от меня? И из-за чего передумал?
— Тебя сильнее всего это тревожит? — поднял одну бровь, — не тот факт, что я зверь дикий и местами не управляемый, а именно почему отказался?
— Неуправляемый, говоришь? — Степа, как и он, подняла бровь, — немного беспокоит, но не так что бы. Мне Лукерья рассказывала, что все мои женихи хорошие люди. Ну, или не совсем люди, не важно. Так что беспокоиться, наверное, нечего.
— Да? Как интересно, — упоминание соперников мужику не понравилось, но он больше ничего не сказал.
— Да. Так что рассказывай, а то знаешь ли, обидно твое метание из стороны в сторону.
— Я не метался! Я как лучше хотел. О тебе думал в первую очередь!
— В разговоре с матерью ты сказал, что урод и поэтому от меня отказываешься. Что это значит? Не шрам ведь имел ввиду?
— Нет, я не так сказал. Я сказал «монстр», имея ввиду звериную сущность, — ответил, отвернув голову.
— Может быть. Наверное я неправильно поняла, решив, что ты говорил о внешности. Но даже если так, почему передумал? Ты же не перестал был медведем?
— Нет, увы не перестал, — сказал горько.
— Ты… не рад, что медведь? — Степанида спросила это самым мягким тоном, на какой была способна.
— Не рад? — лесник повернулся к ней лицом, — я ненавижу эту часть себя! — сказал, как плюнул, — вся моя жизнь пошла кувырком с тех пор!
— Но… почему? Это после нападения медведя? Я правильно поняла, ты не с рождения им был? — Степанида протянула через стол руку, словно хотела коснуться его, но не дотянулась и убрала, засунув под стол, засмущавшись собственного порыва. Медведь заметил это. Встал с места, перетащил стул почти впритык к ее стулу и сел, касаясь своими коленями ее. Сграбастал ладони в свои, довольно оскалился. И только тогда ответил:
— Ты права, я стал медведем по воле несчастного случая в зрелом возрасте. У меня тогда уже был Никита.
— А почему он на тебя напал? Разве не ты хозяин леса, царь зверей?
— Царь зверей — лев! — улыбнулся лесник, — а я просто… э-э-э, пусть будет местный управленец, — но ты права, медведь не должен был на меня напасть, это недоразумение, — улыбка слишком быстро сползла с его лица, Степанида даже не успела на нее налюбоваться.
— И ты заразился и стал оборотником?
— Приблизительно так.
— А как это выражается? В полнолуние ты превращаешься в медведя и идешь громить пчелиные дупла? — женщина мягко улыбнулась, желая немного расслабить его, а то ее ладони в его захвате едва не трещали.
— Давай о медвежьей сущности расскажу в следующий раз, а? Не хочу пугать сразу, — хватка ослабла и он пальцами легонько провел по внутренней стороне ладони, посылая мурашки бегать по всему ее телу.
— Л-ладно. Тогда расскажи от чего передумал.
В ответ мужик что-то нечленораздельное буркнул, но ответил.
— Медведь не позволил. Он сказал — ты его пара, — и глаза опустил.
— Медведь? То есть меня выбрал зверь, а человек отказался? — Степка вырвала ладони и скрестила руки перед собой, — м-да…
— Что, «м-да»? — глянул хмуро, — что ты поняла своей милой головкой?
— Поняла, что тебе, человеку — не нужна. Передумать звериные инстинкты вынудили! — ответила обижено.
— Ничего ты не знаешь! — рявкнул и вскочил с места, — ничего не знаешь!
— А ты расскажи! — крикнула в ответ. Мужчина развернул ее вместе со стулом, положил руку по обе стороны, уперев стол, склонился к самому лицу и прорычал:
— Я хотел и хочу тебя до боли! И это продолжается не один год, не два! А двадцать! Целых двадцать лет меня ломает!
— Да как так??? Ты не видел меня до этого ни разу!
— Видел! — сказал и отвернулся. Отошел к окну, стал к ней спиной и заговорил: — ты появилась в деревне сразу после гибели бабушки. Двадцать два года назад. Верно?
— Вроде, я точно не помню. Но бабушку не видела никогда, это правда.
— Мне тогда было двадцать три. На руках малолетний сын, а ты совсем соплячка. Сколько тебе было? Восемь, девять? — и не дожидаясь ответа продолжил, — я понял сразу, что ты следующая Слагалица, но еще не знал, что моя…
— Двадцать два года назад мне было десять…
— Тогда, я не обратил на тебя внимания, как на женщину. Но видел не раз. Заходил в гости к деду, разве не помнишь? Мы с ним рыбачили часто, на охоту ходили.
— Н-не помню, прости, — ответила растеряно, она вообще слабо помнила тот период жизни. Какие-то мелочи, деда, его стряпню, братьев и сестер двоюродных, совместные игры. Но никак не лесника.
— Но потом ты подросла. Приехала на лето из города и меня, как молнией шибануло. У тебя же тогда месячные начались, да? — и развернулся к Степаниде лицом.
— Ч-что? — женщина залилась краской и выпучила глаза.
— Месячные, говорю, у тебя в тот год начались. Созрела ты. Вот и почувствовал я тягу в первый раз.
— Н-незнаю, — пролепетала Степанида.
— Не знаешь когда месячные начались? — хмыкнул лесник.
— Знаю! Э-э-э… слушай, это-то здесь причем???
— При том, что когда ты стала половозрелой, я это почувствовал. Тогда все изменилось. И ты изменилась. Перестала быть для меня ребенком.
— Эй! Мне тогда было всего лишь двенадцать! — подлая краска никак не хотела сходить с лица.
— А что это меняло? Я же не преследовал тебя, не домогался. Спокойно ждал своего часа. Хотя, какой там спокойно! — и опять отвернулся, нахмурившись, — так вот… с того момента моя жизнь стала… сложной. Не было дня, чтоб я не думал о тебе. Ты не представляешь, какая это мука, знать что ты моя и не иметь возможности приблизиться, дотронуться, поцеловать. Думаешь, тело хотело слушать доводы о твоем возрасте? И что надо подождать хотя бы до восемнадцати?