Страница 10 из 86
— Да ну?
— Конопатка! — Степанида задрала голову вверх, словно загадочный Конопатка обитал где-о там, — скажи мне, был кто-то живой во дворе? Если да — стукни один раз, если нет — два!
Раздалось два стука в дверь.
— Ладно! Фиг с вами! Но полотенце украли! — и рассерженная Степанида гордо удалилась в опочивальню.
— Хозяюшка, а хочешь Крапивка с волосами подсобит? — подлизывалась Лукерья, когда Степанида, едва не плача, пыталась разгрести копну на голове.
— А хочу! — смилостивилась хозяйка, — а то у меня даже расчески нет, не знаю, как завтра на улицу выходить!
«Век живи — век учись»
Волос коснулись нежно, словно котик хвостиком. Легкий массаж головы, осторожное дуновение воздуха. Степанидка откинулась на спинку стула и глаза закрыла.
— Лукерья, — позвала она, — расскажи мне, как именно Слагалицы людей сводили? Я вот пока не очень понимаю, в чем долг? Как выполнять его? Знакомить их надо? Или что?
— Что ты! Спознаются они сами! Тебе надобно управить, шоб спознались, да тернии с их пути прибрать!
— Хорошо, но как? Принцип расскажи!
— Ох… тутачки я не ведаю в мелочах…
— А как же мне тогда? Кто научит? Может инструкции есть? Книга магическая? Хоть что-то?
— Та в кровушке твои умения! — настаивала Лукерья, — как почнешь — сразу смекитишь.
— Да как начну? Издеваешься ты! С че-го? — начала выходить из себя женщина. Массаж головы возобновился. Успокаивала Крапивка.
— Ну… хто как… Бабка твоя, покойница — вышивала доли. А мамка ее — плела! А мамка мамки — вязала!
— Да что ж такое-то! — Степанида глаза открыла, а потом вспомнила, что собеседницу все равно не видит и опять закрыла, — вот как они это делали? Ты видела?
— Видaла! А как же!
— Вот расскажи. Подробно. Как бабушка, эти самые судьбы, вышивала?
— Ну… садилася, нитки брала, канву, иглу… Ну и давай узоры выделывать…
— Ни черта не понятно…
— Да шо тутачки кумекать! Очи прикрыла — само придёть!
— То есть, бабушка просто вышивала с закрытыми глазами и судьбы сами складывались? Так?
— Так!
— Бред! Хотя, ладно. Допустим. Бабушка вышивала, прабабушка плела. Что плела?
— Корзинки, ясно дело!
— Корзинки? — Степка едва не подскочила. «Час от часу не легче! Судьбы-корзинки!»
— Ну да, а ее мамка — носки вязала, да чулочки… — как-то уже нерешительно добавила Лукерья.
— Короче рукоделием занимались? А судьбы раз-два и сплетались сами по себе? — Степанида понимала, что ничего не понимает.
— Какой раз-два! Бывало по месяцу доли плели-плели, а те — ни в какую!
— А почему?
— Да всякие основания. Скажем, он родился, а судьбинушка его покамест — нет.
— А так бывает?
— А че ж не бывать? Не встречала нешто таких супружников? Он седой, а она молодка! Живуть — душа в душу! — в голосе Лукерьи появились романтические нотки.
— Встречала. И даже наоборот. Она седая и толстая, а он — красавчик и альфонс! — фыркнула Степка.
— Не, то не судьбинушка, то так! Баловство! — тоже фыркнула Лукерья.
— А бывало ли такое, чтоб совсем не получилось свести доли? — продолжала допытываться Степанида.
— Как не бывать… Бывало… — вздохнула охоронница.
— Часто?
— Не, у Евдотьи Ильиничны всего два разочка случилось. Вишь, те две пелеринки на подушках? Они самые…
Степанида удивленно воззрилась на накидки. Обычные такие, цветочки, веточки.
— Это судьбы? — воскликнула она, — никогда бы не подумала!
— Они, — опять вздохнула Лукерья, — убивалась Евдотья, расстраивалась, много разочков пробовала закончить — не сдюжила, не поспела.
— Почему? Что мешало?
— Она баяла, мол черно все… До половины дошла — дале связь счезaла…
— Хм… Ладно. А где остальные? Те, которые удались?
— Хто?
— Ну эти, вышивки остальные, корзинки, носочки? Продавали их Слагалицы?
Тут Лукерья захохотала. Задорно так, громогласно.
— Ты чего? — опешила женщина, — что я такого сказала?
— Да ты что… Как судьбинушку чужую продавать можно? Счезaли они!
— Как? Вышивки и корзинки исчезали? Куда?
— Не знамо куда! Как сплеталась судьбинушка — бац! И счезaли!
— Забавно… — протянула женщина. А потом опять спросила, — а что делать мне?
— Ты об чем?
— Я не умею шить, вязать… Ни крючком, ни крестиком. Никак! Не стоят руки!
— Как так? Нисколечко? — удивилась Лукерья, — баба ты, или хде?
— Я не баба, а женщина! — обиделась Степка, — ну вот не умею! Не мое это! Готовить — тоже не люблю. Ни борщей, не пирогов!
— А мож пошить смогёшь? Сорочку? Передничек?
— Неа, ты что! Я и иголки-то в руках не держала!
— А малевать могёшь?
— Нет!
— А песнИ писать?
— А что и так можно? В детстве писала глупые стишки…
— Глупые не нать! А вот песнь доли подошла бы…
— Нет, не умею…
— Беда, а не Слагалица! — вновь вздохнула Лукерья.
— Ну извините! — вспыхнула Степанида, — я на эту роль не просилась!
И тут же почувствовала ласковое поглаживание. Крапивка утешить пыталась.
— Знамо надо обучиться! — вынесла вердикт Лукерья, — хоть какому рукоделью!
— Какому? — тоже вздохнула Степанида.
— Покумекай сама… Можно по соседкам походить, они знамо умеют!
— Ладно, Лукерья, я подумаю. Утро вечера мудренее! Пойду пожалуй спать! Устала, сил нет! Спасибо, Крапивка! — облачилась женщина в бабкину теплую сорочку, постирала в тазу бельишко, чтоб завтра надеть и подошла к зеркалу.
Нет, не ахнула. Обомлела. Волосы, красивыми локонами, спускались уже до самых плеч. Степанида потянула за один, он пружинкой вокруг пальца обвился и подпрыгнул.
— Ничего себе! Подружки подумают завивку сделала!
Но это не все изменения. Брови у Степаниды вроде как шире стали, она задумчиво пальцем по ним провела, пошевелила. И черные такие! Как смоль! А раньше Степке приходилось их в салоне подкрашивать. А ресницы! Степка не выдержала и щипнула себя, вдруг сон? Не ресницы — метлы!
Смотрела женщина на себя и диву давалась. Вроде она. И не она. Словно из салона красоты вышла, в котором брови накрасила, ресницы нарастила, волосы перекрасила и завила.
— Мне, пожалуй, и косметика теперь не нужна! — восхитилась она, — еще бы похудеть! И — модель!
«Что думается, то во сне видится»
Спала Степка хорошо, крепко. И заснула сразу, устала за день. Эмоции вымотали, как Бобик тряпку.
А вот сны… Так скажем, горячие, были сны. Снились ей женихи вчерашние. Участковый, сосед и олигарх.
Стоят они все перед Степкой в чем мать родила и руки к ней тянут. А она смотрит на них и не знает, к кому подойти, один одного краше! Вниз глаза не опускает — стыдоба! А, ой, как хочется!
Олигарх самым решительным оказался, сделал первый шаг, по щеке погладил и сказал:
— Моя будешь, Амазонка! Никому не отдам! — и медленно пальцем по шее скользнул, в ворот уперся. Опустил взгляд ниже и принялся пуговки сорочки расстегивать.
А тут участковый сзади подошел, между лопаток погладил и на ухо прошептал:
— Зачем он тебе? Он старый! А я молодой! Любить буду, на руках носить… — и прижался к спине, за талию обняв.
Степка застонала, на грудь Тихого от слабости облокотилась. Да тут и сосед к соблазнению подключился. Тихо так подошел, по-военному. За руку взял и к груди своей приложил:
— Степанида Станиславовна! Военные — люди серьезные! Я мужчина в возрасте конечно, но не старик! С молодыми еще посоревнуюсь! И здоровье у меня крепкое, и питаюсь правильно! А любить, как буду! — и в глаза так серьезно глядит, с тоской, — устал я от одиночества! Заботой окружу, королевой себя почувствуете! — и, паршивец, медленно ее ладошкой по груди себя гладит. А грудь у него ничего… Рифленая, волос мало, кожа горячая.
На сорочке пуговки закончились, олигарх ее распахнул и в шею Степке носом уткнулся:
— Не слушай ты их, Амазонка! Что они дать тебе могут? Этот сопляк на свою зарплату тебя в золото и меха не оденет! А я одену… — от его слов мурашки по телу побежали, а губы олигарха шейку покусывают, к груди спускаются и продолжают: — а полковник отставной… с ним заскучаешь. А я тебе мир покажу! Звезду с неба достану! — Степанида задрожала, томлением охваченная, да тут еще участковый: